Дорога к мечте - Нестерина Елена Вячеславовна - Страница 17

— Кто же он? — подходя к Гране вплотную и глядя ей в лицо, спросила она мягко. — Аркатов? Чарников? Или этот ваш…

— Нет, мама, не Зед, который, если ты помнишь, в миру Коля Кравченко, не Вилли, который Аркатов, и не Андрюшка-Шпрехер, который Беляков, — вздохнула Граня. — Ты его не знаешь. Он не из нашей школы. Его зовут Гриша.

Мама обняла Граню.

— И надо было мне выдумывать про шейпинг? — ласково похлопывая Граню по спине, проговорила она. — Я сразу поняла, что ты меня обманываешь.

— Правда? — удивилась Граня.

— Конечно! — Мама отстранилась и посмотрела, подняв голову, в лицо своей габаритной доченьке.

Ну как, в самом деле, Граня могла бы обмануть маму, которая знает её с первого дня жизни? Конечно, мама догадалась об обмане. Но — не угадала с объектом! И…

Граня решила наложить враньё на враньё. Ну, не то что враньё… А просто взять — и немножечко замолчать какие-то факты. Не разубеждать маму.

Пока не разубеждать…

— А ты, значит, с мальчиком встречаешься…

— Ну… — Граня вздохнула. И захлопала глазами, потому что из них покатились торопливые слёзы.

И хоть они проболтали до глубокой ночи, деликатная мама не стала выспрашивать подробности того, где Гриша учится, чем собирается заниматься в будущем. Возраст только уточнила. Шестнадцать Гришиных лет её вполне устроили.

О том, что Гриша не ходит, а передвигается на коляске, Граня тоже от мамы утаила. Хотелось только позитивного, только приятного разговора с ней.

И они с мамой говорили…

Они говорили о чувствах. Её, Граниных. Настоящих.

И это было прекрасно!

Ученица девятого класса Агриппина Гранина легла спать невообразимо поздно. Мама сокрушалась и ругала себя, что заболтала ребёнка, который выпал из режима и в школе завтра будет плохо себя чувствовать из-за недосыпа.

А Граня легла себе в кровать — и никогда ещё не спала так сладко и упоительно! Не чувствовала себя такой счастливой — влюблённой и любимой мамой одновременно.

Глава 7. Сентиментальная уборщица

Премьера!

И её, Гранин, дебют — первый выход на сцену!

Сегодня игрался наконец первый спектакль после долгого перерыва — в предпоследний день июня был закрыт прошлогодний сезон, а сегодня двадцать четвёртое ноября. Вот какой большой оказался перерыв.

Волновался великий артист, исполняющий неуклюжего Хумбабу, нервно носился за кулисами одетый в жуткие одежды с торчащими отовсюду клочками шерсти дикий человек Энкиду, бесконечно курила «Беломор» и тут же, возле урны, полоскала горло минеральной водой могучая богиня Иштар с удивительно бархатным контральто. Тут и там рявкали на хор и танцоров в ассортименте их руководители.

Пять минут до начала, три минуты…

Никто не видел, как рыдает, накрыв голову голубой органзой костюма, отчего нельзя было определить, где у этой фигуры перед, где зад, одна из хористочек.

И хорошо, что не видел. Ведь иначе пришлось бы её срочно гнать вон — потому что петь ей было бы нечем. Органы, издающие звуки, забиты соплями, орган, отражающий эмоции, залит слезами…

Рыдала Граня.

…День её дебюта выдался прекрасным. И по погоде — ненастье с жижей из неоформленных осадков сменилось морозным солнечным днём. Примороженная Москва, чистая, сухая, без единой снежинки, строго и торжественно провожала Граню на её первый настоящий спектакль.

И по общему настроению — во всех мелких делах девочке сегодня спокойно и стабильно везло.

Она радовалась своему успеху. Своей замечательной жизни. Счастливая девушка в счастливом мире!

Так легко, так сразу ей удалось то, о чём она мечтала! Конечно, это с течением времени (многое ведь забывается, особенно плохое!) или со стороны казалось, что легко — никто ведь не знал, сколько мест посетила девочка и куда только ни попросилась прежде, чем её приняли в «Гильгамеша»! И в детскую вокальную студию, и в хоровую капеллу, и на отбор детского «Евровидения», и в ещё много-много разных мест. Где-то её даже не слушали, где-то слушали и даже хвалили, где-то она не подходила по каким-то объективным или неизвестным причинам. И вот, вот, наконец!..

Любовь добавляла Гране восторга. Уверенности добавляла. Вдохновения.

Ехала в метро, читала очередную книжку из серии о первой любви. И то, что она читала, приятным нежным облаком ложилось на её душу.

Выйдя из метро, радостно летела по улице, улыбалась солнцу.

Граня не только на свою премьеру летела, конечно, — а к своей любви. В первую очередь!

Поэтому, едва скинув куртку и переобувшись, девочка помчалась к Гришиному пульту. На сцене слышались всевозможные звуки, доносящиеся из колонок. Звук отлаживали. Значит, Гриша уже на своём посту!

Невозможно было в одиночку держать расцветающую радость. Разрастающуюся. Огромную. Заполняющую собой весь мир.

— Гри-и-иша! Гри-ша-а-а-а! — кричала Граня и бежала, своими тяжёлыми ногами бухая по полу — и не чувствуя, что эти ноги тяжёлые и что они заставляют обитый ковролином пол пружинить и проседать.

— Гриша! — радостно воскликнула она, остановившись возле пульта и не сводя с красивого лица Гриши восторженных глаз.

— Привет, малыш! — приветливо улыбнулся Гриша.

— Я люблю тебя, Гриша! — произнесла Граня, и каждое слово этой фразы подсвечивалось ярким светом её сияющей души.

Граня не знала, чего именно она ждала в ответ. Нет, знала, конечно. Такой же фразы. Точно такой же.

Но было тихо. Гриша смотрел на Граню. На Грушу — как, в угоду своей любви, она решила себе называть.

Смотрел.

Молчал.

Протянул руку. Погладил Грушу по плечу.

Граню — всё-таки…

Почему он молчит? От этой тишины Граня оглохла. Так ей казалось. Молчал. Смотрел. По плечу провёл ещё два раза, руку отдёрнул. Смущённо улыбнулся, глядя на Граню снизу вверх.

— Гранечка, послушай… — начал он.

Но в этот момент кто-то схватил Граню за руку и сильно дёрнул. Дёрнул и поволок за собой.

Кто схватил? Марта Мраморова, конечно же! Не в меру активный начальник Чукотки!

— Градова! Что ты тут залипла? Быстро за кулисы! — рявкнула Марта. — Мы будем прогонять «Кедры ливанские, мачтовой стройностью…».

В отличие от Грани, Марта бегала легко, как горная газель, в роду Мраморовых, видимо, Груш Помидоровен не было. Однако обе — и Груша, и не-Груша — неслись сейчас с топотом, как десяток мамонтов. Редкие персоны, слонявшиеся по зрительному залу, поспешно отпрыгивали в стороны.

— Ребёнок. Ты мне прекрати, — зажав Граню в коридоре, заговорила Марта.

— Что?

— Влюбляться тут прекрати.

— Об этом в контракте ничего не сказано! — заявила Граня.

— Да при чём здесь контракт? — усмехнулась Мраморова.

— А что тогда «при чём»? — тяжело дыша и волнуясь из-за этого ещё больше, с вызовом поинтересовалась Граня. — То, что он немножко не такой, как все, что инвалид? Это «при чём»? Так мне это совершенно фиолетово! Гриша — нормальный человек! Я его люблю — а всё остальное ни тебя, ни ещё кого-то не касается! Для меня он точно такой же, как мы с тобой, такой же, как, как…

— Да не мельтеши ты! — тряхнула кудрями Марта. — Гриша и сам знает, что он нормальный человек. И от твоей декларации о равных с ним правах ему ни тепло, ни холодно!

— Ну при чём тут декларация какая-то… — буркнула Граня. — О чём ты вообще, я не пойму? Мы не о правах американских негров в девятнадцатом веке говорим, а я…

— Что — ты? — резко перебила Граню хороводница. — Ты ещё маленькая, хоть и такая лошадь здоровая выросла.

— Сама ты лошадь.

— Это неправда, и ты прекрасно видишь. Но спасибо. Припомню.

— Ну, Марта…

— Что, «Марта»? — Мраморова стёрла первую слезинку с Граниной щеки. — Ты и вправду думаешь, что осчастливила его своей любовью?

— Я об этом не думала… — призналась Граня. — Я просто… Люблю. Думала. Что и он меня. Он мне…