Дети железной дороги - Несбит Эдит - Страница 19

– И мы возвращаемся домой без вишен, – с грустной улыбкой ответила старшая сестра.

Младшей сестре и брату показались довольно бессердечными эти ее слова.

Глава VII

Вы, надеюсь, не возражаете, что я так много рассказываю вам о Роберте? Я с каждой главой все больше люблю ее. Чем пристальнее я за нею наблюдаю, тем больше она мне нравится. Самые разнообразные вещи, которые я ценю в людях, я нахожу у Роберты.

Например, она всегда думала о том, чтобы помочь своим близким. Она умела хранить чужие секреты, а для такого не у всех хватает терпения. Кроме того, ей был присущ дар молчаливого сострадания. Я знаю, что это звучит заумно, но на самом деле это вещь вовсе не такая уж скучная. Это значит, что если у вас неприятности или горе, человек старается дать вам как можно больше любви, при этом не повторяя на каждом шагу, как ему вас жаль. И так вела себя Бобби. Она знала, что мама переживает несчастливые дни и не говорит детям, почему она несчастлива. И Бобби теперь любила маму еще больше, чем прежде, и ни единым словом она не выдала, что ей хотелось бы знать, почему мама так страдает. Чтобы вести себя так, как Бобби, нужен известный жизненный опыт. Это далеко не так просто, как вам может показаться.

Происходило много всяких обыкновенных и приятных вещей: пикники, игры, чаепития с булочками, но у Бобби не выходила из головы одна мысль: «У мамы какие-то неприятности. В чем дело? Она мне не говорит. Допытываться я не хочу. Но что-то не так». Это повторялось в ее уме, как привязывается какой-нибудь музыкальный мотив, – и попробуй его отгони!

Русский джентльмен по-прежнему оставался предметом семейных забот. Чиновники, их секретари и члены парламента по-прежнему отвечали на мамины письма настолько вежливо, насколько им это удавалось, но никто не мог даже приблизительно подсказать ей что-либо относительно местонахождения жены и детей господина Шеранского (да, такая несколько необычная фамилия была у писателя).

У Бобби было еще одно качество – разные люди называют его по-разному и, соответственно, по-разному к нему относятся. Одни называют это «путаться в чужие дела», другие «совать во все свой нос», третьи «иметь любвеобильное сердце». Словом, она всегда стремилась помочь людям.

Девочка изо всех сил старалась изобрести что-то, чтобы помочь русскому господину найти жену и детей. Он стал немного говорить по-английски: уже мог сказать «доброе утро», «спокойной ночи», «спасибо», «пожалуйста». Когда девочки приносили ему цветы, он говорил: «Ошень красиво!». А когда дети спрашивали, как он спал, то слышали в ответ: «Карашо».

«Я уже лучше сказаю английский?» – как-то спросил он у Бобби. Она кивнула ему. Говоря с ним, девочка все время думала о том, нет ли чего-то такого в его внешности, манере общения, что поможет отыскать его родных. Но пока ничего не приходило ей в голову. Вместе с тем ей не хотелось, чтобы писатель уехал, потому что его присутствие в доме поднимало мамино настроение.

Бобби чувствовала: маме нужно, чтобы кроме детей в доме находился еще кто-нибудь. Маме причиняло страдание то, что она отдает русскому папину одежду, но она изо всех сил старалась не показать виду.

С того дня, как Бобби, Питер и Филлис, выйдя на путь с красными фланелевыми флажками, спасли от крушения поезд, прошло уже много дней. Но Бобби часто просыпалась по ночам с криком и дрожью в теле, потому что представляла себе эту ужасную кучу и как бедный, милый, доверчивый поезд летит навстречу своей гибели. Страшно было подумать о том, сколько могло погибнуть людей. Но когда Бобби думала, сколько людей спаслось и продолжает жить, она уже радовалась тому, что они пошли в тот день за вишнями и что на ней и Филлис были фланелевые нижние юбки.

Однажды дети получили письмо. Они обрадовались тому, что им кто-то написал, и стали рвать друг у друга из рук конверт – ведь письма приходили так редко. На конверте стояли их имена – Роберта, Питер и Филлис. А текст письма был следующий:

«Дорогие господин и леди!

Предполагается вручить вам небольшие вознаграждения в знак уважения к вашему достойному и мужественному поведению. Вы предупредили машиниста поезда, и, не сделай вы этого, произошла бы ужасная трагедия. Церемония награждения состоится на станции такого-то числа в три часа дня, если это время устраивает вас.

Джейвез Инглвуд,

секретарь Главной железнодорожной компании Севера и Юга».

Это был высший момент гордости в жизни троих ребят. Они побежали со всех ног к маме показывать письмо. Еще никогда они не чувствовали себя такими счастливыми.

– Но только, – сказала мама, – если вознаграждение окажется денежное, вы должны будете поблагодарить и категорически отказаться его принять. А мне, девочки, надо будет выстирать ваши муслиновые платья, потому что вы должны по такому поводу выглядеть очень аккуратно.

– Нет, мама, – перебила ее Роберта, – постирать мы с Фил и сами можем, а вот если бы ты их отутюжила…

Стирать – это ведь для девочек просто развлечение. Скажите мне, юные читательницы, когда вы в последний раз занимались стиркой?

В «Трех Трубах» стирали обычно в кухне, где был каменный пол и под окном стояла большая каменная раковина.

– Давайте сюда, в раковину, поставим ванну, – предложила Филлис, – и представим себе, что мы приходящие прачки. Помнишь, мама, ты видела таких прачек, когда жила во Франции?

– Нет, – проговорил Питер, закладывая руки в карманы, – там прачки стирали в холодной реке, а не в горячей воде.

– Считай, что это горячая река, – засмеялась Бобби. – Окуни руку в ванну.

– Вот еще! – фыркнул Питер, но руку все же окунул.

– Будем стирать, оттирать, отдирать! – восклицала Филлис, вертясь вокруг Бобби, которая несла от огня к столу тяжелый чайник.

– Ты с ума сошла! – ужаснулась Бобби. – Это же тебе не рогожа, а муслин! Надо растворить мыло в теплой воде, а потом осторожно расправлять платья – и сжимать, расправлять и сжимать. И они превосходно отстираются. Вся грязь быстро сойдет. Это только большие вещи положено тереть – скатерти, простыни.

А в это время за окном ветерок раскачивал сирень и гордость сада – розы «Слава Дижона».

– А какие дни стоят… Какие дни! – со взрослой интонацией повторила Бобби. – До чего же хорошо будет идти на станцию в муслиновом платье.

– Да, замечательно! – поддержала ее Филлис, встряхивая и отжимая муслин уже вполне профессиональными движениями.

– Так, теперь надо слить воду, – наставляла Бобби, -только ни в коем случае не выжимай. Будем отполаскивать. Я буду держать платья, а вы с Питером выливайте мыльную воду и наливайте чистую.

– Небольшое вознаграждение, – вслух рассуждал Питер, пока сестры деловито подтирали пол и расправляли на веревке платья. – Я все же думаю, что это будут подарки.

– Что-то там точно будет, – вздохнула Филлис. – Мне больше всего хочется слоника, но ведь они же не прочитают мои мысли.

– А мне кажется, что Питеру подарят золотую модель локомотива, – вставила Бобби.

– Или большую модель места происшествия, – увлеченно стал фантазировать Питер. – Где и обвал, и паровоз, и люди, похожие на нас, машиниста, кочегара и пассажиров.

– А тебе приятно, – спросила Бобби, вытирая руки о грубое полотенце, висевшее на вешалке возле того места, где мыли посуду, – что нас будут награждать за спасение поезда?

– Да, разумеется, – без тени смущения отозвался Питер, – и не пытайся нас убедить, что тебе это неприятно. Тебе это так же приятно, как и нам с Филлис.

– Что ж, пожалуй, ты прав. Я тоже рада. Но, понимаешь, я немного боюсь: а вдруг мы решим, что мы такие молодцы, и уже не будем делать других хороших дел?

– Солдаты ведь радуются, когда им дают награды. Но после этого они снова идут в бой, – ответил Питер. – А что если нас тоже наградят медалями? Когда я буду старый, то покажу их своим внукам и скажу: «Вот, мы выполнили свой долг». И они будут нами гордиться.