Дорогой ценой - Рой Кристина - Страница 67

Нет туч на небе голубом, чудный край! Чудный край!

Никто не стонет под трудом; Божий рай! Божий рай!

Все радости там без конца пред ликом Господа Отца.

Всё там ликует в мире том. Чудный край! Чудный край!

Хоть мы виновны пред Христом, Он нас спас! Он нас спас!

Хотя весь мир объят грехом. Он нас спас! Он нас спас!

И Кто пришёл за нас терпеть. Тот может всю вину стереть,

В страну блаженства вновь ввести. Он нас спас! Он нас спас!

Идите все Его путём, вслед за Ним! Вслед за Ним!

Идите все в Отцовский дом, вслед за Ним! Вслед за Ним!

Спешите, время нас не ждёт, но всё спешит оно вперёд.

Уж скоро час наш подойдёт, вслед за Ним! Вслед за Ним!»

Молодой человек допел песню до конца и склонился к рыдающему юноше:

— Не плачь, Никуша, твоей матери теперь хорошо.

— Я знаю, верю и чувствую, что ей хорошо, но как больно ей, наверное, было расставание! Она примирилась с отцом, а потом явился Райнер, и это её убило. Ах, никогда я не забуду её ужасный крик, словно над пропастью.

— Однако, Никуша дорогой, не забывай, что он был последним. Из её уст такой крик больше никогда не вырвется! Если ты Осознал весь ужас страданий, которые твоей матери пришлось вынести, то ты можешь понять величие Божьего милосердия, спасшего её. И хотя мне тяжело, я всё же должен тебе напомнить, что у тебя есть причина благодарить Господа. Твоя мать приняла Иисуса Христа и вместе с Ним и Его заветы, следовательно, она никогда больше не могла бы вернуться к Райнеру и жить с ним. А разлука с ней погубила бы его. Но и он был ей очень дорог; она не могла на него пожаловаться. К твоему отцу она, согласно Слову Божию, тоже не могла вернуться. Так что ей ничего другого не оставалось, как вернуться к своему отцу, и тем самым снова разделить Орловских и Коримских, либо где-нибудь жить в полном одиночестве. Господь избавил её от этого. Да, ей пришлось испытать всю горечь от сознания своей греховности и её последствий!

Но это был лишь один момент! Тем больше блаженства и радости испытывает душа, когда она, избавленная от всех волнений и мучений, достигает тихой пристани спасения и мира!

В комнате стало тихо. Вдруг юноша бросился на грудь своему ДРУГУ.

— Я благодарю тебя, Мирослав, за всё, но особенно за это объяснение! Хотя и больно его слушать, но оно приносит исцеление.

Да, Бог из любви взял её к себе, и я благодарю Его за это всем сердцем. Он и меня в своё время возьмёт к Себе.

— Почему ты этого хочешь, Никуша? — спросил Урзин, гладя горячий лоб юноши. — Ты чувствуешь себя так плохо?

— Слава Богу, мне полегчало с тех пор, как я выплакался. Словно камень упал с души. Но у меня спазмы сердечные повторились, и я лишился последних сил.

— Господь Иисус Христос даст тебе новые силы, и ты сможешь Ему ещё лучше послужить.

Юноша опечалился ещё больше.

— Ах, у меня нет возможности Ему служить! О, если бы ты знал!

И Николай пожаловался другу, как провалились его прекрасные планы относительно евангелизации в Подграде.

— А где ты хотел устроить молитвенный дом? — спросил Мирослав, задумавшись.

— В Боровце.

— О, тогда не отчаивайся, Никуша! Отец твой просил меня передать тебе, что он подумал о твоей просьбе относительно Боровца и со всем согласен.

— Он просил мне это передать? — Юноша радостно поднялся. — Но когда и где?

— Когда он был здесь. Может быть, пойдём теперь к вему?

— Да, конечно, пойдём.

— Собственно, пойдёшь ты один, потому что мне надо вернуться в Подград.

Оба молодых человека горячо помолились около покойницы и вышли.

В другой комнате Мирослав остановился и сказал тихо:

— Никуша, у меня к тебе просьба.

— Говори, ты знаешь, что я для тебя сделаю всё, что в моих силах.

— Я прошу тебя, будь приветлив с бароном Райнером. У него никого нет на свете, он совершенно одинок. Ведь пан Орловский позволил ему перевести покойницу в его имение, и она сама просила, чтобы её отдали Райнеру. Ты можешь вообразить, как ужасно его положение теперь, когда он не имеет возможности быть в Орлове, чтобы хотя бы видеть свою жену. Было бы по-христиански облегчить ему это. Я думаю, что пан аптекарь уйдёт домой, как только убедится в улучшении твоего самочувствия. А я сейчас пойду к пани Маргите, а потом поеду к барону. Прошу тебя, поедем со мной! Поездка тебе будет на пользу, и оттого, что ты окажешь любовь своему ближнему, страдания твои уменьшатся. Поедем?

— С удовольствием бы, но что скажет отец? Подумай только, кто для него барон!

— Я уже подумал. Он человек, за которого умер Иисус Христос и которого Он нам заповедал любить. Если хочешь, считай его своим врагом; но иди и докажи ему, что ты в состоянии его любить, потому что Иисус Христос — Господь твой.

Не говоря ни слова, Николай пожал руку своему другу.

— Иди теперь к Маргите, — сказал он уже в коридоре, — я разыщу отца, а потом приду к тебе, и мы поедем вместе.

Урзин застал Маргиту над ворохом чёрного крепа.

— Что вы так смотрите, пан Урзин, вам не нравится то, что я делаю? — спросила молодая женщина.

— Нет, сударыня. По мне траура никто носить не будет, когда я умру, однако, мне и не хотелось бы, чтобы любившие меня надевали чёрные одежды; это будет говорить о том, что они либо не верят в моё вечное блаженство, либо не желают мне его.

— Значит, вы также не желали бы, чтобы на ваших похоронах свечи были обвиты чёрным крепом?

— Если свечи символизируют тот вечный свет, который светит преображённым там, где нет больше ночи, зачем тогда затемнять этот свет?

— Тогда и я свечи для матушки не буду обвязывать крепом. А верно ли, что барон хочет забрать у нас маму, и у нас даже могилы её не будет? Как это дедушка согласился?

— Вам так много остаётся, пани Маргита! Даже этого вам жаль для барона?

Она покраснела.

— Пан Урзин, вы были у него? Где он теперь? — заинтересовалась она, не в силах скрыть своего сочувствия.

— В гостинице. Он готовится к отъезду.

— Значит, похороны будут не здесь! Это ужасно! Мы даже не сможем проводить матушку в последний путь!

— Пан Орловский сказал, что поедет тоже.

— Дедушка? Тогда поедет и Адам. А если они поедут, то и меня должны взять с собой. Но эта ужасная пропасть между нами! Зачем?

— А разве всепрощающая любовь не может быть мостом через неё?

— Как это?

— Если бы Иисус Христос был сейчас таким же одиноким и печальным, как барон Райнер, разве вы не пошли бы, чтобы утешить его?

Она посмотрела на него в недоумении.

— Я… его утешать?

— Вы не хотели бы дать барону Райнеру возможность посмотреть на свою умершую супругу?

— Но каким образом?

Буря противоречивых чувств поднялась в сердце Маргиты. Что Мирослав от неё требует? Она слишком хорошо знает пана Райнера, его гордую натуру; он придёт в Орлов только за тем, чтобы забрать жену.

— Пани Маргита, Никуша обещал пойти со мной к пану барону, чтобы облегчить ему этот шаг. Можно мне и вас попросить проявить немного сочувствия и любви к нему, когда он явится сюда?

Слёзы не давали ей говорить, и она только кивнула головой. В этот момент зашёл Николай. Она обрадовалась, что он уже поднялся и чувствует себя лучше. Он сообщил, что отец с Адамом ушли и вернутся только к вечеру. Она рассказала ему, что уже успела сделать и почему решила не обвязывать свечи чёрным крепом.

Ещё некоторое время они говорили друг с другом, но о посещении барона Райнера не обмолвились ни единым словом, хотя Маргита провожала брата до самых дрожек и ещё долго смотрела им вслед. Однако сердце ей говорило: «Если мир нам и не верит, то однажды, когда нас уже не будет, он всё же должен будет признать, что мы были добрыми».