Дорогой ценой - Рой Кристина - Страница 68

ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ

Пан Райнер, сидевший за своим столом над письмом, был ошеломлён, когда в комнату к нему вошёл сын Коримского. Юноша с бледным красивым лицом, похожий на мать, показался ему явлением из другого мира.

— По какой причине вы мне оказываете честь вашим посещением, пан Коримский?

— проговорил он в некотором замешательстве, ведя гостя к дивану.

— По причине нашей общей утраты, пан барон, — ответил юноша искренне. — Я пришёл, чтобы просить вас, пан барон, соединить свою скорбь с нашей и вернуться в Орлов. Отец мой вам не помешает. Я надеюсь, что там вам будет легче, чем здесь в одиночестве.

Барон встал с дивана.

— Николай Коримский, означает ли это, что вы мне протягиваете руку для примирения? — спросил барон с глубоким волнением.

— Да, пан барон.

— И это теперь, когда вы могли бы считать, что моё появление ночью сократило жизнь вашей матери?

— Я этого уже не считаю. В руке Божией жизнь и смерть. Это Господь Иисус Христос так скоро её отозвал. Возьмите мою руку, которую я протягиваю вам для примирения, и пойдёмте со мной! Поверьте мне, пан барон, я вам искренне сочувствую и желаю облегчения в ваших переживаниях.

— Вы это уже сделали, и я благодарю вас за возможность прийти в Орлов и побыть рядом с дорогой мне навеки усопшей. Барон снова опустился на диван и как-то сник.

— Не навеки, пан барон, — возразил Николай с любовью. — Может быть, и наша жизнь уже недолго продлится, но там мы свидимся; там, где наша дорогая сможет подать нам всем руку без того, чтобы кого-нибудь обидеть. Но так как мы там, пред Господом, будем жить все вместе, нет причины, чтобы нам здесь не подать друг другу руку, так как её, разделявшей нас, уже нет с нами. Идёмте, пан барон, со мной в Орлов!

— Я пойду с вами, пан Коримский, но прежде я должен написать ещё письмо и отправить две депеши.

Райнер поднялся.

— Я вас подожду. Вы позволите? — добавил юноша.

Барон, повернувшись к нему, увидел, что Николай прислонил свою голову к спинке дивана.

— Вы устали? — спросил он. — Прошу вас, прилягте. Я сожалею, удобств. Подушки здешние прямо-таки ужасные. Когда я представляю себе, что моей Наталии пришлось бы здесь спать, то понимаю, что никогда не смогу отблагодарить Урзина за его заботу о ней. Хотя она и находилась в простой комнатке, но за ней ухаживали с любовью.

— И ещё с какой! О, пан барон, за это мы перед Мирославом всегда в неоплатном долгу. Да вознаградит его Бог! Однако не теряйте со мной времени, я не хочу вам мешать в вашей работе.

Письмо было быстро написано и депеши составлены. Барон заметил, что юноша посмотрел на стакан с водой, и поднёс его ему.

— Вы пить хотите?

— О, благодарю!

— Какая у вас горячая рука! У вас, наверное, сильный жар? — спросил барон заботливо. — Это от волнения и усталости, и вы ночью, наверное, тоже не спали…

— Да, всё это действует…

Барон увидел, что юноше стало ещё хуже. Он прижал его голову к своей груди.

— Чем я вам могу помочь?

— Мирослав скоро придёт, он пошёл за моим лекарством. От него мне всегда легче, а теперь Господь даст мне облегчение.

Барон своим платком вытер лоб Николая. Через некоторое время юноше стало легче.

— Позвольте мне здесь побыть, пока мне не станет лучше, — попросил гость барона.

— Может быть, заказать для вас немного вина или чёрного кофе?

— Нет, благодарю. Я постараюсь перетерпеть боль, она пройдёт. Скажите мне, пожалуйста, когда моя мать узнала, что я заболел?

Барон отвёл сочувственный взгляд от юноши, сел на стул и своими руками стал согревать холодные руки Никуши.

— В её день рождения, — вздохнул он, и воспоминание о его прежнем счастье вызвало в его душе глубокую скорбь.

Лишь спустя некоторое время, он смог подробно рассказать Николаю, какое письмо она в тот день получила, как заболела, как он отвёз её в лечебницу, а сам решил разузнать в точности о состоянии её сына.

— Ну вот, я узнал всё о случившемся с вами, но поскольку ничего радостного сообщить ей не мог, да к тому же устав от работы и дороги, я хотел несколько дней отдохнуть в долине Дубравы и подождать до конца её пребывание в лечебнице, а потом только вернуться за ней. Поэтому получилось, что секретарь мой не знал, где меня искать. Если бы Степан Градский не оказался другом пана Урзина, я бы и сегодня ещё ничего не знал о случившемся. А может быть, и лучше было, если бы я ничего не узнал. Возможно,

Наталия была бы ещё жива…

— Не говорите так, пан барон, — возразил юноша, — Иисус Христос всё-равно взял бы мою мать к Себе. Его водительство чудно. Он устроил так, что вы были осведомлены о происходящем и своевременно могли приехать. Что бы мы сейчас делали? На вас упала бы тень, будто она и с вами разлучилась. А так как вы здесь, никто ничего плохого не может подумать.

— О, мне всё равно, что думают в мире. Четверть своей жизни я стремился к чести и карьере, к дворянскому званию, чтобы всё это принести к её ногам; а теперь, когда всё это достигнуто, она умерла. Для меня ничего не осталось, кроме пустоты. Степан Градский прав: без Христа и без того достоинства, которое даёт звание «христианин», — всё суета проходящая.

Барон совсем забыл, кому он всё это рассказывал. Ему нужна была близость человека и возможность поговорить о том, что его угнетало. Стук в дверь нарушил наступившую тишину. Вошёл Урзин, которого они сердечно приветствовали.

— Вы принесли лекарство, пан Урзин?

— Да, пан барон, прошу. У вас вода есть?

— Да, пожалуйста!

— Я свежее приготовил, Никуша, чтобы оно лучше и дольше действовало; поэтому тебе пришлось так долго ждать. Прости! Провизор наклонился и подал ему лекарство и воду.

— О, как ты часто дышишь, Мирослав. Ты так торопился?

— Я знал, что у тебя боли, поэтому торопился. Господь даст, всё пройдёт.

— Будем надеяться.

— Эту подушку я принёс для пана барона, но пока что я тебе её подложу, вот так…

Провизор достал простую подушку из своего саквояжа и подложил её Никуше под голову. Затем он вынул хорошее шерстяное одеяло и накрыл им своего друга.

— Простите меня, пожалуйста, за вольность, — извинился он перед бароном. — Вы сказали, что не желаете ложиться в кровать, а на диване без одеяла прохладно.

— Вы очень любезны, я благодарю вас. — Райнер протянул ему обе руки. — Вы напомнили мне, что я оставил свои вещи на вокзале. Там у меня есть подушка и одеяло, которые я всегда беру с собой в дорогу. Но теперь я воспользуюсь тем, что вы мне принесли.

— Тебе немного лучше, Никуша? — обратился Урзин к своему другу, чтобы перевести разговор на другое.

— О, Мирослав, средство это хорошее, оно сразу помогает. _

— И вы действительно чувствуете себя лучше? — спросил барон.

— Да, пан барон, через некоторое время мы сможем отправится.

Однако им пришлось ещё подождать, потому что барон Райнер вынужден был ответить на несколько срочных писем. Только после этого они с Никушей на дрожках уехали в Орлов, простившись с Урзиным.

— Ты не едешь с нами? — удивлённо спросил Николай.

— Не могу, меня ждут в аптеке. Но, если позволите, я приду попозже.

— Зачем ты спрашиваешь? Приходи и не оставляй нас одних в нашей скорби.

Маргита возвращалась из нижнего коридора. Она только что проводила доктора Лермонтова, который отправился в Подолин, куда он должен был являться согласно своему контракту. Так как доктор Раушер находился в Орлове, без него здесь сейчас можно было обойтись. Маргита уже хотела войти в комнату покойницы, когда услышала приближающиеся шаги и обернулась. Она увидела барона Райнера.

Никогда Маргита не была так похожа на свою мать, как в этот момент. При виде неё на лицо мужчины легла тень скорби. Она шагнула к нему и без слов, но со слезами на глазах, подала ему руку. Он её поцеловал, и она ввела его в комнату.

Зайдя с ним в комнату, где горящие свечи среди множества цветов освещали умиротворённое неземной красоты лицо покойницы, Маргита вдруг вспомнила о своём детстве. Она сознавала, что шла рядом со своим отчимом, который с момента её появления в его доме и до ухода из него, по-отцовски заботился о ней. А она его за это ещё ни разу не поблагодарила.