Дети железной дороги - Несбит Эдит - Страница 20

– Ты женись сначала, – проговорила с усмешкой Филлис, – а то не будет у тебя никаких внуков.

– Хорошо бы мне жениться, – вздохнул Питер, – только боюсь, что жена будет мне постоянно мешать. Мне надо жениться на спящей красавице. Чтобы она просыпалась два раза в год, а потом опять засыпала.

– Полюбовалась денек на милого мужа – и полно, бай-бай! Хитро придумал, – иронизировала Бобби.

– А я бы хотела выйти замуж за такого человека, который бы меня постоянно будил и говорил, какая я хорошая, – поделилась мечтами Филлис.

– А мне кажется, – высказала свои мысли Бобби, – что лучше быть женой бедного человека, чтобы самой делать всю работу по дому. Так приятно себе представить: он после трудного дня идет домой и видит голубой дымок из трубы – это я топлю ему печку… Между прочим, нам надо написать ответ на письмо, что нас устраивает и день, и час, и место. Питер, возьми мыло и вымой руки – мы уже и так чистые. А ты, Фил, принеси розовый ящичек с писчей бумагой, который тебе подарили на день рождения.

Прошло немало времени, прежде чем они смогли осуществить задуманное. Мама удалилась к себе, чтобы писать, и дети испортили несколько розовых листов с зубчатыми золотыми краями и четырехлепестковыми цветками на углах, прежде чем сочинили такой ответ, который всех устроил. Потом каждый снял для себя копию и поставил в нижней части листа свою подпись.

Во всех трех копиях повторялось следующее:

«Дорогой господин Джейвез Инглвуд,

большое вам спасибо. Мы не думали о вознаграждении, мы просто хотели спасти поезд. Но мы рады, что Вы придумали это. Время и место меня вполне устраивает, и большое Вам спасибо.

Ваш преданный друг».

Дальше стояла подпись, а под ней:

«P.S. И еще раз большое Вам спасибо!»

– Стирать ведь нетрудно. Гладить трудно, а стирать нет, – сказала Бобби, унося в дом высохшие платья. – Так приятно делать вещи чистыми! Хоть бы у нас хватило терпения дождаться этого дня, чтобы узнать, что нам за награды приготовили.

Время тянулось для детей мучительно долго, и вот настал желанный день, когда они пришли на станцию. Все, что там произошло, оказалось до того необычно, что походило скорее на сон.

Хозяин станции сам вышел им навстречу. Он был одет, как заметил Питер, в свой самый лучший костюм. И он отвел детей в тот самый зал ожидания, где они когда-то играли в афиши. Но теперь все здесь выглядело по-другому. Пол был устлан половиками, и горшочки с розами красовались на каминной доске и подоконниках, подобно зелени, которую выставляли под Новый год рядом с рекламой конторы Кука и рейсов «Париж – Лион». За дверью, где сидел носильщик, собралась небольшая группа людей – аккуратно одетые женщины и мужчины в цилиндрах и фраках. Видимо, это были работники станции и их жены. Потом ребята узнали нескольких пассажиров поезда, которых видели тогда, в день красных фланелевых нижних юбок.

Но больше всего они обрадовались, когда увидели старого джентльмена. На нем были шляпа и пальто, не похожие на те, что носили другие мужчины. Старый джентльмен пожал каждому из них руку, а потом они сели на стулья, и человек в пенсне (как потом выяснилось, это был суперинтендант округа*[21]) произнес речь.

Говорил он несколько длинно, но очень умно. Я не собираюсь приводить здесь полный текст его речи. Во-первых, потому что она покажется вам скучной; во-вторых, потому что дети, слушая ее, испытывали неловкость и мне не хочется, чтобы и читателю передались их чувства; а в-третьих, потому что суперинтендант так сыпал словами, что я многого просто не успела запомнить. Снова повторялись слова об отваге и присутствии духа, и когда, наконец, он сел на место, все захлопали. А потом вышел старый джентльмен и тоже стал говорить. И все дальнейшее походило на церемонию присуждения премий. Детей вызывали по именам, одного за другим, и каждому были подарены великолепные золотые часы на цепочке. У каждых часов с внутренней стороны было выгравировано имя владельца, а под именем – следующие слова:

«От директоров Северной и Южной железных дорог

с благодарной признательностью за своевременные

и мужественные действия, предотвратившие

крушение поезда.

… 1905 г.»

Часы были так хороши, что ничего лучше просто невозможно себе представить. И у каждых часов было свое «место жительства» – кожаный голубой футляр.

– Ты должен теперь произнести ответную речь, – шепнул хозяин станции на ухо Питеру и подтолкнул мальчика вперед. – Не забудь обращение: «Леди и джентльмены», – добавил он.

Но ведь они уже всех поблагодарили и письменно, и устно, – может быть, уже достаточно?

– Так обязательно надо? – спросил было Питер, но хозяин посмотрел на него уже строго, и мальчик не мог ослушаться.

– Леди и джентльмены, – проговорил Питер хрипловатым голосом, после чего наступила пауза, в продолжение которой он слышал биение своего сердца. – Это совершение замечательно с вашей стороны, леди и джентльмены, и эти часы – мы будем беречь как сокровище… Но, честное слово, мы их не заслужили, потому что мы же не сделали ничего такого особенного… Это было как вдохновение… Ну, словом, большое, большое вам всем спасибо!

Люди хлопали Питеру больше, чем суперинтенданту, потом все подходили и пожимали ребятам руки. И вот, вежливо простившись со всеми, они побежали в гору, держа в руках подаренные часы.

Это был чудесный день. Мало у кого из людей, в том числе и у нас с вами, были в жизни подобные дни.

– Мне хотелось еще кое о чем поговорить со старым джентльменом, – сказала Бобби, – но было так многолюдно – как в церкви.

– А что ты хотела ему сказать? – спросил Питер.

– Мне надо еще немного об этом поразмыслить, тогда я тебе скажу.

Поразмыслив, она решила написать письмо.

«Мой дорогой старый джентльмен, – так начиналось ее письмо, – мне очень нужно кое о чем Вас спросить. Может быть, когда Вы в следующий раз приедете тем же самым поездом, нам удастся с Вами поговорить. Я не буду обращаться к Вам с просьбами. Во-первых, мама нам это запретила. А потом, нам ничего и не нужно сейчас. Речь идет об одном человеке, который находился в заключении и в плену.

Ваш младший друг Бобби».

Она попросила хозяина станции передать старому джентльмену ее письмо, а на следующий день уговорила Питера и Филлис пойти вместе с ней на станцию к тому времени, когда старый джентльмен приезжал проходящим поездом. Бобби разъяснила им, какая у нее возникла мысль, и брат и сестра всецело это приняли.

Они умылись, причесались – одним словом, выглядели как подобает. Но, к несчастью, за завтраком Филлис пролила на платье целую чашку лимонада. Переодеваться ей было уже некогда, и когда подул ветер, угольная пыль налипла на подол ее платья. «Как из сточной канавы вылезла!» – сокрушался Питер. Решили, что Бобби и Питер будут говорить, а Филлис будет стоять у них за спиной и молчать.

– А вообще-то, – сказала Филлис, – он, скорее всего, ничего и не заметит. У стариков обычно бывает слабое зрение.

Старый джентльмен уже стоял на платформе и оглядывался по сторонам. Как-то не чувствовалось, что у него может быть слабое зрение или слабость в чем-то другом. При виде его дети почувствовали приступ застенчивости, им казалось, что уши у них стали красные, как маки, руки мокрые и горячие, а кончики носов – розовые и блестят.

– У меня как будто паровоз пыхтит под пояском, – пробормотала Филлис.

– Чепуха! Сердце не может быть под пояском, – ухмыльнулся Питер.

– А у меня оно там!

– Ну, тогда у меня сердце во рту, – сказал Питер.

– А у меня – в ногах, – тут же отозвалась Роберта. – Ну, пойдемте же, а то он решит, что мы идиоты какие-то.