Мушкетер и фея (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 99

Симка глянул в бутылку на просвет. Там было… там не было ничего.

Тонкое бесцветное стекло позволяло рассмотреть всю внутренность. И эта внутренность была совершенно пуста. Ни монетки из древнего клада, ни клочка бумажки с тайными письменами, ни крохотного семечка какого-нибудь волшебного растения (Симка повертел и потряс бутылку). Ни куколки, из которой может вывестись заморская бабочка…

Но тогда для чего все это? Тайник, прочная печать… Шутка? Но зачем шутку прятать так далеко? А может, в бутылке заключен какой-то сказочный дух или джинн? Вроде Хоттабыча, только невидимый! Откроешь, и… Нет, Симка ни за что не станет сейчас открывать! Надо обдумать и разобраться… А может, в ранце есть и какое-то объяснение?

Симка сунул руку и нащупал свернутую бумагу. Вроде газеты… Это оказалась не газета. На широком листе — пожелтевшем, но гладком — была карта. Вернее, план. Так и было напечатано на верхнем крае:

ПЛАНЪ

города ТУРЕНИ

1898 годъ

Приложенiе къ журналу «Свђтъ науки»

Симка взмахом разгладил на полу шелестящую бумагу, лег над ней, упершись локтями, и вцепился глазами в тонкие линии и мелкие буквы.

Он давно мечтал раздобыть где-нибудь карту города. Чтобы знать все переулки-закоулки, в которых с давних пор хранится много тайн и старины. Вот повезло! Спасибо тебе, незнакомый гимназист (вернее, реалист, потому что мужской гимназии в Турени никогда не было, а было реальное училище — это на пионерском сборе про историю города рассказывали).

Конечно, план был, можно сказать, древний, шесть десятков лет прошло, как напечатали. И многое в городе изменилось. Но многое и осталось! И район Городище, где когда-то, говорят, была татарская крепость, и лог с его разветвлениями и речкой Туренькой, и большая река с пристанью, и старые церкви на разных улицах, и монастырь над рекой… Почти все названия улиц теперь не те, но можно угадать!.. А здешний переулок тогда назывался так же, как и нынче, — Нагорный! И на том месте — ну точно на том! — где стоит (и тогда стоял, конечно) вот этот Симкин дом, был различим бледный чернильный крестик. Похожий на букву X.

Понятное дело! Здешний давний мальчишка (не хочется думать, что это был толстый сын купца Красильникова; пусть лучше какой-нибудь небогатый жилец-квартирант) отметил место своего обитания… Но что значат два других крестика?

Один — на самом берегу, рядом с круглым значком и надписью «бес.». «Бес.» — наверно, беседка над обрывом. А что там случилось? Даже число отмечено — «10 августа 1910 г.». Может, в тот день здесь хозяин ранца (один или с друзьями) зарыл клад?..

А вот еще крестик — чуть заметный, зато обведенный кружком. На краю лога. В том его ответвлении, где Симка никогда не бывал. Там изображена извилистая улица под названием Заовражная…

Теперь будут у Симки дела! Во-первых, разобраться с тайной бутылки (не может же быть, что в ней ничего!). Во вторых, побывать в отмеченных крестиками местах и постараться узнать: нет ли там каких-то загадок-разгадок? А если разгадки не обнаружатся и в бутылке сплошная пустота, можно придумать сказку, которая станет не хуже той, что была у мальчика Тони из книжки про волшебную дверь.

Кстати, эту запрещенную книгу надо будет положить в тайник. Вместе с бутылкой и картой, упрятанными в обшарпанный ранец. Прикрыть снова досками, а потом и картиной (но картиной не сразу, а перед маминым возвращением). И будет у Симки собственная тайна, переплетенная с тайной давнего времени…

А еще — конечно же! — туда следует спрятать и другую книжку. Самодельную и тоже запрещенную (в тысячу раз больше запрещенную, чем «Тони»!).

Симка уже без всякого страха сходил в комнату, вытащил из-под кровати картонную коробку со своим всяким имуществом, со дна ее достал сшитую из сероватых листов тетрадку. На первой странице были крупные буквы: МИК.

Он вернулся на кухню, сел на полу рядом с картой и не удержался, открыл тетрадку. Текст был отпечатан на машинке, под копирку. Симка прочитал первые (давным-давно знакомые) строчки:

Сквозь голубую темноту,

Неслышно от куста к кусту

Переползая, словно змей,

Среди трясин, среди камней

Свирепых воинов отряд

Идет — по десятеро в ряд.

И раздвинулась тесная кухня с голой лампочкой под потолком, отошли назад тайны и самые последние остатки страхов. Возникла вокруг Симки душная, пахнущая нездешними зарослями ночь. Клочья лунного света застревали в лианах…

И Нора Аркадьевна будто неслышно остановилась за спиной. Но это не вызвало никакой боязни. Вызвало только воспоминания. Живые, хорошие такие, хотя и с примесью тревог.

ПРО ЖИЗНЬ.

Нора Аркадьевна была сестра дяди Саши. А дядя Саша был маминым мужем. Но не Симкиным отцом…

Симкиной маме не везло на мужей (так говорили соседки).

До войны мама жила в городе Горьком. Одна жила, в двухкомнатной родительской квартирке, отца и матери тогда уже не было на свете. Одну комнату сдавала квартирантам, чтобы как-то прокормиться, и училась в пединституте. На втором курсе, в тридцать седьмом году, она вышла замуж за фельдшера городской больницы. Было ей тогда двадцать лет. Стали жить-поживать в своей комнатке в деревянном доме на берегу Волги. Хорошо, но недолго.

Квартирантам-соседям очень хотелось вселиться и во вторую комнату, прибрать к рукам всю квартиру. И они сообщили куда следует, что молодой фельдшер рассказывает нехорошие анекдоты про советский колхозный строй. Время было такое, что люди вздрагивали по ночам от любого стука в дверь, шла борьба с «врагами народа». Сажали всех подряд, от дворников до маршалов. Конечно, пришли и за маминым мужем. Отправили его в лагеря под Воркуту. А маму — в ссылку. Хорошо, что не на дальний север, а в Турень — хоть и небольшой, но все же город, где жизнь не такая тяжелая, как в глухой деревне. Может быть, пожалели молоденькую женщину, она была на пятом месяце беременности.

Нашлись в Турени добрые люди: отыскали маме угол на краю города, помогали нянчиться с малышом, когда он родился, потом устроили маму на бухгалтерские курсы… Мальчик Игорь, появившийся на свет в Турени в тридцать девятом году, так никогда и не увидел отца. Тот иногда присылал из лагеря письма (видно, режим там был не самый суровый), а когда напала на нас Германия, выпросился на фронт. Бывало, что «не очень виноватых» отпускали тогда из лагерей на войну (конечно, только в наиболее опасные места). В первом же бою рядового Утехина, что был отцом Игоря, ранили, а после госпиталя перевели из пехотного полка в медсанбат — фельдшер же. И вскоре даже дали «кубик» в петлицы, то есть стал он младшим лейтенантом медицинской службы. Но служил недолго, в начале сорок второго года погиб. Не в бою, а просто на дороге, когда перевозили раненых, — снаряд попал в кузов грузовика.

И остались мама и трехлетний Игорь одни на белом свете. Хорошо хоть, что мама считалась теперь не женой «врага народа», а вдовой погибшего командира — одной из тысяч таких же настигнутых бедой женщин. Как маялась, как растила мальчишку, чего рассказывать. Так было со многими… Научилась шить, по вечерам, после своей бухгалтерской работы в конторе сапоговаляльной фабрики (то есть в которой делали валенки), сидела над заказами, перелицовывала довоенные пальто и костюмы, шила из привезенных с фронта гимнастерок и галифе ребячью одежонку. Такая частная работа законом не одобрялась, но смотрели на нее сквозь пальцы (может быть, снова жалели).

Игорек учился хорошо, но был, как говорится, «оторви ухо с глазом». Оно и понятно — без отца-то. И в сорок восьмом году мама вышла за актера местного драмтеатра Виктора Стеклова. Было ей в ту пору около тридцати, но выглядела она молоденькой — маленькая, стройная такая. Многие думали, что Игорь и она — брат и сестра… А Виктор Стеклов актер был не слишком — то известный, на вторых ролях, и по этой причине часто жаловался на судьбу и завистников, предварительно приняв в себя рюмку-другую. Однако ничего, жили. В мае сорок девятого родился Симка. А еще через год актер Стеклов с театральной бригадой отправился на долгие гастроли по городам Сибири и Дальнего Востока. Писал редко и наконец откуда-то из Хабаровского края сообщил, что решил остаться в местном театре, «чтобы коренным образом переломить свою карьеру в нужную сторону». А как переломит — заберет, мол, к себе жену и сына.