Повесть о Демидке и медной копейке - Куликов Геомар Георгиевич - Страница 15

— От фальшивых монетчиков народу разорение, государевой казне убыток. Поди прочь!

На Фролку глядеть — у Демидки сердце разрывается. Обхватил боярские ноги:

— Не будет больше!

Илья Данилович оттолкнул сердито:

— Вон пошёл!

Закричал Демидка в беспамятстве:

— Отпусти! Не то тебе хуже будет!

Стукнул боярин посохом об каменный пол:

— Аггей, забери щенка!

Бьётся Демидка в Аггеевых руках, кричит:

— А про тебя знаешь что по всей Москве говорят! Сам же вчера…

Не успел выговорить. Последнее, что увидел, — Аггеев волосатый кулак.

Очнулся — руки скручены назад. В голове, словно колокол церковный, гудит. Шеей не двинуть — больно.

Скосил глаза — напротив стена бревенчатая. На ней конская сбруя, хомуты развешаны. Признал — то ж каморка на боярской конюшне.

Плакать — слёз нет. Лежит Демидка и думает: отчего так получается? Вовсе ни за что тятька его пропал. Фролкина вина — смертью ему, видать, обернётся. А боярину Милославскому те же дела с рук сходят.

Вздохнул: царь того не знает. Кабы сказать — худо пришлось вору-боярину.

Стал мечтать Демидка.

Пойдёт он к царю Алексею Михайловичу. Мимо бояр, что к царю народ не допускают, мышью прошмыгнёт.

Выслушает его царь, велит: «Позвать сюда тотчас боярина Милославского на мой суд за такие его преступные дела…»

Недоглядел Демидка расправы над вороватым и жестоким боярином. Не успел: загремел засов, которым была заперта дверь каморки.

Сжался Демидка в комок.

Горой над ним — боярин Илья Данилович. За ним — Аггеева красная рожа.

Ткнул боярин Демидку посохом:

— О спасении души молись, гадёныш! — Приказал Аггею: — Исполняй!

И вышел.

Пусто и тоскливо сделалось разом у Демидки на душе. В Аггеевых глазах увидел — не выйти отсюда живым.

— Дождался, собачий сын!

Свистнул тонко кнут — поплыл у Демидки перед глазами красный туман. Сноровистая рука у Аггея, привычная. Здоровых мужиков запарывал насмерть…

Демидка, чтоб не кричать, губы закусил. Второго удара ждёт.

Скрипнула дверь, знакомый голос сказал:.

— Погоди, Аггей!

Поднял Демидка голову — бабка Анфиса на пороге.

Аггей зубы оскалил:

— Плетей захотелось?!

У бабки Анфисы лицо твёрдое, чужое. Глаза смотрят строго.

— Не пугай! Стара я, чтоб смерти бояться. Слушай-ка лучше моё слово…

Выбраниться хотел Аггей, бабка Анфиса руку подняла, остановила:

— Мальчонку пальцем больше не тронешь. Положишь в мешок и вынесешь с боярского двора, куда велю. Боярину, вернёшься, скажешь: сделал всё, как велено было…

Красное лицо Аггеево свекольным цветом залилось:

— Спятила, мне такое предлагаешь?!

— Гляди, чай, у тебя тоже не две головы. Мальчонку загубишь — будет известно боярину про твои дела.

— Про мои дела боярин не хуже тебя знает.

— Не про все. А как про иные догадается — висеть тебе с братьями на одном суку. Боярин, вишь ты, других обмануть не прочь. А когда его добро воруют — страсть ему это не по нраву…

Опустил голову Аггей. Подумал. Плеть в угол швырнул.

— Придёт пора, сочтёмся…

Душно Демидке в мешке, неудобно. От Аггеевой спины едким потом пахнет. Однако и не то претерпел бы безропотно.

От неминучей погибели вызволила его бабка Анфиса.

— Здесь! — услышал её голос.

Стукнулся Демидка об землю — скинул Аггей со спины мешок.

— Развязывай!

Щурится Демидка на ярком солнце. Трёт глаза.

Бабка Анфиса — строго Аггею:

— Забирай мешок. Возвращайся с богом.

Ушёл Аггей, слова не сказал.

Бабка Анфиса Демидку перекрестила. Узелок с едой сунула в руки:

— И ты иди! Не без добрых людей свет. Сама определила бы к кому — да хуже, боярин скорее дознается.

Ткнулся Демидка губами неловко в старухину руку.

— Спаси тебя бог!

И бегом, подалее скорей от палат Ильи Даниловича Милославского.

Медный бунт

Проснулся Демидка — спал подле чужой бани на соломе, — гудят московские колокола тревожно, часто. Не слышал никогда такого звона. Через плетень перемахнул — мужики бегут, бабы, ребятишки малые.

Пустился Демидка вместе со всеми. У мальчишки-погодка спросил:

— Что стряслось?

— Тятька говорит, ночью листы по Москве развесили. Про боярскую измену, про воровство и обман в денежных делах… Айда быстрее!..

— Айда…

Добежали до Лубянки. Народу там — видимо-невидимо!

Петька, новый Демидкин знакомый, — промеж людей ужом. Демидка за ним. Где толкнут, где и по затылку треснут, а пробрались вперёд.

На столбе, и верно, белый лист приклеен. Возле листа — мужик в стрелецком кафтане, лицо красное, разгорячённое.

— Ух ты! — Петька в бок Демидку толкнул. — Дядька Кузьма Нагаев…

— «Бояре Милославский да другие, гость Василий Шорин медными деньгами обогатели…» — вычитывал громким голосом стрелец.

Заволновалась вдруг толпа, зашумела. Глянул Демидка, куда все глядят, — врезались в толпу верхом на лошадях люди: видать, важные.

— Эва, — кто-то заметил, — дворянин Ларионов да дьяк Башмаков пожаловали!

— Разойдись! Пропусти! — покрикивают царёвы слуги.

Расступился народ — того гляди, лошадиными копытами затопчут.

Ладно всё было сделано. Мужики рты пораскрывали, а лист у царёвых слуг уже в руках, и повернули они обратно.

Первым Кузёмка Нагаев опомнился:

— Куда?!

Через плечо ему Ларионов бросил:

— К государю, он рассудит!

— Стой! — закричал что есть мочи Кузёмка. — Люди добрые! Народ православный! Обманут вас! Отдадут тот лист боярину Илье Даниловичу Милославскому, и тем дело изойдёт! Толку не будет!

Схватили чьи-то руки Ларионову лошадь за узду, другие руки к седоку потянулись. Под Башмаковым лошадь взвилась, чуть дьяка наземь не сбросила.

— Стой! — закричал что есть мочи Кузёмка. — Люди добрые! Народ православный! Обманут вас!

Вырвал кто-то заветный лист.

Закричали, заулюлюкали мужики. Кинулись за царёвыми слугами. Едва укрылись те за Спасскими кремлёвскими воротами.

— Будет бумажки читать! — рявкнул во всё горло кряжистый мужик. — Пошли с ненавистными людьми посчитаемся — двор-то Васьки Шорина, чай, недалече!

Знакомо Демидке имя купца Василия Шорина. Богат был, а как стал денежными сборами ведать — ещё богаче сделался. Невзлюбил его народ московский за алчность и бессердечие.

Подхватили многие голоса:

— Пошли!

— Разочтёмся за всё разом!

Понесло Демидку людской волной, потерял недолгого своего приятеля Петьку.

Крепок, добротен дом знатного купца. Ворота и забор дубовые.

Кряжистый мужик, впереди других шедший, крикнул:

— Ломай, чего глядеть!

Затрещали ворота. Подались нехотя.

Ввалилась толпа во двор. Мужик перепуганную бабу остановил:

— Где хозяин?!

— Дома нету… Куда делся, не знаем…

— Ищи, братцы! Может, и найдётся! — крикнул мужик. — Да Васькиного добра, нажитого, делами тёмными, не жалей!

Возле дома кипит водоворот людской. Много добра накопил Василий Шорин — всё мужики из кладовых да чуланов повыкидывали. Кто кафтан нарядный примеряет. Кто шубу соболью на плечи накинул. А иной мешок муки тащит, детишкам для прокормления.

Один из Шориновых слуг вступился было за хозяйское добро, сказали ему наставительно:

— Всё это — пот наш и наша кровь… Своё берём… Отойди от греха!

Точно ураган на улице бушует. Бегут люди. Неподалёку ещё чьи-то ворота трещат. Колокола набатом трезвонят.

Жутко и весело Демидке!

Два мужика скорым шагом прошли. Поймал Демидка обрывок разговора.

— …нешто не в Кремле царь?

— Нет, в селе своём подмосковном Коломенском.

— Успеем? Говорят, спозаранку народ туда пошёл.

— Коли не мешкать, авось в пору попадём…

У Демидки дух захватило. Вот оно! Самый случай выходит. Может, и ему удастся сказать царю своё слово. И про тятьку, что безвинно пострадал. И про Фролку. И про боярина Милославского, который ему, Демидке, в своих делах фальшивомонетных, почитай, прямо признался…