Это очень хорошо, что пока нам плохо… (сборник) - Коростылев Вадим Николаевич - Страница 56

Полупьяный Ван-Конет послал воздушный поцелуй расторопному хозяину.

– Да, я посажу кляксу, – повторил Георг, который, несмотря на молодость, обрюзг и облысел, – но я застрелю эту муху, Лаура, если она не перестанет мучить ваше мраморное чело!

Несколько обеспокоенный, Давенат внимательно следил за Ван-Конетом: заботливо согнав с щеки Лауры вернувшуюся досаждать муху и приметив, куда на простенок она села, Георг начал целиться в неё из револьвера.

Марта зажала уши.

Ван-Конет выстрелил.

…Дыра в штукатурке появилась не очень близко к мухе: та даже не улетела.

– Тьфу! – сплюнул Ван-Конет. – Ладно. Пусть поставлю кляксу на брачном контракте. Всё равно, я женюсь на своей обезьянке и залезу в её защёчные мешочки, где спрятаны сокровища.

Ван-Конет пристально уставился на Баркета. Тот встал:

– Филипп Баркет, к вашим услугам, мастерская вывесок. Безлюдная улица, шесть, а также транспаранты, бенгальские огни, если изволите…

Взгляд Ван-Конета перешёл с Баркета на Марту.

От смущения Марта без нужды передвинула тарелку.

– Марта, моя дочь, – почтительно проговорил Баркет, желая выручить смутившуюся девушку. – Марта выйдет замуж в будущем году. Гуг Бурк вернётся из плаванья, и тогда мы нарядим Марту в белое платье… Хе-хе…

– Отец! – укоризненно подняла глаза на Баркета Марта.

…Теперь муха села на подбородок Лауры, и Лаура махнула рукой, сгоняя докучливое насекомое.

– Хозяин! Застрелите муху с того места, где стоите! – приказал Ван-Конет. – Вокруг говорят, что вы по утрам упражняетесь. В случае удачи – плачу гинею.

…Муха сидела на соседнем пустом стуле, у стены, ясно озаряемая лучом.

– Хорошо, – холодно сказал Давенат. – Следите.

Он вытащил пистолет из кассового ящика и прицелился.

…Пуля стругнула на поверхности стола высоко взлетевшую щепку, и муха исчезла.

– Улетела? – осведомился Сногден.

– Нет, нет! – вступилась Мульдвей. – Я смотрела внимательно. Моя муха растворилась в эфире.

– Лаура! – с наигранной торжественностью крикнул Ван-Конет. – В честь победителя мухи! Прошу вас! На этом ррррроковом столе! – он указал Лауре на стол, на котором было покончено с мухой.

– Но, Георг! – пыталась протестовать Мульдвей. – Я устала и… зачем это?

– Лаура Мульдвей! – ледяным тоном произнёс Ван-Конет.

Лаура вскочила на стол.

И под аккомпанемент Ван-Конета и Сногдема, которые то били в ладоши, то играли на губах, запела, танцуя:

Мульдвей соскочила со стола и заняла своё место. Баркет восторженно захлопал в ладоши. Непривычная к таким песенкам Марта ещё раз без нужды передвинула тарелки.

– Случайное попадание! – крикнул Ван-Конет Давенату, доставая деньги.

– Деньги – на приданое Марте, – кивнул Давенат в сторону потупившейся девушки.

– Попробуйте-ка ещё, а? – предложил Ван-Конет Тирею, не пряча кошелька. – На приданое Марте! У вас осталось шесть пуль – можете выбить шесть гиней.

– Хорошо, – холодно сказал Тирей, не очень довольный таким торгом. – Так как муху мы уже наказали, я вобью пулю в пулю.

– А, чёрт! – крикнул Сногден. – Вы серьёзно?

– Серьёзно!

– Получайте шесть гиней! – Ван-Конет положил деньги возле Марты.

– Игра неравная! – вмешался Сногден. – Он должен тоже что-нибудь платить со своей стороны.

– Двенадцать гиней, хотите? – предложил Давенат.

…Он выстрелил и стал молотить пулями стену, пока револьвер не опустел. В штукатурке новых дырок не появлялось. Лишь один раз осыпался край глубоко продолбленного отверстия.

Лаура зааплодировала.

– А! – поморщился Ван-Конет. – Я не знал, что имею дело с профессионалом. Плачу двенадцать гиней, я не нищий. Получите!

Он кинул деньги на столик перед Мартой.

Тирей выложил стопку золотых монет на конторку.

– Благодарю вас! Прямо чудо! – приподнялся Баркет.

– И всё это для дурочки, которая рвётся в кабалу к пьяному матросу! – бросил пренебрежительно Ван-Конет.

– Осмелюсь сказать, – вставил Баркет, – у них – любовь!

– Любовь? – заорал Ван-Конет. – А вы знаете, что такое любовь?.. Поплёвывание в дверную щель!

Лаура, побледнев, отвернулась.

Сногден нахмурился, потирая висок.

Баркет испугался. Встав из-за стола, он хотел увести дочь. Но она вырвала руку и швырнула на пол золото Ван-Конета.

– Как это зло! – крикнула она. Из её глаз брызнули слёзы.

Взбешённый независимым поведением хозяина и собственной наглостью Ван-Конет совершенно забылся.

– Ваше счастье, что вы не мужчина! – крикнул он плачущей Марте. – Когда муж наставит вам синяков, как это полагается в его ремесле, вы запоёте на другой лад!

Выйдя из-за стойки, Тирей подошёл к Ван-Конету:

– Вы смертельно оскорбили девушку в моём доме. Это – оскорбление мне.

Баркет дёрнул Тирея за рукав.

– Пропадёте! – зашептал он. – Молчите! Молчите!..

– Вас… оскорбили? – оправился от минутного замешательства Ван-Конет. – Вас?!

– Я не знаю, почему смолчал Баркет, – продолжал спокойно Тирей, – но раз отец смолчал, за него говорю я. Оскорбление любви – это оскорбление мне.

– А! – фальшиво захохотал Сногден. – Вот проповедник романтических взглядов! Напоминает казуара перед молитвенником.

– Оставьте, Сногден, – холодно приказал Ван-Конет, подходя вплотную к Давенату. – Любезнейший цирковой Немврод! Если сию же минуту вы попросите у меня прощения так основательно, как собака просит кусок хлеба…

– Вы – подлец! – громко и чётко перебил его Давенат.

Ван-Конет ударил его, но Давенант успел закрыться, тотчас ответив такой пощёчиной, что Ван-Конет закрыл глаза и едва не упал.

В комнате стало тихо, как это бывает от сознания непоправимой беды.

– Вот что, – сказала Мульдвей, – я сяду в автомобиль.

Она вышла.

За ней последовали Баркет и Марта.

Сногден отвёл Ван-Конета в сторону.

Давенат не слышал разговора, но отлично понимал его оскорбительный смысл:

– С трактирщиком?! – вырвалось у Ван-Конета.

…Крупно: Ван-Конет и Сногден.