Украденная невинность - Мартин Кэт - Страница 48

Сын слушал и не слышал гневные слова отца. Перед его мысленным взором герцог склонялся над обнаженным телом Джессики, готовясь осуществить супружеские права.

— Отец, ты можешь принести семейству Милтон любые извинения, какие сочтешь нужными. Разве я так уж часто высказываю просьбы? Но сейчас я прошу…

— Тогда я хочу знать, в чем дело! — потребовал маркиз, так и впиваясь взглядом в его лицо.

Мэттью молча налил себе еще бренди, снова залпом, выпил и медленно, трудно сделал глубокий вдох.

— Прости, отец, но я не стану ничего объяснять, — сказал он тихо. — Даже сознавая, как сильно это расстроит и разочарует тебя, я не могу быть на венчании. Передай Джессике мои наилучшие пожелания, а герцогу — мои самые искренние поздравления.

Мэттью поставил рюмку на каминную полку, медленно и осторожно, потом решительно направился к двери. Голос отца, поднявшийся до резкой, почти злой ноты, на мгновение остановил его.

— Черт возьми, Мэттью, я не думал, что все так обернется!

Капитан ускорил шаг.

— Проклятие, проклятие! Если тебе так больно сейчас, почему, черт возьми, ты ничего не делаешь?

Мэттью даже не обернулся. Сделать что-нибудь? Слишком поздно. Поздно было уже в тот день, когда он уехал, оставив Джессику в Бел морс. Может быть, поздно было с самого начала.

В вестибюле граф принял у дворецкого шляпу и перчатки, помедлил, но потом вышел и быстро спустился по лестнице. Через несколько минут капитан уже ехал по вечернему Лондону в поисках забвения.

Джессика сидела на кровати, глядя на нетронутый поднос с ужином. Подливка на бараньей ножке успела подсохнуть, корочка на пироге осела, сливовый пудинг приобрел сизый оттенок. Уже целый час девушка пыталась приняться за еду, но первый же глоток вызывал такую тошноту, что Джессика снова все бросала.

Сказав себе, что кушанья все равно потеряли съедобный вид, она отодвинула поднос и прошла к окну. Фонарь освещал угол дома и часть тротуара, под ним в полной неподвижности застыл ночной сторож. Его крепкая фигура производила впечатление надежности и основательности. Было пустынно, лишь время от времени мимо катился элегантный экипаж, направляясь, конечно, на какой-нибудь бал.

Сама того не замечая, Джессика крутила на пальце обручальный перстень с кроваво-красным гелиотропом, соответствующим знаку зодиака герцога, родившегося в марте. Вещица, слишком крупная и вычурная, олицетворяла для Джессики всю помпезность положения герцогини. Глядя на перстень, девушка невольно думала о чопорной, расписанной по минутам жизни, которая ей предстояла. Долгие-долгие годы такой жизни. Уныние усугублялось сознанием, что она не может ответить взаимностью на чувства герцога, что это несправедливо по отношению к нему.

Джессика пыталась напомнить себе, что браки в высшем свете почти никогда не заключаются по любви, что в основе их лежит обоюдная выгода или фамильные интересы. Джереми выбрал ее, и оставалось только стать ему примерной женой.

Джессика отошла от окна и снова присела на постель. Она предпочла бы уснуть и тем самым сократить невыносимое ожидание, но не помог даже стакан шерри. Нервы не желали успокаиваться, только теперь еще заломило в висках. Заметив, что руки дрожат, Джессика зажала их между коленями.

Завтра, думала она снова и снова. Завтра она станет замужней женщиной.

Венчание назначено на десять часов утра, за ним следовал так называемый свадебный завтрак — бесконечное застолье, длящееся целый день. Разослали семь сотен приглашений, все сливки высшего лондонского света должны прибыть на церемонию. Казалось поразительным, что в такой короткий срок удалось подготовить все необходимое.

Джессика шмыгнула носом и смахнула со щеки слезу. Ей следовало быть вне себя от радости, ведь вот-вот должна осуществиться ее мечта стать подлинной леди, иметь собственный дом и законного мужа. И не просто мужа, а мужа красивого, богатого и влиятельного, мужа доброго и щедрого, готового осыпать жену дарами. Завтра ей будут завидовать не только девицы на выданье, но и замужние дамы…

Почему же она не парит в облаках, почему не чувствует за спиной невидимых крыльев счастья? Все, что Джессика чувствует, — это тяжесть, свинцовую тяжесть в душе.

«Мэттью, ну почему ты не сумел полюбить меня?»

Но что толку ставить это ему в вину? Любовь — вещь капризная. Заставить графа полюбить так же невозможно, как заставить себя разлюбить его.

Джессика прилегла, натянув вышитое покрывало до самого подбородка и свернувшись калачиком. Ее знобило и никак не удавалось согреться. К тому же слезы упорно наворачивались на глаза, грозя излиться бурным неуправляемым потоком.

Она сжала зубы так, что они скрипнули, и напряглась всем телом, повторяя: не заплачу, не заплачу.

О чем ей плакать? Совершенно не о чем.

Джессика выходит замуж за прекрасного молодого человека, который станет обращаться с ней с любовью и заботой, с которым она создаст семью. Девушка почти не смела мечтать об этом! Такой человек достоин верности и почтения, и она станет почитать его.

Снова и снова Джессика клялась себе в том, что сделает все от нее зависящее, чтобы Джереми Кодрингтон был с нею счастлив. Может быть, посвятив ему свою жизнь без остатка, она наконец забудет Мэттью Ситона и даже сумеет быть по-своему счастливой.

Пробило час ночи, когда граф со стуком распахнул двери в бордель «Петушок и курочка». Это заведение на Слоун-стрит он хорошо помнил с юношеских лет, когда был его частым посетителем. Вот уже несколько часов капитан странствовал из кабака в кабак, закончив вояж на Ченсери-лейн, в «Короне и подвязке». Он смутно помнил, что начал пить в «Глобе» на Флит-стрит, потом переместился в «Белый голубь», но остальные питейные заведения улетучились из памяти. Очень может быть, что граф обошел на Друри-Лейн все таверны до одной.

В бордель его привело не столько вожделение, сколько остатки инстинкта самосохранения. Мэттью был не мертвецки пьян, но ночной Лондон был громадной ловушкой для тех, кто нетвердо держится на ногах. Нужно заползти в какую-нибудь нору, иначе утром можно очнуться в переулке избитым и ограбленным. Или вообще не очнуться.

Мэттью хорошо знал Софи Стивене, хозяйку борделя, и рассчитывал, что та по старой дружбе предложит ему шлюху поприличнее. Это было бы достойным завершением бурной ночи. Возле входной двери возвышался громадного размера субъект, здешний вышибала, мимо которого Мэттью протащился спотыкаясь и покачиваясь. Одну часть прокуренного зала занимали игорные столы, за которыми несколько лиц мужского пола резались в вист и другие азартные игры. Кто-то громко бился об заклад, кто-то молча накачивался спиртным, но большая часть посетителей предпочитала заигрывать с женщинами. Время от времени кто-нибудь удалялся наверх или спускался оттуда, а кто-то, очевидно, как раз предавался так называемым плотским утехам.

Мэттью подумал, что в ближайшее время займется тем же. Он повторял себе это в течение всего вечера, но пока сумел только напиться.

Ситон увидел стойку и направился к ней, по дороге налетев на стул и опрокинув его. Рыжая Софи обернулась на шум, узнала гостя и поспешила к нему. Ее широкие бедра призывно покачивались на ходу — движение старое, как мир и профессия, которой она занималась. Мэттью ухмыльнулся этой мысли, перекосив нижнюю половину лица.

— Посмотрите-ка, кто к нам пришел! — воскликнула Софи и бесцеремонно оглядела его, отметив расхристанный вид. Каждый предмет одежды графа был перекошен, воротничок расстегнут и угрожал свалиться вовсе, на лосинах виднелись засохшие брызги грязи. — Давненько мы не имели удовольствия видеть вас, милорд. Во всяком случае, с тех пор, как я стала здесь хозяйкой. Добро пожаловать и с возвращением!

— С… спасибо, Софи…

— Что будем пить, миленький?

Мэттью оглядел пустой стакан, который прихватил, должно быть, из последнего кабака.

— Джин. Да принеси всю бутылку, потому что я хочу напиться так, как еще никто никогда не напивался!