Дорога к мечте - Нестерина Елена Вячеславовна - Страница 16

— Два, один или ни одного, — сообщила Марта. — Ты договор внимательно читала? На каждый спектакль ты можешь привести максимум двоих. Сообщить об этом заранее мне, я впишу. В окошке администратора в день спектакля на твою фамилию и будут входные записаны. Нормальные, с местами — только не в партере, конечно. Будете солистами — тогда и можно гостей своих в партер сажать.

— Да мы поняли, поняли… — пробурчала одна из хористок.

— А это я не вам объясняю, а новенькой! — откликнулась Марта. — Ну, определяйся, Граня. Сколько писать?

Граня очень боялась опозориться в первый раз. Никого! Никто пусть из знакомых не видит. Вот поднатореет, освоится — и тогда… Всю тусовку пригласит однозначно. А это… Раз, два, три… Ничего себе — восемь человек!

— Мне на завтра нисколько, — ответила Граня. — А вот через несколько спектаклей будет — на него восемь.

Марта захохотала, запрокинув голову.

— Повторяю: можно только два, Граня, — снова захлопав ручкой по листку, повторила она. — Но если тебе очень надо, попроси кого-то отдать тебе свои входные. Вот, Самохвалова, например, запишет у меня на свою фамилию двух твоих приглашённых, Рачкина ещё двоих…

— Мне самой надо!

— Я говорю — «например», не тупи, Рачкина. Ещё кто-то свои отдаст, твоих два — вот восемь человек и наберутся, — объяснила Марта. — А если завтра тебе два твоих не нужны — тоже предложи кому-нибудь.

— Можно, я подумаю? — растерялась Граня.

— Думаешь час, — махнула листком Марта. — И дальше я подаю список администратору. А тебе на завтра ставлю прочерк. Ты поняла?

— Ага.

Может, маму пригласить? Рассекретиться?

Или папу — порадовать старика, отвлечь от семейной драмы? Хоть и говорила ему, что не на премьеру позовёт — только не на премьеру! — а тут взять, да и передумать? Может, чем быстрее сходит на спектакль и развеется, тем лучше? Отвлекаться от проблем всегда полезно…

Едва закончилась разминка, Граня выскочила в зрительный зал, всё такой же тёмный, как и обычно. Брела по проходу, поднимаясь из партера к амфитеатру, мучительно думала. Надо было уже бежать к Марте, если она, Граня, собиралась вписывать кого-то на завтра.

Гриша… Его ещё не было видно — там, за звуковым пультом, но только при одной мысли о нём у Грани в районе сердца и желудка образовалась трепетная пустота. Оставалось только сказать «Ах», как барышня старинных времён.

Но Граня не забывала, что она всё-таки интеллектуальный циник, так что надо выдерживать имидж.

Ах.

Ну, вот пульт и показался. Вон торчит голова Гриши, вон другие рабочие рядом с пультом стоят — осветитель, кажется, главный звуковик…

— Малыш, — увидев Граню, улыбнулся Гриша. — Привет! Как настроение? Состояние рабочее?

— Трудитесь, обезьяны! — ответом на этот вопрос раздался со сцены истерический крик Юрочки. Кого-то он опять строил. — Шевели батонами! Раз-два-три! Там-там, раз-два-три! Ещё раз!..

Граня и Гриша засмеялись.

Не отрываясь, Граня смотрела в весёлые глаза Гриши. Который уже снова вернулся в работу — надел наушники, включал-выключал что-то на своём рабочем столе, обсуждал эти действия с окружившими его людьми. Граня не мешала — просто стояла и смотрела. Гриша иногда вскидывал на неё глаза, улыбался — эти моменты Граня и ловила. Такая незначительная, почти незаметная мелочь — и это было такое счастье!

«Малыш!» — Гриша назвал её «малыш»… Это было так интимно, так нежно, так приятно. Это было слово только для неё, Грани. Их собственное общее слово. Затаив дыхание и стоя не двигаясь, Граня обживала в себе это слово…

За несколько минут до начала прогона, когда давно уже Гране надо было стоять за кулисами, Гришу наконец оставили одного.

— Уже убегаешь? — спросил Граню Гриша. — А я тебя пирожным хотел угостить. Бери.

С этими словами он протянул коробку роскошных профитролей — Граня их обожала. Они с папой за ними иногда прогуливались до модной кондитерской на Цветном бульваре.

Это самое сладкое, которое Граня сама себе запретила, девочка не могла не съесть. Да что там сладкое — наверное, и отраву она бы с удовольствием проглотила, если бы она была предложена Гришей, в этом у девочки не было никаких сомнений. И хоть она понимала, что это чушь, но так приятно, тревожно и радостно было находиться в подобной ситуации. Выбор запретного. Что-то это напоминает… Ах.

Она взяла пирожное. Поднесла к носу, с удовольствием понюхала…

— Ам, вкуснота какая! — раздалось тут.

Мимо Грани промчалась Мраморова Марта, цапнула из коробки профитроль, кинула в рот и помчалась дальше, уже издалека гаркнув: — Опухла, Градова? Быстро за кулисы! За мной давай! Быстро!

Уставшая Граня, только что включившая телефон и напоровшаяся на пять пропущенных вызовов от мамы, с сапогами и курткой в обнимку неслась в зал. Чтобы ещё раз поблагодарить Гришу, сказать ему: «До свидания — и до встречи завтра на моей премьере!»

Пульт ещё светился. Значит, Гриша там.

— Хватит тут бегать! — рявкнула уборщица. — Закрываю двери. И вы давайте, выезжайте быстрее!

С этими словами она распахнула обе двери, ведущие из зала, и Граня увидела, как парень, кажется, рабочий сцены Игорёк, стоящий у Гриши за спиной, двинулся к дверям, покатив перед собой кресло с Гришей.

И тут Граня поняла, что кресло это — инвалидное. На больших железных колёсах с блестящими ободами, тёмно-красными резиновыми шинами, под цвет портьер…

Гриша помахал Гране рукой из своего кресла, крикнул «Пока!».

Игорёк вывез его в фойе.

— Выметайся быстрее! — опять бесцеремонно рявкнула уборщица, обращаясь уже к Гране.

Не сразу, но Граня оторвала ноги от пола, двинулась к двери. Вышла в фойе и успела увидеть, как Игорька, который уже выкатил коляску за стеклянные двери, сменила какая-то женщина. А сам Игорёк торопливо помчался обратно.

У Гриши не ходят ноги… Гриша страдает! Гриша преодолевает такие трудности! Вот это да!!! И он такой весёлый, такой мужественный — да ещё и с молодых лет работает…

Гришин образ приобрёл в Граниных глазах самые что ни на есть возвышенные и героические черты!

Набрав мамин номер и пролепетав в телефон, что она уже идёт и скоро будет, Граня на автопилоте направилась домой. Время было позднее, никакой папа её, конечно, не встречал и до дома не сопровождал. Хоть и подписался на это. Забыл, видимо. Или даже не заглянул в Гранин список, отправленный ему дочерью по электронной почте. Граня ещё в кафе проконтролировала у него в телефоне, что сообщение получено… Но даже если бы папа и был сейчас и был с ней рядом, Граня бы этого не заметила.

Она думала о Грише — и любила его ещё больше! Хотя ей казалось, что больше просто невозможно! В мыслях она возила Гришу по городу — всё по тем же своим любимым местам, по каким до этого планировала водить, в мыслях же на восемнадцатилетие покупала себе такую машину, в которой можно удобно вместо первого сиденья устанавливать инвалидное кресло с Гришей, как ухаживала бы за ним, таким мужественным, стойким, но беззащитным…

Теперь она была готова добровольно стать Грушей. Да — пусть так её и зовут. Гриша и Груша. Груша и Гриша! Это созвучие не случайно. Всё-таки судьба ничего не делает просто так. Ни имён не раздаёт просто так вот, от фонаря. Во всём пред-оп-ре-де-ле-ни-е! Да! Так думала девочка Груша — которая раньше никакой фаталисткой не была, и того, кто высказывал подобные заявления, безжалостно и аргументированно высмеивала.

Но сейчас… Груша и Гриша, Груша и Гриша!.. Ух!

… — Мама, мне нравится один мальчик, — сказала Граня.

Неожиданно для себя сказала. Непонятно — зачем. Но сказала.

И это оказалось легче, чем сообщить об исполнении тайной мечты всей жизни — о сцене. Легче!

Ведь мама улыбнулась. Мама не стала орать. Недовольно шипеть. Позорить. Как могла бы — мама обычно не церемонилась в проявлениях недовольства тем, что ей не нравилось.