Король замка - Холт Виктория - Страница 27

Когда я вернулась в замок, у меня в комнате опять сидела Нуну.

— Мадемуазель Дюбуа уехала, — объявила она.

— Что?! — воскликнула я.

— Его Светлость не стал ничего объяснять, просто дал ей полный расчет, и все.

Я была потрясена.

— О… бедная женщина! Куда ей теперь деваться? Это просто безжалостно!

— Граф быстро принимает решения, — сказала Нуну, — и немедленно переходит к действиям.

— Полагаю, теперь приедет новая гувернантка.

— Не знаю, что теперь будет, мисс.

— А как Женевьева?

— Она не уважала мадемуазель Дюбуа… по правде говоря, я тоже. И все-таки, она напугана.

Когда Нуну ушла, я села на постель, гадая, что будет дальше. Как поступят со мной? Граф не может сказать, что я не справляюсь с обязанностями. Работа продвигается очень неплохо, но людей увольняют и за другие промахи. Например, за дерзкое поведение. Я осмелилась вызвать графа в его собственную библиотеку и раскритиковать воспитание его дочери. Поэтому, не будет ничего удивительного, если я получу расчет. Что касается картин, он найдет другого реставратора.

Во всем виновата эта история с платьем. Я — потерпевшая сторона, но каждый раз, увидев меня, он будет вспоминать о проступке своей дочери и, более того, о моей излишней осведомленности в их семейных тайнах.

Пришла Женевьева и неохотно извинилась за вчерашнее — я уверена, неискренне. Подавленная, я не стала ей ничего говорить.

Уже вечером, убирая одежду, я не нашла платья, которое забросила в платяной шкаф. Его там больше не было. Я подумала, что платье забрала Женевьева, но решила ничего не говорить о его исчезновении.

Я работала в галерее. Ко мне подошел слуга.

— Его Светлость ждет вас в библиотеке, мадемуазель Лосон.

— Очень хорошо, — сказала я. — Я буду через несколько минут.

Я задумчиво повертела в руках тонкую кисточку из собольего волоса и подумала, что настал мой черед.

Перед тем, как выйти из галереи, я задержалась на несколько секунд, чтобы взять себя в руки. Что бы ни случилось, я не должна терять самообладания. По крайней мере, он не может сказать, что я некомпетентна.

Наконец я собралась с духом. Сунула дрожащие руки в карманы коричневого льняного халата — из опасения, что они выдадут мое беспокойство. Хоть бы сердце не билось так сильно! Хорошо, что у меня не слишком нежная кожа, — поэтому я не так легко краснею. Только глаза, наверное, будут блестеть не так, как обычно.

К библиотеке я подошла спокойным размеренным шагом. У двери поправила прическу и подумала, что волосы, наверное, растрепались, как это часто бывало во время работы. Так даже лучше. Я не хотела, чтобы он решил, что я готовилась к этому разговору.

Я постучала в дверь.

— Входите, пожалуйста!

Его голос прозвучал мягко и приветливо, но я не поверила ему.

— А, мадемуазель Лосон!

Он широко улыбнулся. Что значит эта улыбка?

— Садитесь.

Он подвел меня к стулу, стоявшему напротив окна — так что свет падал мне на лицо, — а сам сел в тени. Мы оказались в неравном положении.

— В последний раз вы поступили очень любезно, проявив интерес к воспитанию моей дочери.

— Я за нее очень беспокоюсь.

— Как мило! Тем более что сюда вы приехали реставрировать картины. Как у вас только на все хватает времени?

Вот оно! Работа продвигается недостаточно быстро, его это не удовлетворяет. Сегодня после обеда меня выставят из замка, как вчера — бедняжку Дюбуа.

Мной овладело отчаяние. Мне этого не вынести, я буду несчастна, как никогда в жизни. Я никогда не забуду этот замок, воспоминания будут терзать меня всю жизнь. Я так хотела узнать правду о замке… о графе… Неужели он и впрямь такое чудовище, каким его считают люди? Всегда ли он был таким, как теперь? А если нет, что его таким сделало?

Граф молча глядел на меня. Догадывался ли он о моих мыслях?

— Не знаю, что вы скажете на мое предложение, мадемуазель Лосон, но в одном я уверен: вы будете совершенно искренни.

— Я постараюсь.

— Мадемуазель Лосон, вам не надо стараться. Вы — сама естественность. Это прекрасная черта характера, я бы даже сказал, что ценю ее в людях больше всех остальных достоинств.

— Спасибо. Я слушаю ваше… предложение.

— Видите ли, я и впрямь запустил образование дочери. Гувернантки — это целая проблема. Сколько из них поступают на работу по призванию? Единицы! Большинство из них растили для праздности, и лишь оказавшись в положении, когда надо что-то делать, они пошли в гувернантки. Вот реставраторы — другое дело. В вашей профессии необходимо иметь способности. Вы — художник…

— О нет… Я не претендую…

— …несостоявшийся, разумеется, — закончил он свою мысль, и я почувствовала насмешку.

— Возможно, — холодно сказала я.

— Вы так непохожи на этих бывших леди, которые учат наших детей! Я решил послать дочь в школу. Со своей стороны вы любезно взяли на себя труд судить о ее воспитании. Пожалуйста, скажите прямо, что вы думаете о моей идее?

— Я думаю, это прекрасная мысль, но все зависит от школы.

Он обвел вокруг себя рукой.

— Замок — не место для впечатлительного ребенка. Вы согласны? Это — для любителей древности, для тех, чья жизнь — в архитектуре, живописи… для тех, кто дорожит традициями — они, в общем, тоже памятники старины.

Он прочитал мои мысли! Угадал, что я вижу в нем властелина из прошлых времен, наследника священного права знати. Об этом он мне и говорит.

— Полагаю, вы правы, — откликнулась я.

— Разумеется, прав. Я уже выбрал для Женевьевы одну английскую школу.

— Вот как?

— А что здесь удивительного? Вы наверняка считаете, что в Англии самые лучшие школы.

Опять насмешка, но я ответила вполне искренне:

— Вполне возможно.

— Совершенно верно. Там она не только выучит язык, но и приобретет знаменитое английское хладнокровие, которым вы так щедро наделены, мадемуазель.

— Благодарю. Но она будет вдалеке от дома.

— От дома, в котором, как вы сами сказали, она не особенно счастлива.

— Но могло бы быть иначе. Она ласковая девочка.

Он переменил тему.

— В галерее вы работаете только утром. Я рад, что вы пользуетесь конюшней.

Он следит за мной, ему известно, как я провожу время. Мне показалось, что я знаю его решение. Он отошлет меня, как мадемуазель Дюбуа. Моя дерзость так же непростительна, как ее бездарность.

Интересно, ей он тоже устроил собеседование? Это человек, которому нравится травить жертву, прежде чем покончить с ней. Я вспомнила, что однажды уже думала об этом — вот в этой самой библиотеке.

— Ваша Светлость, — сказала я, — если вы не удовлетворены моей работой, скажите об этом. Я тут же уеду.

— Мадемуазель Лосон, вы излишне торопливы. Я рад, что нашел в вас хотя бы один недостаток: из-за него вы никогда не станете идеалом. Совершенство — это так скучно! Я не говорил, что меня не устраивает ваша работа. Напротив, я очень доволен вами. Надо бы мне почаще заходить к вам, чтобы вы показывали, как добиваетесь таких блестящих результатов. Но вот что я собираюсь сделать. Если моя дочь поедет в Англию, она должна хорошо знать английский язык. Заметьте, я не говорю, что она поедет прямо сейчас — возможно, это будет только на следующий год. Пока она может брать уроки у кюре. По крайней мере, он не хуже только что уехавшей гувернантки — хуже нее учителей просто не бывает. Но больше всего меня волнует английский. Полагаю, до весны вы будете работать в галерее только по утрам, и у вас останется свободное время. Не согласились бы вы учить Женевьеву английскому? Уверен, это пошло бы ей на пользу.

От волнения я потеряла дар речи. Он поспешил добавить:

— Я не хочу сказать, что вам придется сидеть в классной комнате. Но вот когда вы вместе ездите верхом… или гуляете… Она знает основы грамматики. По крайней мере, я на это надеюсь. Ей нужна разговорная практика и более-менее хорошее произношение. Вы понимаете, что я имею в виду?