Враг из прошлого - Гусев Валерий Борисович - Страница 11

Я вгляделся… И меня осенило! В нашем доме, в соседнем подъезде. Сенбернар Вася. Такая же большая седая голова, висячие щеки, грустные глаза. Вылитый сенбернар этот Морковкин.

— Да и зовут его похоже — Сеня, — шепнул мне в ухо Алешка. Который, оказывается, тоже «опознал» народного артиста Морковкина. — Сеня Бернар.

И Матвеич деликатно кашлянул в кулак, признавая в артисте Марковском коллекционера Морковкина…

Глава VI

След в след

В этот вечер Матвеич не стал продолжать свой рассказ про Окаянного Ганса. Он почему-то часто задумывался, хмурился и время от времени что-то ворчал себе под нос.

Алешка тоже был молчалив и все поглядывал в окно, за которым природа укладывалась спать.

А я не страдал задумчивостью. Нарезал небольшими кусочками черный хлеб, поджарил его в подсолнечном масле. Надавил чесночок, смешал его с майонезом и выложил по кучке на каждый гренок. И позвал «задумчивых» пить чай.

Несмотря на свою озабоченность, они вмиг смели всю горку гренков и вопросительно посмотрели на меня.

— Маловато было, — намекнул Алешка, а Матвеич его поддержал.

— Кушать надо умеренно, неторопливо и вдумчиво, — напомнил я. — Особенно перед сном.

— Федор Матвеич, мы ему отомстим!

— А как? — Матвеич растерялся.

— А очень просто. Я там урюк… то есть укроп посеял. Вот как он вырастет, как мы его соберем, килограммов сто…

— То что? — спросил Матвеич.

— Мы его весь съедим, а Димитрию не дадим.

— Килограммов сто, говоришь? — Матвеич призадумался. — Мне столько укропа не съесть. Я все-таки не корова.

— А я вам помогу. Я свои пятьдесят маме отвезу. Она съест.

— Знаешь, Леш, — осторожно начал Матвеич, — твоя мама, она очень симпатичная женщина. Она совсем не похожа…

— На корову, что ль? Папа называет ее ласточкой. А она говорит: «Отец, это уж слишком».

Пока они там выясняли, чем корова отличается от ласточки и сколько кэгэ укропа они могут съесть за ужином, я собрал посуду, отнес ее на кухню, помыл и сказал, что иду спать.

— Он устал, — пояснил Алешка Матвеичу. — Он всегда, когда что-нибудь натворит, сразу спать ложится. Чтобы не попало.

Вообще-то это Алешкина привычка. Он знает, что мама никогда из папиных рук не примет его офицерский ремень, если он уже заснул. Лешка заснул, конечно, а не папа. Впрочем, какая разница. Важен ведь результат.

Ладно, я завтра утром сварю им овсянку. «Не угодно ли, сэр?» Только вот куда ее потом девать? Они съедят, морщась, по чайной ложке, а что я буду делать с целой кастрюлей каши? Ведь собаки у нас нет. И поросенка тоже.

Утро вечера мудренее… Сказал кто-то и быстро уснул. Я так и сделал. И никто мне не мешал. Только время от времени кто-то подходил босиком к окну и шептал: «Так, огонек горит… Так, теперь он погас… А спать хочется…» И длинный зевок со звонким лязгом зубов. И потом еще, что-то вроде ворчания Бабы-яги: «Сам улегся на мягкой раскладушке, а младший брат — на деревянном сундуке. И еще голодом морит…»

Едва я отвернулся к стенке, как кто-то дернул меня за ухо.

— Пошли!

Я открыл глаза. Было уже утро. В окно заглядывало солнце, а возле моей раскладушки приплясывал босыми ногами Алешка. От нетерпения. В одной руке у него был лист бумаги, в другой — авторучка. А чем же он меня за ухо дернул?

Спустив ноги на пол, я зевнул от всей невыспавшейся души и спросил недовольно:

— Куда пошли? В школу?

— Тебе бы только учиться! — возмутился Алешка. — Других интересов у тебя нет! А кто капкан будет проверять?

— Почтальон Печкин, — я еще не проснулся. — Какой еще капкан?

— Мокрый!

Тут я вспомнил, что Алешка зачем-то поливал тропку за калиткой. И он еще загадочно сказал: «Днем — лужа, вечером — грязь». А что тогда утром? Сто кэгэ укропа?

— А который час? — спросил я и опять зевнул во всю ширь.

— Уже поздний, Дим. Полшестого. Вставай!

Я нашарил под раскладушкой тапочку и запустил ее в Алешку. Он увернулся, и тапочка глухо стукнулась в стену. Точнее — прямо в штурвал.

— Эй там, наверху! — раздался снизу голос Матвеича. — А ну не баловать со штурвалом.

Я открыл рот, Алешка захлопал глазами.

— Интересно, Дим… А как он узнал? У него, что ли, там телескоп?

— Перископ, — поправил я.

— Ща проверим. — Алешка расстегнул кобуру и выхватил из нее пистолет.

Никакой реакции снизу.

Тогда Алешка подошел к штурвалу и пару раз его легонько повернул туда-сюда.

— Я кому сказал! Отставить!

— Понял, Дим? — сделал Алешка свой вывод: — Штурвал трогать нельзя, а пистолет, оказывается, сколько хочешь… Учтем. Проверим!

Мы с такой скоростью «свинтились» вниз по лестнице, что в самом деле едва не врезались в стену. Но спешили напрасно. Матвеич спокойно сидел за письменным столом. Перед ним лежала рукопись и стоял стакан чая. Но ничего похожего на перископ-телескоп рядом с ним не было.

— А как вы догадались? — прямо спросил его Алешка.

Матвеич обернулся:

— Не скажу. Мой секрет. А что вы так рано поднялись? Опять на рыбалку?

— Ага, — лаконично соврал Алешка. — Мы быстренько. Чего-нибудь поймаем и вас покормим.

— Чего-нибудь… Чего-нибудь я есть не буду. Вдруг вы лягушек наловите.

— А что? — обрадовался Алешка. — Их во Франции едят и облизываются. Дим, наваришь лягушек? С чесночком. Я только не знаю, как с них шкурку снимать…

— Тьфу! — Матвеич чуть не выругался. — Иди отсюда!

— И без лягушек не возвращайся, — добавил от себя Алешка.

Когда мы вышли за калитку, Алешка сказал:

— Стой здесь и смотри во все стороны. Чтобы никто нас не заметил. А если кто-нибудь заметит, то сразу…

— Веслом по башке? — догадался я.

И похолодел!

Чтобы «веслом по башке», нужно иметь, по крайней мере, две вещи: башку и весло. Ну ладно, башка какая-нибудь подвернется, а весло… Весло я оставил возле пещеры!

— Ты что остолбенел, Дим? — спросил Алешка. И посоветовал: — Рот закрой, а то живот простудишь.

— Я весло у пещеры забыл.

— Тьфу! — точь-в-точь как Матвеич, высказался Алешка. — Растяпа! А еще старший брат! — И тут же нашел выход: — У лодочника сопрем, я придумал — потом расскажу. Давай, наблюдай во все стороны.

Я стал наблюдать во все стороны с чувством вины, а Лешка прошел немного чуть заметной в траве тропкой и, присев на корточки, что-то опять стал делать, похожее на его действия возле пещерного кострища.

Возился он довольно долго, наконец выпрямился и направился к калитке, держа в руке лист бумаги.

— Что это? — спросил я. — Этюд или эскиз?

Алешка протянул мне листок. На нем довольно здорово был нарисован… след ботинка, со всеми рубчиками. Тут до меня дошло. Криминалисты, чтобы зафиксировать след преступника, заливают его жидким гипсом. Гипс застывает — и получается точный слепок, со всеми подробностями. Улика!

У Алешки не было гипса. След он получил, устроив грязь на тропинке, а вместо гипса этот след просто срисовал. Рисует он здорово, у него точный глаз и верная рука. Только вот зачем все это нужно?

— Сейчас поймешь, — пообещал Алешка, прочитав этот вопрос в моих глазах. — Пошли в дом.

Мы тихонько пробрались в рубку — Матвеич даже не обернулся, так он был увлечен описаниями стародавних оперативно-разыскных мероприятий.

В рубке Алешка положил один листок на стол, достал из-под подушки другой листок, развернул его и положил рядом с первым. И сказал торжествующе:

— Два сапога пара! След в след!

Да, эти рисованные подошвы отличались друг от друга только тем, что одна была правая, а другая левая. Одну Алешка срисовал у пещеры, другую возле дома.

И что получается? Этот пещерный человек днем спит в своей норе, а по ночам бродит вокруг нашего дома! Зачем? Что ему надо?

— Покурить приходил, — усмехнулся Алешка. — В пещере ему курить скучно, вот он сюда и ходит. А может, он боится в пещере ночевать.