Прорыв - Свирский Григорий Цезаревич - Страница 13

Наконец, послышался свистящий-булькающий голос отца: -- Как с-свобода, Дов, как она выглядит? Что?.. Конечно, отправила!..

-- Когда отправила? -- Дов не узнал своего голоса, шипит, словно надорвал его. В голосе не было обычной силы, в нем звучали тревога, почти страх, и отец сразу уловил это.

-- Дов, случилось что-нибудь? -- всполошенно донеслось из Москвы.

-- Нет, все в порядке, отец!.. Мать где?.. Не волнуйтесь! Будет хорошо, отец! -- Последнюю фразу он повторил на иврите, как мог, бодро. Чтоб верили всерьез. Ведь ежели в это не верить, что тогда?! -- Ихие беседер, аба! Будет! Будет хорошо! -- Вытерев платком шею, Дов направился к Шаулю бен Ами. Дверь в кабинет специального представителя правительства открыта. Секретарша сказала, что господин Шауль бен Ами уехал на заседание Правительства... Когда вернется? Может, в конце дня. Может, сюда не придет. С утра он вылетает в Европу.

Дов выбрел из Министерства. Толстячок-охранник вгляделся в его лицо и хлопнул Дова по плечу: - Руси? Ихие беседер!..- Он, похоже, и в самом деле хотел, чтоб у русского все было хорошо. И два солдата в измятой тропической униформе, разрезанной для проветривания подмышками, возившиеся в моторе джипа около входа в отдел, распрямили спины и воскликнули с энтузиазмом: -Руси?.. Ихие беседер!

Дов быстро сошел, почти скатился вниз к гремящему, забитому машинами проспекту. Голова гудела. А что, специально исчез? На что ему темнить? Кто я и кто он... Но почему, почему?! Бля, на второй день понимаю все вдвое меньше, чем в первый! Если и дале так пойдет-покатится..." -- он поглядел на стоящих у автобусных остановок девчонок-солдат с папками, на мастеровых в синих комбинезонах, вытиравших паклей руки, и воскликнул мысленно, в изумлении: "Что за народ перегретый?! Понятия не имеют, отчего на морде тощища, а галдят: "Ихие беседер!" А может, оттого и выжили, а?.. Освенцимы научат..."

Он позвонил Веронике, сказал, что машина не нужна. Отсюда к ней прямой автобус. В автобусе гремело радио. Но слушать его можно было только подле водителя. Кругом стоял такой гомон, что заглушал даже репродуктор. Машина помчала бешено, развернулась круто, словно это был военный джип, а не автобус. Шофера лихие, сразу видать! И вдруг за спиной -- дикий вопль, крик, проклятия... Дов взмок от страха, не понимая, чего он так испугался. Снова крик, гортанный, дикий, словно душат кого. Изо всех звуков только и услышал "Х-х-р-р!" Это вроде на него кричат. Задел кого-то локтем, что ли? Преодолев страх, Дов как рявкнет, как рванет двухэтажным матерком. И руку в карман, по лагерной привычке... А внутри, под сердцем, ледяной ком.

-- В чем дело? -- услышал он почти добродушное. -- Хочешь сесть, вот тебе место, садись, пожалуйста... Или у тебя украли что? Или убили?.. Не хочешь сесть, пожалуйста, иди. -- Только выскочив из остановившегося автобуса и постояв неподвижно, Дов понял, отчего он весь мокрый. Когда там, за лагерной колючкой, раздавался такой крик, он знал доподлинно: сейчас начнут задевать, полоснут бритвой. Крик -- предвестье драки, которая без крови не окончится. И ему, хочешь не хочешь, придется кидаться на блатного, рвать ему рот, ломать кости. Увертываться от ножа... Когда увернешься, когда нет... Как-то чуть не убили железной миской с отточенными краями, метнули издали, на уровне шеи, попали б, голова бы скатилась, как на гильотине. Успел дернуться в сторону, мышцы на плече срезало ровненько.

Мысль о миске, режущей, как финский нож, принесла успокоение. "О Господи Боже! Здесь просто такая манера разговаривать. Криком. А уж выражать недовольство?! Темперамент у них такой... Восток! Хоть и Ближний".

Добрел он до Вероники измученный. Она ни о чем не спрашивала. Налила томатного соку из холодильника. Принесла сольцы. Сказала: "Отдышись..." И умчалась куда-то.

Каждые полчаса он звонил Шаулю. Секретарша, едва расслышав его голос, отвечала механически, без всякого выражения: "Еще не приехал... Еще не приехал... Еще не..."

Учить иврит его поселили возле Иерусалима, туда ехать смысла не было. Он ушел от Вероники и ночь проспал в чьем-то дворе на скамейке: под утро его подняли полицейские в черных кепи. Видно, кто-то вызвал. Они проверили документы и, узнав, что он из России, только приехал, воскликнули, как заведенные: "Будет хорошо!" -и хлопнули его по плечу.

У Дова в душе потеплело: "Полиция, бля, но своя..." Было только пять утра, и, едва полицейские умчали, Дов задремал снова. Увидел, как вживе: на отца валится дверь, сорванная с петель, и Геулу волокут...

В восемь утра он был уже на улице Гимел. Около десяти прикатил Шауль. Как Дов и предполагал, ни в какую Европу тот не улетел. "Брешут, как в России..." Дов встал у калитки, расставив ноги. Пробасил вместо "Здравствуйте": -- Отправила! Вчера! Отец сообщил! Сегодня ее письмо и паспорт уже на Лубянке.

Шауль нервно перебросил свою кожаную папку из одной руки в другую. -Но ведь это еще не значит, что ее тут же потащат на расправу! -- И спокойнее, со вчерашним добродушием: -- Не будем пороть горячку, Дов. Каждый шаг должен быть обдуман.

-- Уже обдуман! -- вырвалось у Дова. -- Я хочу знать все! И лично от вас!..

-- Все! И лично от меня? Ваши друзья из партии Херут не смогли объяснить? Или не захотели?.. Хорошо!.. -- Он снова перебросил папку с одной руки на другую. -- Если отказ вашей Гули от гражданства печатаем мы, то это не Гуля вступает в конфликт с советским правительством, а государство Израиль вступает в конфликт, и острый конфликт, с советским правительством. Возможно, этот акт целесообразен, не знаю. Во всяком случае, он должен быть обсужден и одобрен кабинетом министров. А возможно, и Кнессетом... За один день такое не делается.

-- Вы ее продаете! - прохрипел Дов в ужасе. Он шагнул вперед со сжатыми кулаками. - Она уже сидела три года. За иврит. Недосидела, что ли? Коли ее убьют -- вашей рукой убьют!..

Лицо Шауля бен Ами окаменело. Он поглядел на коренастого Дова с высоты своего роста. Спокойно. Холодно. И молча прошагал в Министерство.

-- Суки! -- прокричал Дов закрытой двери. -- Незеленые фраера! Полосатики!..

Спустя полчаса он был у Вероники. Повезло, что она безработная. А то жди до вечера... Уж как она бушевала, услышав об ответе Шауля. Заранее знала, чем окончится дело, а успокоиться не могла. Наконец, раскрыла свою растрепанную донельзя телефонную книжицу

Спустя час, не более, они были на улице Каплан, в Доме журналистов, где их ждал, попивая содовую со льдом, корреспондент лондонской газеты "Обзервер". Счастье, что привез Гулино письмо в двух экземплярах! А то б хана!..

.Корреспондент "Обзервер" тут же передал письмо Геулы к Брежневу по телефону, объяснил, в чем дело, и письмо поставили в номер.

-- Сегодня о Гуле узнает Англия. Завтра -- весь мир... Закручено, Дов!..

Дов поехал к себе, прилег на клеенчатый диван, который стоял у входа в их гостиницу-школу и заснул, как провалился. До утра. Его разбудил телефонный звонок. Женский голос просил срочно разыскать Дова Гура. Он в комнате номер семь...

-- Тута я, -- прохрипел Дов... -- Куда приехать? К господину Шаулю бен Ами? ... Нет, не могу. У меня через два часа выступление перед студентами Иерусалимского университета. Заранее запланировано... Не мною... После выступления -- пожалуйста. А лучше завтра...

За дверью послышался гудок машины. Раз, другой. Дов выглянул. Двое парней замахали руками. Третий радостно застучал по кнопке гудка. Всех разбудил...

В Иерусалимском университете народу -- полон двор. Сидят на траве. Толпятся группками. Перекликаются. Размахивают израильскими флажками. Навстречу идут Вероника, еще несколько рижан. Принесли лесенку. Дов поднялся на крышу над длинным, вдоль всех корпусов, переходом. У него зашлось сердце. Родные люди! Имени моего не знают, а родные. Машут флажками: едут советские евреи!.. "Что говорить?" -- шепнул он Веронике, которая поднялась вместе с ним. Помочь с ивритом, если запнется. -- О чем хочешь! -- ответила.