Голубой горизонт - Смит Уилбур - Страница 11

У нее не было ни сил, ни желания есть или подняться по лестнице и лечь в кровать. Она легла на пол у очага и почти сразу уснула мертвым сном. Проснулась она незадолго до рассвета, ее мучили жажда и страшная головная боль, от которой словно раскалывался череп. Попытавшись встать, она пошатнулась и упала, ударившись о стену. Ее тошнило, у нее кружилась голова, переполненный мочевой пузырь давал о себе знать резями. Она попробовала выйти в сад, чтобы облегчиться, но накатила тошнота. Луиза согнулась, ее вырвало прямо на кухонный пол, и она с ужасом увидела желтую лужу, расплывшуюся между ее ногами. Спотыкаясь, она подошла к кастрюлям матери, висевшим на стене, и посмотрела на свое отражение в полированном дне одной из них. Затем медленно, пересиливая себя, коснулась горла и посмотрела на розовое ожерелье, появившееся на ее молочной коже.

Ноги у нее подогнулись, и она упала на каменные плиты пола. Темные облака отчаяния затмили мозг, в глазах потемнело. Но неожиданно в этой тьме Луиза обнаружила горящую искру, крошечную искру силы и решимости. И та помогла отогнать тьму.

«Мне нужно подумать, – прошептала она себе. – Я должна встать. Я знаю, что будет дальше, как было с мамой и папой. Мне нужно подготовиться. – Держась за стену, она поднялась на ноги и стояла покачиваясь. – Я должна торопиться. Я чувствую, что конец быстро приближается. – Она помнила страшную жажду, мучившую ее умирающих родителей. – Вода! – шептала она. И, шатаясь, пошла с пустым ведром к насосу во дворе. Каждое нажатие на длинную ручку было испытанием ее сил и храбрости. – Не все умирают, – шептала она себе, работая, – я слышала разговоры взрослых. Говорят, некоторые молодые и сильные выживают. Они не умирают. – Вода лилась в ведро. – Я не умру! Не умру! Не умру!»

Когда ведро заполнилось, она добралась до кроличьего садка, потом до курятника и выпустила всех животных, чтобы они кормились сами.

– Я не смогу о вас заботиться, – объяснила она им.

Шатаясь, она дотащила ведро до кухни, заливая водой ноги. Поставила его рядом с очагом и повесила на его бок медный ковш. «Еда!» – прошептала она, отгоняя головокружительные миражи. Принесла из кладовой остатки сыра и ветчины и ведро с яблоками и поставила так, чтобы могла дотянуться.

«Холод. Ночью будет холодно».

Она подползла к комоду, где мать хранила остатки своего приданого, достала два шерстяных одеяла и овчину и положила у очага. Потом принесла из угла охапку дров и, преодолевая приступ дрожи, разожгла огонь.

«Дверь! Нужно закрыть дверь!»

Она слышала, что в городе голодные свиньи и собаки врывались в дома, где больные не могли от них защититься. Животные пожирали их живьем. Луиза закрыла дверь и опустила засов. Нашла отцовский топор и нож, который он использовал для резьбы, и положила под тюфяк.

На крыше и в стенах дома водились крысы. Она слышала по ночам, как они бегают, а мать жаловалась на ночные набеги на кладовку. Петронелла рассказывала Луизе, как огромная крыса пробралась в детскую большого дома, когда новая нянька напилась джина. Отец увидел отвратительного зверя в кроватке маленькой сестры Петронеллы и приказал конюхам избить пьяную няньку. Крики несчастной женщины долетали до классной комнаты, и дети с ужасом переглядывались, слыша их. Теперь по коже Луизы ползли мурашки, когда она думала, что будет беспомощно лежать под острыми как бритва зубами крыс.

Из последних сил она сняла с крюка на стене самую большую материнскую медную кастрюлю и поставила в угол, закрыв крышкой. Луиза была чистоплотной девочкой, и мысль, что она обмарается, как родители, вызывала у нее отвращение.

«Это все, что я могу сделать, – прошептала она и упала на овчину. Темные тучи словно кружили в ее голове, кровь в жилах будто кипела от жара лихорадки. – Господь наш, иже еси на небеси…»

Она прочла молитву по-английски, как учила ее мать, и душная тьма поглотила ее. Возможно, прошла целая вечность, прежде чем она поднялась к поверхности сознания, как пловец, поднимающийся с огромной глубины. Тьму сменил ослепительный белый свет. Словно солнце на снежном поле, этот свет ошеломлял и слепил. Вместе со светом пришел холод, останавливавший кровь в жилах и морозивший кости, так что Луизу сильно зазнобило.

С трудом поворачиваясь, она укрылась овечьей шкурой и свернулась клубком, поджав колени к груди. Со страхом потрогала себя сзади: плоть с ее ягодиц словно стаяла, кости торчали. Луиза пальцами прощупала себя, со страхом ожидая, что почувствует мокрые, скользкие испражнения, но кожа была сухой. Она понюхала палец. Он был чист.

Она помнила, как отец говорил матери: «Самый плохой знак – понос. Те, кто выживает, не прочищают внутренности».

«Это знак от Иисуса, – прошептала себе Луиза, стуча зубами. – Я не обмаралась. Я не умру».

Но тут обжигающий жар вновь прогнал холод и белый свет. Луиза в беспамятстве металась на тюфяке, звала отца и мать, взывала к Иисусу. Ее разбудила жажда: в горле горел огонь, язык, как раскаленный на солнце камень, заполнил весь пересохший рот. Луиза попыталась приподняться на локте и дотянуться до ковша. С первой попытки она почти все содержимое медного ковша пролила себе на грудь, потом давясь проглотила то, что осталось. При второй попытке она осушила весь ковш. Она отдохнула и выпила еще один ковш. Наконец она утолила жажду, и огонь в крови словно немного погас. Луиза свернулась под овчиной, в ее животе булькала выпитая вода. На этот раз сморивший ее сон был глубоким, но естественным.

Разбудила ее боль. Она не понимала, где она и в чем причина боли. Раскрыла глаза и посмотрела вниз. Одна ее нога высунулась из-под овчины. Над ее босой ступней сидело что-то величиной с кота, серое и волосатое. Луиза не сразу поняла, что это, но потом снова почувствовала рывок и боль. Ей хотелось пнуть чудовище ногой или закричать, но ужас лишил ее способности двигаться. Оживали ее худшие кошмары.

Тварь подняла голову и посмотрела на Луизу блестящими бусинками глаз. Она дергала усами и поводила длинным острым носом, и ее острые изогнутые резцы, нависавшие над нижней губой, покраснели от крови Луизы. Крыса грызла ее лодыжку. Девочка и крыса смотрели друг на друга, но Луиза все еще была парализована ужасом. Крыса опустила голову и снова впилась в ее плоть. Луиза потянулась к ножу, лежавшему возле ее головы, и со стремительностью кошки ударила мерзкую тварь. Крыса проявила почти такое же проворство: она подпрыгнула, но острие ножа разрезало ей брюхо. Крыса завизжала и перевернулась.

Луиза выронила нож и широко раскрытыми глазами смотрела, как крыса ползет по полу, волоча за собой пурпурный комок внутренностей. Девочка тяжело дышала, и прошло немало времени, прежде чем ее сердце забилось медленнее, а дыхание успокоилось. И тут она поняла, что пережитое потрясение вернуло ей силы. Она села и осмотрела раненую ногу. Укусы глубокие. Она оторвала полоску от ночной рубашки и перевязала лодыжку. Потом поняла, что хочет есть. Подползла к столу и, держась за него, встала. Крыса погрызла окорок, но Луиза обрезала поврежденную часть, отрезала толстый кусок и положила на ломоть хлеба. Сыр уже покрылся зеленой плесенью – свидетельство того, как долго она без сознания пролежала у очага. Но, несмотря на плесень, он был великолепен. Луиза выпила последний ковш воды. Ей хотелось снова наполнить ведро, но она знала, что на это ей не хватит сил, к тому же она боялась открывать дверь.

Она подползла к большой медной кастрюле в углу и села на нее. Облегчаясь, высоко подняла юбку и осмотрела нижнюю часть тела. Живот гладкий, без пятен, невинная щель внизу еще не поросла волосами. Но Луиза смотрела на разбухшие бубоны в паху. Они были тверды как желудь, и прикосновение к ним вызывало боль, но цвет и размер у них были не такие ужасные, как у тех, что убили ее мать. Луиза подумала о бритве, но поняла, что у нее не хватит смелости сделать это.

«Я не умру!» Впервые она по-настоящему поверила в это. Опустила юбку и ползком вернулась к тюфяку. Сжимая в руке нож для резьбы, она снова уснула. После этого дни и ночи смешались в похожую на сон череду беспамятства и коротких пробуждений. Постепенно периоды бодрствования удлинялись. Каждый раз, просыпаясь, она чувствовала себя более сильной, более способной позаботиться о себе. Пользуясь кастрюлей в углу, Луиза видела, что бубоны уменьшились и сменили цвет с багрового на розовый. Прикосновение к ним вызывало меньшую боль, но Луиза знала, что должна пить.