Король замка - Холт Виктория - Страница 28

— Да.

— Разумеется, вам заплатят. Этот вопрос вы можете обсудить с моим управляющим. Что вы на это скажете?

— Я… Я согласна.

— Прекрасно!

Он встал и протянул мне руку. Я дала ему свою, и он крепко пожал ее. Я была счастлива. Мне пришло в голову, что за всю свою жизнь я редко бывала такой счастливой.

Это произошло неделю спустя. Войдя в комнату, я нашла на своей кровати большую картонную коробку с обратным парижским адресом. Я было решила, что это какая-то ошибка, но на крышке увидела свое имя.

Я открыла коробку и обнаружила ярко-зеленую ткань. Изумрудный бархат! Я вынула его из коробки. Это было вечернее платье простого, но изысканного покроя.

Конечно, тут какая-то ошибка. И все же, я приложила платье к себе и подошла к зеркалу. Дух захватывает! Но как оно ко мне попало?

Все еще не веря своим глазам, я отложила платье на кровать и стала рассматривать коробку. В ней лежал сверток в тонкой оберточной бумаге. Развернув его, я обнаружила свое старое черное платье и все поняла еще до того, как прочитала выпавшую оттуда карточку с хорошо знакомым гербом и надписью: «Надеюсь, это платье заменит вам испорченное. Если не подойдет это, мы закажем другое. Лотер де ла Таль».

Я вернулась к кровати, взяла платье и крепко прижала к груди. Действительно, я вела себя, как глупая девчонка. Мое второе «я» — образ, к которому я стремилась, — кричало: «Дурочка, ты не можешь принять это платье!» — а мое настоящее «я», которое показывалось изредка, но всегда было рядом, уговаривало: «Это самое красивое платье на свете. В нем ты будешь чувствовать себя счастливой. Еще бы, в таком платье ты могла бы стать привлекательной женщиной!»

В конце концов я сложила платье на кровати и решила немедленно пойти к графу, чтобы вернуть ему эту посылку.

Я пыталась выглядеть сурово, но при этом представляла себе, как граф пришел сам или послал кого-нибудь за испорченным платьем и отправил его в Париж с приказом: «Сшейте платье такого же размера. Самое нарядное из всех, какие вы шили до сих пор».

Как глупо! Что со мной происходит? Самое лучшее, что я могла сделать, — это поскорее пойти к графу, уговорить его отослать платье обратно в Париж.

Я направилась в библиотеку. Возможно, граф ждет меня: ему, конечно, известно, что платье уже пришло. Едва ли он мог заказать его для возмещения убытков и выкинуть эту историю из головы.

Я действительно нашла его в библиотеке.

— Я должна поговорить с вами, — сказала я. Как и во всех случаях, когда я чувствую себя неловко, мой голос прозвучал заносчиво.

Он это заметил, по его губам пробежала улыбка, а глаза лукаво блеснули.

— Присядьте, мадемуазель Лосон. Вы чем-то взволнованы?

Я оказалась не в самом лучшем положении. Меньше всего на свете мне хотелось выдавать свои чувства — тем более, что и я сама не очень хорошо понимала их. Еще никогда мне не приходилось так волноваться из-за какой-то тряпки.

— Нет, — возразила я. — Я просто пришла поблагодарить вас за платье, которое мне прислали вместо старого. Но я не могу его принять.

— Ага, значит, оно уже прибыло. А в чем дело? Не тот размер?

— Я… не знаю. Я не примеряла. Но вы… Не было никакой необходимости заказывать его.

— Позвольте с вами не согласиться. Такая необходимость была.

— Да нет же! Это было очень старое платье. Я носила его несколько лет, а это… оно…

— Оно вам не понравилось?

— Не в этом дело.

Мой голос прозвучал так сурово, что граф улыбнулся.

— Правда? А в чем?

— В том, что мне и в голову бы не пришло принять его в подарок. Это исключено.

— Почему?

— Потому что я не вправе принять его.

— Мадемуазель Лосон, лучше скажите прямо, что вы считаете неприличным принимать от меня предмет одежды. Если, конечно, вы имеете в виду именно это.

— Почему я должна так считать?

— Не знаю. — Он снова неопределенно махнул рукой: чисто французский жест, который может означать все, что угодно. — Откуда мне знать, о чем вы думаете? Я просто пытаюсь найти какое-нибудь объяснение тому, что вы не хотите взять замену пещи, испорченной в моем доме.

— Но это платье…

— Чем платье отличается от любой другой вещи?

— Это моя личная вещь.

— А! Личная! Если бы я разбил у вас склянку с раствором, вы не позволили бы мне купить новую? Или причина в том, что платье… это вещь, которую вы будете носить… принадлежность туалета, так сказать?

Я отвела взгляд в сторону. Горячность, с которой он говорил, усиливала мою нервозность, но я стояла на своем:

— В такой замене не было никакой необходимости. В любом случае, зеленое платье намного дороже старого, стоимость которого вы хотите возместить.

— Трудно определить стоимость вещи. Черное платье вам очевидно дороже: лишившись его, вы очень огорчились и ни за что не соглашаетесь на другое.

— Вы упорно не хотите меня понять!

Он стремительно подошел ко мне и взял за плечи.

— Мадемуазель Лосон, — сказал он мягко, — не отказывайтесь. Ваше платье было испорчено одним из членов моей семьи, и я хочу возместить причиненный вам ущерб. Ну что, вы берете его?

— Если вы ставите вопрос так…

Он отпустил меня, но не отошел. Я чувствовала себя неловко и в то же время была совершенно счастлива.

— Итак, вы согласны. Очень великодушно с вашей стороны, мадемуазель Лосон.

— Это вы великодушны… Не стоило…

— Повторяю, это было необходимо.

— …покупать взамен такую шикарную вещь, — закончила я.

Он вдруг рассмеялся. Я никогда не слышала, чтобы он так смеялся. Без горечи, без насмешки.

— Надеюсь, — сказал он, — увидеть вас когда-нибудь в этом платье.

— Увы, мне некуда надеть его.

— Ну, если оно и впрямь такое шикарное, случай должен представиться.

— Не представляю, каким образом, — возразила я. Чем сильнее во мне кипели чувства, тем холоднее становился мой голос. — Скажу только, что это было очень любезно с вашей стороны. Мне остается лишь принять платье и поблагодарить вас за доброту.

Я направилась к выходу. Он опередил меня, распахнул дверь и склонил голову, так что я не могла разглядеть выражение его лица.

Когда я поднялась к себе, от избытка чувств у меня закружилась голова. Если бы я была мудрее, я бы проанализировала их. Мне надо бы было задуматься, но я, конечно, ни о чем не могла думать.

5

Интерес к графу привнес в мою жизнь особую напряженность: каждое утро я просыпалась, предвкушая, что именно сегодня узнаю что-нибудь новое, пойму его и, возможно, разгадаю тайну его семьи.

Однажды он без предупреждения уехал в Париж, и говорили, что он вернется как раз к Рождеству, когда в замке соберутся гости. Я думала, что снова окажусь не у дел, стану посторонним наблюдателем.

Я с энтузиазмом принялась за новые обязанности и к своему немалому удовольствию обнаружила, что Женевьева не только не отвергает меня, но и с жаром учит английский. Возможно, она хотела таким образом избежать поездки в английскую школу, хотя та грозила ей лишь в отдаленном будущем. Во время прогулок верхом Женевьева расспрашивала меня об Англии, так что наши «английские» разговоры даже доставляли нам удовольствие. Она брала уроки у кюре, и хотя никто из детей вместе с ней не занимался, она часто встречала на дороге к домику кюре Бастидов-младших. Я считала, что ей полезно общаться со сверстниками.

Как-то утром в галерею зашел Филипп. В отсутствие графа он преображался — правда, все равно казался бледной тенью своего кузена. Больше всего меня удивляла почти женская изнеженность Филиппа.

Дружелюбно улыбнувшись, он спросил, как у меня идут дела.

— Вы — мастер, — признал он, когда я показала ему картину.

— Здесь скорее требуется не искусство, а кропотливая работа.

— И профессиональные знания. — Он замер перед уже отреставрированной картиной. — У меня такое ощущение, что стоит протянуть руку — и коснешься изумрудов, — сказал он.