Дорогой ценой - Рой Кристина - Страница 64

Маргита перестала целовать руки матери и со страхом посмотрела в её Спокойное, но помрачневшее от боли лицо.

Да, возврата не было. Но не лишилась ли Маргита также возможности свидетельствовать перед ней об Иисусе Христе, Которого мать не знала? Если она больше не придёт в себя, она погибла. «Иисус Христос, не допусти этого!» — вздыхала молодая женщина, прильнув к едва дышавшей груди матери, словно старалась своим телом защитить её от вечной погибели.

Правда, Николай сказал матери, чтобы она искала Иисуса Христа, что есть ещё другая жизнь и что они там могут встретиться.

Но разве она Его искала? Пришла ли она к Нему? Ах, кто бы ей ответил на этот вопрос?! О, какие мысли мучили Маргиту по дороге, как она боролась! Она бы не победила, если бы не Николай. Наконец она поняла, что и для её матери есть смягчающие обстоятельства, хотя она и разрушила счастье отца: ведь она тогда не знала Христа. Как Маргита страдала от сознания, что время благодати для матери её прошло! Слёзы катились по её щекам.

— Не плачьте, сударыня, — прозвучал вдруг рядом знакомый голос. Сквозь слёзы она увидела лицо Анечки. — Не плачьте, — повторила девушка сочувственно. — Верно, пани баронессе недолго осталось жить, но она пойдёт домой, к Иисусу.

— Ах, Анечка, если бы я была уверена в этом и в том, что я с ней там встречусь!

— Поверьте мне, сударыня, она уверовала в Господа и нашла мир в Нём. О если бы вы слышали, как она свидетельствовала о милости Господа перед деканом Юрецким!

— Перед кем?..

Маргита встала и, держа руку матери в своей руке, пересела в кресло.

— Что декану здесь, было нужно? Ведь моя мать уже не католичка?

— Он хотел вернуть её в лоно католической церкви. Если нам никто не помешает, я вам всё расскажу.

— Обязательно расскажите, пожалуйста!

— И мне тоже, — раздался за спиной Маргиты голос Никуши. Юноша склонился у постели матери и положил голову рядом с её головой, поцеловав её волосы и влажный лоб.

Анечка заметила его взгляд, будто говоривший: «Я так страдаю. Если у тебя есть утешение для меня, то дай мне его». Анечка начала говорить и передала те слова баронессы, которые глубоко запали в сердце сына и дочери и которые, наверное, никогда не забудут пан Николай и декан Юрецкий.

— Да, ты была права, матушка! Ты познала Того, Который и мне открылся, — со слезами говорила Маргита. — Ты не могла привести меня к Нему, потому что ты Его сама не знала. О Никуша! — Маргита обняла брата. — Всю жизнь она блуждала без Христа, какой пустой и печальной была эта жизнь!..

— Не плачь, Маргита!

— Да, не плачьте, Маргита. Пани баронесса слышит вас. Она не спит и в сознании. Она только слишком слаба, чтобы открыть глаза. Но если позволите, я ей помогу.

— О да, пожалуйста, Аурелий!

— Вот вода, пан доктор! — Анечка подала ему чашку для умывания.

Молодой врач умыл лицо больной. Она глубоко вздохнула и открыла глаза. Её светлый взгляд остановился на дочери.

— Маргита, наконец-то ты здесь!

— Мамочка, моя родная!

Больная хотела протянуть руки к дочери, но они бессильно опустились. Тогда дочь подняла и прижала их к своей груди.

— О, матушка моя, ведь я сразу пришла, когда ты нас позвала!

— И я тоже, матушка! — Никуша наклонился к ней и поцеловал её руки.

Доктор снова протёр лицо больной, потому что казалось, что она снова потеряла сознание.

— О Господи, дай мне ещё немного силы, — вздыхала она с напряжением.

— Обязательно даст, дорогая мама, — уверяли её дети.

— Вы вместе пришли? — спросила она через некоторое время. — И вы меня хотите простить? Ты, Никуша, меня уже простил, но ты, Маргита!.. Я теперь никогда уже не смогу исправить свои ошибки. Прости, моё дитя, несчастной матери твоей, как и Христос простил ей её тяжкие грехи! Не прерывай меня, — попросила она, когда Маргита, целуя её, старалась помешать ей говорить. — Ещё одно я тебе должна сказать: причиной моего заблуждения, падения и всего несчастья, в которое я ввергла вас и многих других, было то, что я не знала Иисуса Христа. Ты, дорогой мой сын, знаешь Его, и что бы с тобой ни случилось, ты всегда будешь счастлив. А ты, Маргита?..

— О, матушка, и мне Иисус Христос уже открылся, не беспокойся обо мне.

Я никогда не буду принадлежать той церкви, которая ввела тебя в заблуждение!

Больная закрыла глаза. Её лицо выражало блаженство.

Дочь удобно уложила её в подушки. Казалось, что мать хотела отдохнуть. Но вдруг она снова открыла глаза, словно искала кого-то.

— Вы одни здесь?

— Нет, пани! — склонился к ней Аурелий. — Адам Орловский тоже пришёл с нами, и пан Коримский.

— И он пришёл?.. О, благодарность Тебе, Иисус! Маргита, приведи сюда Адама, и когда придёт твой отец, оставьте нас ненадолго одних.

Стоявший в коридоре пан Адам вздрогнул, когда вдруг кто-то сказал:

— Адам, зайди, пожалуйста, мать тебя зовёт!

Он повернулся и обнял плачущую супругу. Она прильнула к нему и обвила руками его шею. Он вздрогнул от чувства, доселе им ещё не испытанного.

— Маргита, не плачь, — успокаивал он её, убирая прядь волос с её лба.

— Ах, дай мне поплакать, ведь там нельзя из-за матери и Никуши.

— Ну поплачь, поплачь, если тебе от этого легче, мой цветок, но выйдем на свежий воздух.

Ветерок успокоил Маргиту

— Идём, не будем медлить, — сказала она, подняв глаза на своего мужа, — и не думай плохого о моей матери. Ах, у неё было так мало счастья на этой земле!

Маргита не знала, какую истину она произнесла этими словами, но она её чувствовала.

Адам Орловский ничего не думал. А что он думал, того не мог выразить. Но когда несколько минут спустя он стоял у кровати когда-то горячо любимой им тёти, которая говорила ему «Сделай Маргиту счастливой, насколько это будет в твоих силах, и не разочаруй её. Ведь ты Орловский, а Орловские всегда были верны…», он дал ответ, продиктованный не состраданием и не чрезвычайностью момента, а идущий из глубины сердца: «Не бойся, тётя, я твоё доверие оправдаю. По моей вине она никогда не будет несчастной!».

Между тем в библиотеке Орловского быстрыми шагами взад и вперёд ходил Манфред Коримский. Он знал, зачем его позвали сюда. Его когда-то столь любимая, боготворимая им супруга хотела с ним говорить. В этот момент ему казалось, что сердце не выдержит чувства страстной, с новой силой воспламенившейся и годами подавляемой, но никогда не угасавшей любви и тоски по ней. Он горел желанием поспешить к ней, увидеть её и, несмотря на нанесённую ему обиду, живую или мёртвую заключить в свои объятия.

Конечно, обида была велика. Но теперь Наталия у него просила прощения, и это для него было удовлетворением, так как он верил, что она теперь знает, что был не он виноват, а она.

Он слышал, что она снова была в сознании и говорила с детьми. Адам тоже побывал у неё, а теперь зашёл к ней пан Николай.

Но у Коримского всё ещё не было достаточно сил предстать перед ней.

Наконец он собрался с силами: «Она просила меня прийти и хочет примирения.

Я должен воспользоваться моментом, другой случай может не представиться». Тяжело вздохнув, он открыл дверь и быстрыми шагами, не оглядываясь, прошёл коридор. Он даже не заметил прислонившегося к окну человека, вид которого выражал ещё большее страдание, чем его собственное. Но и стоявший у окна человек не замечал, что делалось вокруг него.

Кто в состоянии измерить ту боль, которая может поместиться в тесном сердце человека, когда перед глазами двух мужчин, которые на своём жизненном пути друг на друга бросали непроницаемую тень, проходит всё их прошлое со своим обманчивым счастьем, тяжёлой борьбой и горечью?

Члены семьи умирающей женщины, по состоянию которой врачи уже видели, что её пробуждение было последней вспышкой перед угасанием пламени её жизни, поцеловав её, вышли один за другим, оставив её наедине с первым мужем. В комнате стало тихо. Женщина лежала с закрытыми глазами.

Щёки её лихорадочно горели. У ног её стоял Манфред. Какая она была красивая! Это была она — его Наталия, но теперь жена другого.