Дети железной дороги - Несбит Эдит - Страница 21

– И правильно решит! – съязвил Питер. – И будет, между прочим, не далек от истины.

Они ринулись навстречу старому джентльмену.

– Добрый день! – говорил старик, пожимая руки всем по очереди. – Очень рад вас видеть.

– Как замечательно, что вы отозвались и сошли с поезда! – срывающимся от возбуждения голосом говорила Бобби.

Джентльмен взял ее за руку и повел в зал ожидания – туда, где они играли в афиши как раз в тот самый день, когда появился русский писатель. Питер и Филлис шли следом.

– Ну? – спросил старый дженльмен, сжимая руку Бобби перед тем, как ее выпустить. – Что-нибудь случилось?

– Пожалуйста…

– Да, я весь внимание…

– То, о чем я хочу спросить…

– Да, спрашивай.

– Не думайте, это все хорошее, доброе…

– И все же…

– Мне прежде надо вам кое-что рассказать.

– Да, расскажи.

И Бобби в очередной раз стала рассказывать о замечательном человеке из России, который написал удивительную книгу о жизни бедных детей, и как за это его посадили в тюрьму, а потом отправили в ссылку, в Сибирь.

– Нам сейчас больше всего на свете хочется одного – отыскать его жену и детей. Но мы не знаем, как это сделать. И мы подумали: раз вы один из директоров железной дороги, то вы должны быть очень умным человеком. Что для этого нужно? Мы готовы даже пожертвовать нашими часами, если потребуются большие деньги для поисков жены и детей нашего друга.

Питер и Филлис тоже что-то стали говорить, хотя не с таким энтузиазмом, как Бобби.

– Однако! – воскликнул старый джентльмен, снимая белый жилет, на котором были пришиты большие золотые пуговицы. – Как, вы говорите, его фамилия? Труспанский?

– Нет, не совсем так! – ответила Бобби. – Это все равно не запомнить, это надо записать. У вас, может быть, найдется огрызок карандаша и какой-нибудь ненужный конверт, чтобы я написала?

Старик достал золотой пенал и приятно пахнущую кожаную записную книжку – такие поставляли в Англию из России – и открыл на пустой странице.

«ШЕРАНСКИЙ!» – крупными буквами написала Филлис.

– Это так пишется. А говорить можно – Сперанский.

Старый джентльмен насадил на нос пенсне в золотой оправе, посмотрел на то, что написала Филлис.

– Господи! Да ведь это очень известный человек. Я читал его книгу. Она переведена на все европейские языки. Так значит, ваша мама приютила его, как добрая самаритянка? Я вот что вам скажу: ваша мама очень хорошая женщина.

– Ну а как же! – воскликнула Филлис, удивленно вскидывая брови.

– Вы тоже очень хороший человек, – сказала Бобби, изо всех сил стараясь быть вежливой.

– А хотите, я скажу, что думаю про каждого из вас? – спросил старик, снимая шляпу.

– Ой, нет, пожалуйста, не надо! – поспешила оборвать его Филлис.

– Это почему? – старый джентльмен недоуменно поднял брови.

– А потому что, – сказала за сестру Бобби, – если это что-то плохое, то я не хочу слушать, а если хорошее, тогда… Тогда лучше не надо.

Старик засмеялся.

– Хорошо, я ничего не скажу. Вернее, скажу одно: я очень рад, что вы догадались по этому делу обратиться именно ко мне. Не исключено, что мне удастся вам помочь. Дело в том, что у меня много знакомых русских в Лондоне. А какой русский не знает, кто такой Сперанский? Ну, а теперь расскажите о себе.

Старый джентльмен развернулся, чтобы видеть всех троих, но перед ним были лишь двое – Бобби и Питер. Филлис куда-то делась.

– Ну, Питер, начнем с тебя!

Но мальчик так смутился, что не мог выдавить из себя ни слова.

– Представьте себе, что я вас экзаменую. Я сижу за столом, а вы за партами.

Расспросив их таким образом, он теперь узнал их полные имена, имена родителей и как долго они живут в «Трех Трубах».

Потом разговор сбился на покупки. Питер рассказывал, что нашел такое место, где можно за полтора пенса купить две селедки, карандаш и перышко. Тут раздался стук, и все увидели, что кто-то ботинком открыл дверь зала ожидания. И что у этого ботинка развязан шнурок. Потом в зал ожидания медленно и осторожно протиснулась Филлис. В одной руке она несла огромный чайник, а в другой ломоть хлеба, густо намазанный маслом.

– Вечернее чаепитие! -- торжественно объявила девочка и с гордым видом подала чайник и хлеб старому джентльмену, который как ни в чем не бывало принял подношение из ее рук.

– С Божьей помощью!

– Да.

– Юная леди весьма предусмотрительна, – похвалил старый джентльмен. – Весьма.

– Да, но не мешало бы еще чашки с блюдцами прихватить, – с укоризной заметила Бобби.

– А Перкс – он прямо так пьет, из чайника! – растерянно пробормотала Филлис. – Хотите, я еще раз к нему сбегаю? Но только у него не сервиз – все разрозненное…

– Никуда не надо бегать – я охотно последую примеру мистера Перкса, – и старый джентльмен пододвинул к себе поближе чайник и хлеб.

Уже оставались считаные минуты до прибытия следующего поезда, и они простились, наговорив друг другу много добрых слов.

– Ну вот, – сказал Питер, когда они остались одни на платформе и хвостовые огни поезда скрылись за поворотом, – теперь мы скоро будем зажигать прощальные свечи, потому что Шеранский, или, как его, Сперанский, уедет к жене и детям.

Так все и случилось.

Однажды днем они все трое сидели на вершине высокого холма посреди равнины и прислушивались, когда раздастся снизу гудок скорого поезда, прибывающего в пять пятнадцать. В то же время они посматривали на дорогу, по которой поодиночке или группами проходили люди. Они шли в сторону деревни, и один мужчина открыл калитку и направился по тропинке, которая вела к «Трем Трубам» и никуда больше.

– Кто бы это мог быть? – спросил Питер, готовый сорваться с места.

– Бежим домой и все узнаем! – сказала Филлис.

Они побежали по той же самой тропинке и, оказавшись дома, поняли, что к ним пожаловал старый джентльмен – собственной персоной. Его пуговицы ослепительно сияли при ярком дневном свете, а белый жилет на фоне садовой зелени казался еще белее.

– Здравствуйте! – в один голос закричали дети.

– Здравствуйте! – ответил старый джентльмен, снимая шляпу и низко кланяясь.

Дети тут же кинулись к нему и, с трудом переводя дыхание, спросили:

– Как дела? Какие новости?

– Новости хорошие! Я нашел жену русского писателя и ребенка. Но мне трудно победить искушение пойти и рассказать это ему лично…

Но посмотрев на Бобби, он понял, что придется победить искушение.

– Ну, что ж! Ты, Роберта, пойди и скажи ему. А вы двое ведите меня к вашему гостю.

И Бобби побежала. Но, когда она срывающимся голосом доложила новости русскому и сидящей с ним в саду маме, когда мамино лицо озарилось светом чудесной красоты, когда потом она сказала то же самое по-французски, с трудом подобрав десяток слов, – она подумала, что, пожалуй, ей не стоило становиться добрым вестником. Потому что русский вскочил с места и вскрикнул так, что сердце у Бобби подпрыгнуло и затрепетало: вся мыслимая любовь и тоска соединились в этом крике. Он взял руку мамы, нежно и доверительно поцеловал ее, а потом упал в кресло, закрыл лицо руками и зарыдал. Бобби поспешила уйти – ей даже не хотелось дожидаться прихода старого джентльмена.

Но вскоре она пришла в себя и развеселилась. Начался бесконечный разговор по-французски, потом Питера послали в деревню за пирожками и булочками, а девочки в саду стали накрывать стол для чаепития.

Старый джентльмен был чрезвычайно весел и мил. Казалось, что он умеет говорить в одно и то же время по-английски и по-французски, и мама почти не уступала ему. Они прекрасно провели время. Мама уже не смущалась в присутствии старого джентльмена, и когда он спросил разрешения «пожаловать сувениры» своим юным друзьям, она ответила «да».

Выражение было непривычно, но дети догадались, что речь идет о сладостях. Он вынул из своей сумки три обвязанные лентами коробочки – две розовые и зеленую. Завязки никак не поддавались, но, наконец, дети извлекли вкусные плитки шоколада.