Судьбы и сердца - Асадов Эдуард Аркадьевич - Страница 49

Потом сирены надрыв протяжный!

И не успел, ничего не успел.

А впрочем, теперь уже все не важно!

Рассвет надо мной полыхал огнем,

И мне улыбнулись глаза иные,

Совсем непохожие, не такие…

Но песня сейчас о детстве моем!

Не знаю, найдутся ли в мире средства,

Чтоб выразить бьющий из сердца свет,

Когда ты идешь по улицам детства,

Где не жил и не был ты столько лет!

Под солнцем витрины новые щурятся,

Мой город, ну кто бы тебя узнал?!

Новые площади, новые улицы,

Новый, горящий стеклом вокзал!

Душа — как шумливая именинница,

Ей тесно сегодня в груди моей!

Сейчас только лоск наведу в гостинице

И буду обзванивать всех друзей!

А впрочем, не надо, не так… не сразу…

Сначала — к тебе. Это первый путь.

Вот только придумать какую-то фразу,

Чтоб скованность разом как ветром сдуть.

Но вести, как видно, летят стрелой.

И вот уже в полдень, почти без стука,

Врывается радостно в номер мой

Твоя закадычнейшая подруга.

— Приехал? — Приехал. — Постой, когда? —

Вопросы сыплются вперебой.

Но не спросила: — Сейчас куда? —

И не добавила: — Я с тобой!

Сколько же, сколько промчалось лет!

Я слушаю, слушаю напряженно:

Тот — техник, а этот уже ученый,

Кто ранен, кого уж и вовсе нет…

Голос звучит то светло, то печально.

Но отчего, отчего, отчего

В этом рассказе, таком пространном,

Нету имени твоего?!

Случайность ли? Женское ли предательство?

Иль попросту ссора меж двух подруг?

Я так напрямик и спросил. И вдруг

Какое-то странное замешательство…

Сунулась в сумочку за платком,

Спрятала снова и снова вынула…

— Эх, знаешь, беда-то какая! — и всхлипнула.

— Постой, ты про что это? Ты о ком?!

Фразы то рвутся, то бьют, как копыта:

— Сначала шутила все сгоряча…

Нелепо! От глупого аппендицита…

Сама ведь доктор… и дочь врача…

Слетая с деревьев, остатки лета

Кружатся, кружатся в безутешности.

Ну вот и окончилась повесть эта

О детстве моем и о первой нежности…

Все будет: и песня, и новые люди,

И солнце, и мартовская вода.

Но третьей встречи уже не будет,

Ни нынче, ни завтра и никогда…

Дома, как гигантские корабли,

Плывут за окошком, горя неярко,

Да ветер чуть слышно из дальней дали

Доносит оркестр из летнего парка…

Промчалось детство, ручьем прозвенев…

Но из ручьев рождаются реки.

И первая нежность — это запев

Всего хорошего в человеке.

И памятью долго еще сберегаются:

Улыбки, обрывки наивных фраз.

Ведь если песня не продолжается —

Она все равно остается в нас!

Нет, не гремели для нас соловьи.

Никто не познал и уколов ревности.

Ведь это не строки о первой любви,

А строки о первой и робкой нежности.

Лишь где-то плывут, различимые еле:

В далеком, прощальном жесте рука

Да два голубых-голубых огонька

В белесой, клубящейся мгле метели…

ШУРКА

Вступление

Я тебя почти что позабыл,

В спешке дней все реже вспоминаю,

И любил тебя иль не любил —

Даже сам теперь уже не знаю.

Но когда за окнами пройдут

С боевою песнею солдаты

Или в праздник прогремит салют,

Отмечая воинские даты,

Вот тогда я словно бы с экрана

Вижу взгляд твой серо-голубой,

Портупею, кобуру нагана,

Рыжую ушанку со звездой…

Легкая, упрямая фигурка,

Дымные далекие края,

Шурка! Шурка! Тоненькая Шурка —

Фронтовая молодость моя!

Где-то взрывы над степями катятся,

Бьют крылами всполохи ракет,

Кажется мне все или не кажется,

Было это в жизни или нет.

Впрочем, что там было или не было,

Если вот он, твой безмолвный взгляд,

Если столько молодость изведала,

Если раны полночью болят!

Глава I

ПЕРЕД БОЕМ

В сумрачной степи под Перекопом,

По-пластунски к дремлющим бойцам

Подползая, крался по окопам

Лунный свет с тревогой пополам.

Смотрит сны усталая пехота.

Каждый, зная, что наутро бой,

Спит в обнимку с собственной судьбой,

Подложив под голову заботы.

А у Сиваша, почти что рядом,

Там, где воду вспарывает сушь,

Ждет подразделения «катюш»

Наша знаменитая бригада.

Помнишь, Шурка, утренний снежок,

Забелевший в марте незнакомо,

Будто мягкий девичий платок

На плечах трудяги чернозема.

Может, снег тот за Онегой где-то

По неделям пляшет у костра.

Здесь же он всего лишь до утра,

До прихода южного рассвета.

И сейчас по хрусткой пелене

Ты бежишь легко и окрыленно —

Военфельдшер артдивизиона

С докторского сумкой па ремне.

И друзья по боевой судьбе

Все, что на пути тебе встречаются,

До чего же славно улыбаются

И кивают ласково тебе.

Все тебе тут неизменно рады,

Ибо и в походе и в бою

Ты была любимицей бригады,

И не за отвагу и награды,

А за жизнь хорошую твою.

Сколько раз, рискуя головою,

С неизменной сумкой за спиной

Ты тащила раненых из боя,

Сколько ран, под бомбами порою,

Собственной заштопала рукой.

А еще, наверное, за то,

Что, живя со смертью по соседству

(Где не стал бы осуждать никто),

Не терпела женского кокетства.

А порой ведь были «чудеса»,

Вспомни только повариху Настю,

Ту дуреху из соседней части,

Что смотрела каждому в глаза.

Шла на все. А отповедь услышит —

Хохотнет: — Ты это про кого?

Раз война, она, брат, все и спишет! —

Только нет. Не спишет ничего…

Ничего не спишет, не пропустит,

Сколько ни хитри и ни греши.

Ни трусливой подлости не спустит,

Ни опустошения души.

Может быть, нигде, как на войне,

Все в душе, доселе неприметное,

Проступало словно бы вдвойне,

Разом все: и темное и светлое.

Ты с друзьями шутишь, и сейчас

Взгляд твой добрым отсветом лучится.

Сколько женщин, может быть, у нас

Прямоте спокойных этих глаз

И теперь могли бы поучиться.

Я бы им без длительных тирад

Так промолвил: — Задержите взгляды!

Вот девчонка — смелый лейтенант,

Бог, в огне спасающий солдат,

Да еще любимица бригады.

Но бои бывают не всегда,

И теперь представьте на мгновенье:

Передышка. Шутки или пенье,

Над селом вечерняя звезда.

Вы нашли бы правильную меру,

Если б вдруг без всяких громких слов

В вас влюбились, скажем для примера,

Ровно сто четыре офицера

И семьсот отчаянных бойцов?!

И вот тут, признайтесь только сами,

Вы смогли бы, пусть без ерунды,

Ну хотя бы не играть глазами,

Никогда не пошутить сердцами,

Никакой не замутить воды?

Может быть, с улыбкою сейчас

Вы вздохнете: — Не простое дело

Быть спокойной среди сотен глаз. —

А она умела всякий раз,

И, признаться, как еще умела!

И, теплея, изменялись взгляды.

Так девчонка с сумкой на ремне

Стала и в походах и в огне

Навсегда любимицей бригады.

Как же улыбались ей. Увы,

Это надо было только видеть!

И попробуй кто ее обидеть —

Черта б с два сносил он головы!

Видно, в ней жила такая сила,

Что хитрить не стала б ни на миг.

И когда однажды полюбила,

То ни чувств, ни мыслей не таила,

А пошла как в пламя — напрямик!

Глава II

1. ПЕРЕКОП

Фронт катился за врагом, как лава,

И внезапно, как на стену, — стоп!

Не пройти ни слева и ни справа,

Впереди твердыня: Перекоп!

Он рычал, сплошною сталью лязгая,

Полыхая бешеным огнем.

Но ведь брали мы его в гражданскую,