Дорогой ценой - Рой Кристина - Страница 82

— О, ты придёшь, конечно, Маргита! Ты, как солнышко, к нам заглянешь!

— А теперь просмотри свои бумаги на письменном столе, а я пойду закажу завтрак. Приходи, пожалуйста, в сад. Я провожу тебя потом в Подолин, чтобы торжественно встретить пана профессора.

Он посмотрел ей вслед. В дверях она ещё раз ласково оглянулась на него. И вдруг страшная мысль мелькула у него в голове:

«Где был бы мой рай, если бы вдруг…». Дальше думать он не хотел, но он понял, что нет рая во всём этом холодном мире.

ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ

Между тем, по ельнику в глубокой задумчивости бродил Лермонтов. Ему хотелось побыть наедине со своими мыслями. Вчера между ним и маркизом произошло что-то такое, что даже во сне беспокоило его. Об этом он сейчас в молитве говорил с Господом.

Прохаживаясь, он вдруг заметил на земле маленький чёрный предмет. Он нагнулся и поднял довольно потёртую записную книжку, которая была в кожаном переплёте. «Чья это?» — подумал он с удивлением.

Раскрыв её, он увидел, что страниц двадцать-тридцать было исписано красивым почерком Мирослава.

Это были стихи, песни и пояснения к Слову Божию. Между ними были также описаны и события всей недели. Аурелий не мог позволить себе читать написанное, хотя желание его было велико.

Он прочитал только некоторые песни, в том числе и ту, которая побудила его к обращению.

Листая книжку, он заметил дату последнего воскресения, и любопытство взяло верх. «Мирослав, наверное, никаких тайн сюда не записывал и не рассердится, если я ему скажу, что прочитал что-то», — подумал он. Однако он покраснел, прочитав слова;

«Мой дорогой Аурелий духовно растёт. Он уже понял, что врач обязан лечить не только тело, но и душу. Там, где нет доступа священнику, врач его всегда находит. Я благодарю Тебя, Господь, что Ты ведёшь его к цели!»

Затем следовали замечания о Николае и Маргите. Одна из записей глубоко тронула Аурелия: «О, Николай, любимый брат мой, если бы ты только знал, как твой несчастный брат тебя любит и как тяжелы ему мысли о приближающемся расставании! Я сам ещё не знаю, как я это переживу. Но разве у меня нет причины благодарности? Ведь я приехал сюда только для того, чтобы оказать любовь, когда в этом была большая нужда.

Я приехал, потому что я знал, что не было никого, кто мог бы молиться в это скорбное время. И что сделал Господь!? Взошёл свет, он светит, и ручей течёт. Молиться теперь почти все могут. Порученное мне дело закончено, и я могу отправиться дальше. Да, я обязан уйти, этого требует Господь. Но…

«Как, мой Спаситель, угодно Тебе,

Мной управляй!

В горе иль страшной житейской борьбе Помощь мне дай!

Чтоб я в сомнения не впадал,

Силы надежды своей не терял,

Духа Святого в меня изливай,

Им укрепляй!»

«Как неразумно действует Коримский, — подумал молодой врач, с трудом удерживая слёзы. — Вместо того, чтобы сказать Мирославу о своих намерениях, он выжидает. Конечно, если бы он знал, что Мирослав собирается уходить, он, наверное, сказал бы ему. Что он без него делал бы? О дорогой мой, ты думаешь, что дело твоё закончено, а оно только начато! Но о чём он здесь пишет?

Что он пришёл не случайно, как считает Коримский, а преднамеренно, чтобы оказать любовь — как странно! Почему он именно Коримским пришёл оказать любовь? И почему он теперь должен уходить?»

Ответа не было. Дальше шли заметки совсем о другом. Но с любопытством трудно бывает справиться. Аурелий не укорял себя более за то, что читал недозволенное,

— слишком интересными были заметки друга, и через них он получил возможность заглянуть в самую душу этого кроткого существа. Вот что он прочёл на другой страничке: «Сегодня я посчитал свои средства, и их оказалось так мало, что мне уже из-за этого нужно уезжать».

«Странные слова! — недоумевал Аурелий. — Как это Мирослав был в нужде? Разве Коримский не позаботился и не выплатил ему жалование за четверть года?»

Он полистал дальше и облегчённо вздохнул, когда прочитал:

«Сегодня пан Коримский выплатил мне жалование. О, душа моя, ты всё ещё недостаточно кротка, если это тебя так задевает!

Но что мне делать с этими деньгами? Принять их я, конечно, мог, потому что работник достоин своего жалования, а я его честно заработал… Но эти деньги же от него! Я обещал, а данное умирающему обещание свято, что никогда ничего не приму от этого человека».

Ошеломлённый Лермонтов закрыл блокнот, не зная, что и подумать. Он понял, что здесь скрыта какая-то тайна. Мирослав обещал никогда ничего не принимать от Коримского!? Умирающий взял с него это обещание, наверное, у него была причина считать аптекаря своим врагом. А Мирослав пришёл, чтобы оказать ему любовь. Слова «Иди и воздай любовью!» он выполнил сполна…

Шорох сухой листвы и приближающиеся шаги прервали размышления Аурелия. Он поднял голову и вздрогнул: из чащи вышел Мирослав, неся в руках полную шляпу грибов.

Его лицо разрумянилось, глаза светились от тихого счастья и мира. Заметив друга, он воскликнул:

— Аурелий, ты здесь? Посмотри, что я несу на кухню! Николаю нельзя их даже попробовать, а для нас бабушка сделает из них хороший обед.

Аурелий поспешно спрятал блокнот и побежал ему навстречу.

— И это ты всё сам собрал?

— Да, одни молоденькие! Но я не знаю, любишь ли ты грибы?

— Ещё как! Но как рано ты сегодня встал, Мирослав?

— Ранняя заря — лучшая пора. Да я и спал на свежем воздухе.

— На свежем воздухе? — удивился Аурелий. — Почему же?

— Мне захотелось испытать то, что мне так нравилось в детстве. Ночь была такая тихая, и мне казалось, что небо ко мне спускается. — Урзин положил шляпу на траву и убрал прядь волос со лба. — Иисус был так близок! Вблизи Него я обо всём забыл: о том, что мне в этом Елиме, как выразился Степан, нельзя оставаться, Что мне снова необходимо идти в пустыню, что нужно ещё перейти Иордан. Аурелий, какую любовь Иисус Христос проявляет к вам!

Выражение самозабвенной любви преобразило лицо Урзина.

— Господь никогда не забывает, — продолжал он, — что мы находимся в пустыне; днём Он бережёт нас от зноя, а ночью Он светит нам и укрывает нас от холода. Ты можешь поверить, когда я сегодня спал в горах, я словно чувствовал, как Он меня укрывал.

Мне вспомнились слова: «И сядет и очистит сынов Левия и переплавит их», и я понял, почему дети Его тихо умеют страдать, хотя Он их и кладёт в плавильную печь. Ведь Он сидит около них. Его пронзенная десница держит их за руку. На лице Его написана тайна Его добровольного страдания за них. Близость Агнца Божия даёт нам силы для любой жертвы.

— Мирослав, разве жертва, которую Бог требует от тебя, так велика?

Молодой врач обнял своего друга и прижал его к своей груди, но тотчас пожалел о своей поспешности: румянец на щеках Урзина поблёк, он закрыл глаза.

— Она невелика, — сказал он негромко, — ибо Господь мне в помощь. Но не будем об этом говорить.

— Мирослав, разве я всё ещё недостоин твоего доверия? — спросил Аурелий печально. — Когда ты мне доверишься, наконец, и расскажешь всё, ведь я говорю тебе обо всём?

— О Аурелий, — тихо отвечал Мирослав, — есть судьбы, которых не стоит касаться ни в жизни, ни в смерти. Такова и моя судьба. Я могу сказать тебе только, что единственное моё желание — это взять с собой в могилу то, что меня удручает в жизни, что жизнь мою превратило в пустыню, что разучило меня смеяться, но что послужило мне и на благо, так как оно распяло моё гордое «я» и держит меня в кротости до конца дней моих. Я прошу тебя, о большем меня не спрашивай!

Мирослав сел на пень и закрыл лицо обеими руками. Мгновенье Лермонтов смотрел на него, затем опустившись рядом с ним на колени, обнял и прижал его к себе.