Судьбы и сердца - Асадов Эдуард Аркадьевич - Страница 44

Негодяев и подлецов.

Вот тогда-то, чего же проще,

Все раскрылись бы, как один:

Раз ты цел, — значит, ты хороший,

Ну а тот, кто искусан в роще,

Сразу ясно, что сукин сын.

И чтоб стали предельно дороги

Людям реки и тишь лесов,

Подзаймитесь же, энтомологи,

Воспитанием комаров!

Пусть с душой комары поют

Для хороших людей все лето.

А мерзавцев пускай сожрут.

Полагаю, друзья, что тут

Никаких возражений нету!

БУРУНДУЧОК

Блеск любопытства в глазишках черных,

Стойка, пробежка, тугой прыжок.

Мчится к вершине ствола задорно

Веселый и шустрый бурундучок.

Бегает так он не для потехи —

Трудяга за совесть, а не за страх.

В защечных мешочках, как в двух рюкзачках,

Он носит и носит к зиме орехи.

А дом под корнями — сплошное чудо!

Это и спальня, и сундучок.

Орехов нередко порой до пуда

Хранит в нем дотошный бурундучок.

Но жадность сжигает людей иных

Раньше, чем им довелось родиться.

И люди порою «друзей меньших»

Не бьют, а «гуманно» лишь грабят их,

Грабеж — это все-таки не убийство!

И, если матерому браконьеру

Встретится норка бурундучка,

Разбой совершится наверняка

Самою подлою, злою мерой!

И разве легко рассказать о том,

Каким на закате сидит убитым

«Хозяин», что видит вконец разрытым

И в прах разоренным родимый дом.

Охотники старые говорят

(А старым охотникам как не верить!),

Что слезы блестят на мордашке зверя,

И это не столько от злой потери,

Сколько обида туманит взгляд.

Влезет на ветку бурундучок,

Теперь его больше ничто не ранит,

Ни есть и ни пить он уже не станет,

Лишь стихнет, сгорбясь, как старичок.

Тоска — будто льдинка: не жжет, не гложет,

Охотники старые говорят,

Что так на сучке просидеть он может

Порой до пятнадцати дней подряд.

От слабости шею не удержать,

Стук сердца едва ощутим и редок…

Он голову тихо в скрещенье веток

Устроит и веки смежит опять…

Мордашка забавная, полосатая

Лежит на развилке без всяких сил…

А жизнь в двух шагах с чебрецом и мятою,

Да в горе порою никто не мил…

А ветер предгрозья, тугой, колючий,

Вдруг резко ударит, тряхнет сучок,

И закачается бурундучок,

Повиснув навек меж землей и тучей…

Случалось, сова или хорь встревожит,

Он храбро умел себя защитить.

А подлость вот черную пережить

Не каждое сердце, как видно, может…

ОРЕЛ

Царем пернатых мир его зовет.

И он как будто это понимает:

Всех смелостью и силой поражает

И выше туч вздымает свой полет.

О, сколько раз пыталось воронье,

Усевшись на приличном отдаленье,

Бросать с ревнивой ненавистью тени

На гордое орлиное житье.

За что он славу издавна имеет?

С чего ему почтение и честь?

Ни тайной долголетья не владеет,

Ни каркать по-вороньи не умеет,

Ни даже просто падали не ест!

И пусть он как угодно прозывается,

Но если поразмыслить похитрей,

То чем он от вороны отличается?

Ну разве что крупнее да сильней!

И как понять тупому воронью,

Что сердце у орла, не зная страха,

Сражается до гибели, до праха

С любым врагом в родном своем краю,

И разве может походить на них

Тот, кто, зенит крылами разрезая,

Способен в мире среди всех живых

Один смотреть на солнце не мигая!

ЗАРЯНКА

С вершины громадной сосны спозаранку

Ударил горячий, веселый свист.

То, вскинувши клюв, как трубу горнист,

Над спящей тайгою поет заряика.

Зарянкой зовется она не зря:

Как два огонька и зимой и летом

На лбу и груди у нее заря

Горит, не сгорая, багряным цветом.

Над чащей, где нежится тишина,

Стеклянные трели рассыпав градом,

— Вставайте, вставайте! — звенит она. —

Прекрасное — вот оно, с вами рядом!

В розовой сини — ни бурь, ни туч,

Воздух, как радость, хмельной и зыбкий.

Взгляните, как первый веселый луч

Бьется в ручье золотою рыбкой…

А слева в нарядах своих зеленых

Цветы, осыпанные росой.

Застыли, держа на тугих бутонах

Алмазно блещущие короны

И чуть смущаясь своей красой!

А вон, посмотрите, как свежим утром

Речка, всплеснув, как большой налим,

Смеется и бьет в глаза перламутром

То красным, то синим, то золотым!

И тотчас над спящим могучим бором,

Как по команде со всех концов,

Мир отозвался стозвонным хором

Птичьих радостных голосов.

Ветер притих у тропы лесной,

И кедры, глаза протерев ветвями,

Кивнули ласково головами:

— Пой же, заряночка! Пой же, пой!

Птицы в восторге. Да что там птицы!

Старый медведь и ворчун барсук,

Волки, олени, хорьки, лисицы

Стали, не в силах пошевелиться,

И пораженно глядят вокруг.

А голос звенит горячо и смело,

Зовя к пробужденью, любви, мечте.

Даже заря на пенек присела,

Заслушавшись песней о красоте.

Небо застыло над головой,

Забыты все битвы и перебранки,

И только лишь слышится: — Пой же, пой!

Пой, удивительная зарянка!

Но в час вдохновенного озаренья

В жизни художника и певца

Бывает такое порой мгновенье,

Такое ярчайшее напряженье,

Где сердце сжигается до конца.

И вот, как в кипящем водовороте,

Где песня и счастье в одно слились,

Зарянка вдруг разом на высшей ноте

Умолкла. И, точно в крутом полете,

Как маленький факел, упала вниз.

А лес щебетал и звенел, ликуя,

И, может, не помнил уже никто

О сердце, сгоревшем дотла за то,

Чтоб миру открыть красоту земную…

Сгоревшем. Но разве кому известно,

Какая у счастья порой цена?

А все-таки жить и погибнуть с песней —

Не многим такая судьба дана!

«РЫБЬЕ СЧАСТЬЕ»

(Сказка-шутка)

В вышине, отпылав, как гигантский мак,

Осыпался закат над речушкой зыбкой.

Дернул удочку резко с подсечкой рыбак

И швырнул на поляну тугую рыбку.

Вынул флягу, отпил, затуманя взгляд,

И вздохнул, огурец посыпая солью:

— Отчего это рыбы всегда молчат?

Ну мычать научились хотя бы, что ли!

И тогда, будто ветер промчал над ним,

Потемнела вода, зашумев тревожно,

И громадный, усатый, как боцман, налим

Появился и басом сказал: — Это можно!

Я тут вроде царя. Да не трусь, чудак!

Влей-ка в пасть мне из фляги. Вот так… Спасибо!

Нынче зябко… А речка — не печка. Итак,

Почему, говоришь, бессловесны рыбы?

Стар я, видно, да ладно, поговорим.

Рыбы тоже могли бы, поверь, судачить.

Только мы от обиды своей молчим,

Не хотим — и шабаш! Бойкотируем, значит!

Мать-природа, когда все вокруг творила,

Не забыла ни львов, ни паршивых стрекоз,

Всех буквально щедротами одарила

И лишь рыбам коленом, пардон, под хвост!

Всем на свете: от неба до рощ тенистых,

Травы, солнышко… Пользуйтесь! Благодать!

А вот нам ни ветров, ни цветов душистых,

Ни носов, чтоб хоть что-то уж там вдыхать!

Кто зимою в меху, кто еще в чем-либо

Греют спины в берлоге, в дупле — везде!

Только ты, как дурак, в ледяной воде

Под корягу залез — и скажи спасибо!

Мокро, скверно… Короче — одна беда!

Ну а пища? Ведь дрянь же едим сплошную!

Плюс к тому и в ушах и во рту вода.

Клоп и тот не польстится на жизнь такую!

А любовь? Ты взгляни, как делила любовь

Мать-природа на всех и умно и складно:

Всем буквально — хорошую, теплую кровь.

Нам — холодную. Дескать, не сдохнут, ладно!

В общем, попросту мачеха, а не мать!

Вот под вечер с подругой заплыл в протоку,