Богатые тоже скачут, или Где спит совесть - Славачевская Юлия - Страница 10

Я смело посмотрела ему в лицо и твердо сказала:

— Тогда я остаюсь. Не в моих правилах облегчать злостным преступникам жизнь!

Когда я в черных шелковых трусах и свободной бирюзовой футболке млела у бассейна, ко мне боком приблизился садовник и передал трубку телефона.

Смотри-ка, у них есть цивилизация! А как они ее от меня тщательно скрывали!

— Хэллоу! — выдохнула я в мембрану грудным голосом сирены и смела собеседника с ног. Иначе как объяснить, что пару минут со мной красноречиво молчали?

— Джул, — раздался наконец голос Никоса. — Что ты хочешь из одежды?

— И тебе привет, последователь Микаэля Соломона, — поздоровалась я, намекая на «Голубую лагуну».

— Что. Ты. Хочешь. Из одежды? — очень тактично и вежливо обругал меня Казидис, скорее всего мысленно мечтая удавить меня на телефонном шнуре. Но сегодня был не его день. Мы друг от друга далеко, да и телефон в моих руках — стандартная радиомодель.

— Мне всего хватает, — ехидно «утешила» я его. — Для того чтобы смотреть на солнце сквозь решетку, совсем не нужно платье от-кутюр.

— Тебя больше не запирают, — возразил Никос.

Разумнее было бы промолчать. Правда, любой, кто меня знает, подтвердит — нормальности и разумности за мной отродясь не водилось.

— Только в целях предотвращения землетрясений, — легко согласилась я. — Но для меня сейчас весь твой остров в решетку, так что можешь мне выбрать что-нибудь сам… в полосочку… и мы будем мило гармонировать с колючей проволокой.

— А нормальную одежду?..

— Никогда! — Тут уже дело принципа. Я существо неорганизованное, но стра-ашно принципиальное!

И случилось невообразимое — внезапно Казидис испытал острый приступ желудочно-кишечной совести (звучит словно приступ аппендицита или колик. Наверное, такая редкость у подобных ему бывает лишь единожды).

— Вероятно, я должен был тебя пригласить на остров…

— Вероятно! — Где-то сдох слон и начинал пованивать!

— Давай притворимся, что я тебя пригласил, и начнем все сначала?.. — Этой фразой он напрочь убил во мне проклевывающиеся ростки доброго, чистого и светлого.

— Хорошо. Уговорил! — Пробудилась лютая жажда крови, а отказывать ей с непривычки было тяжко. — Тогда давай притворимся, что ты — последний человек на Земле, от которого бы я приняла это приглашение! — ласково пропела я.

— Будешь стоять на своем? — раздраженно прорычал проклятущий миллионер. Какая экспрессия! Можно подумать, это я его дважды украла и пыталась изнасиловать?!

Уж лучше на твоем!

— Непокобелимо! — заверила его я.

— Я вернусь! — грозно заверил он меня и отключился.

— На каждого Терминатора всегда найдется доменная печь! — с торжеством заявила я, возвращая телефон садовнику.

Хотела, разумеется, заныкать это достояние, но мужик так за ним охотился, что я побоялась — затопчут.

На следующее утро мне сообщили через Аристарха:

— Сегодня вам привезут вечерний туалет, Джул.

— Благодарю за неустанную заботу, — неискренне порадовалась я. — Но скажите, почему именно вечерний? В обычный я уже ходить не могу?

— Это наряд, — тонко улыбнулся эскулап, не принимая предложенной мной игры в слова.

— Вне очереди? — опешила я. — Простите, доктор, у меня очень плохо с военной дисциплиной. — Скорбно вздохнула: — Не пойму, кто кого не любит, но факт есть факт — мы изначально несовместимы.

— Это — платье! — влез в пикировку Аристарх.

От жары он взмок и стал смешнее обычного. Ну натуральный Губка-Боб. Его словно жарили в масле, как пончик. Ари все время вытирал блестящий лоб носовым платком, но ему это мало помогало. Короткая стрижка стояла дыбом, под мышками на рубашке с коротким рукавом целые озера пота. Душка-доктор, похоже, совсем «вареный». Бегал, наверное, с утра по своим врачебным делам. Как бы тепловой удар не получил, бедолага!

Ничего удивительного. Это Греция. Как показывает термометр, тут днем жара до пятидесяти градусов по Цельсию. Шкалы по Фаренгейту у них нет. А жаль…

Тяжело пыхтящий доктор вызывал жалость. Не то что я! Свежа как огурчик и полностью готова к бою! Прямо Микки-Маус накануне очередного сражения с извечным противником-котярой.

Меня опять озадачили одеждой. На редкость настырно, замечу:

— Так что насчет платья?

— А-а-а, — кивнула я. — Зря старается. В вечерних трусах я выгляжу куда симпатичнее!

— Согласен с вами, — не стал меня переубеждать доктор-колобок.

Ну вот! Хоть один союзник нашелся!

Он ушел морить своих пациентов, а я осталась коротать время в компании свежевыжатого сока и влачить свои печальные дни у бассейна. Партизанить по кустам было откровенно лень. Я еще не настолько привыкла к местному пеклу и не чувствовала себя бедуином.

Пахло ветром, морем, полынью и цитрусом. Я уговаривала себя потерпеть еще недельку-другую заключения, и что-то во мне радостно отзывалось на эту крамольную мыслишку.

После обеда мне действительно привезли зеленое коктейльное платье, туфли, чулки и… забыли про нижнее белье. Хотя я подозревала, что это прямая вражеская диверсия.

Также в большой бело-розовой коробке, офигительно сочетавшейся с зеленым, лежал черный бархатный футляр с изумрудной подвеской. И приглашение на ужин.

Немного подумав, я пошла налаживать контакты с обслуживающим персоналом. Подарки челяди очень понравились, хотя все без исключения ужасно смущались и брать не хотели категорически.

Что ж… прислуге не повезло. Я настояла на своем в буквальном смысле этого слова. Мой жизненный лозунг: «Добро должно быть настойчивым и навязываемым — тогда его видно воочию!»

Например, роскошные чулки с кружевными подвязками весьма красочно смотрелись вместо галстуков у двух достаточно милых охранников с багровыми лицами.

А тощий кузнечик-садовник, не дающий мне телефон, прекрасно выглядел в зеленом платье — маскироваться в кустах оказалось гора-аздо проще!

Подвеску я подарила Георгиосу, которого не было на вилле. Как? Нарисовала его портрет в парадной зале углем на стене, написала: «Незабвенному Георгу (Йоргу) от благодарной поклонницы. Вспоминай обо мне с любовью!» — и приклеила в район шеи подвеску клейкой лентой.

Вернисаж удался на славу. Посмотреть пришли все! А уж реклама и отзывы превысили все рейтинги! Я стала еще обсуждаемее и знаменитее!

Приглашение на ужин я подарила кухарке, сообщив через горничную с минимальным английским:

— Это пожелание.

Поскольку в записке было написано: «Жду вечером на ужин, котенок. Никос», — а переводить я не стала — кухарка собралась увольняться. Ловить и готовить кошек она отказывалась категорически! На пороге замаячил призрак голода.

Вечером за мной прилетел вертолет, но я постеснялась и не вышла, зато передала упаковку средств индивидуальной защиты, найденных при обследовании чердака.

Если кто не понял, то это был противогаз!

Писать ничего не стала — пусть сам догадается, если умный. Или пофорсит, если… очень умный!

Рано утром я проснулась от криков и выглянула через решетку балкона.

Аллилуйя! У нас намечалась забастовка, и в ней участвовал весь персонал! Весь! Никто не хотел оставаться со мной под одной крышей. Они уже не опасались потерять место — жизнь была дороже!

Кто-то позвонил с требованиями начальнику охраны. Поначалу Георгиос честно пытался прекратить текучесть кадров, раздавая направо и налево обещания льгот и повышения зарплаты. Черным знаменем реял он над поместьем и всеми способами оправдывал славу правой руки Никоса Казидиса.

Ну что сказать… Он разливался соловьем ровно до тех пор, пока не увидел свой портрет. Да-а-а… Ошеломление бодигарда было громадным и подняло до небес мое самооценку как художника.

После того он та-а-ак обрадовался… Сразу помчался меня искать, чтобы доброжелательно и крепко потрясти мою шею.

Я спаслась на пальме и пообещала рядом нарисовать Никоса. В полный рост. Только тогда моя жизнь оказалась вне опасности, а Георгиос начал говорить короткими матерными словами без предлогов, заменяя их жестами.