Дорогой ценой - Рой Кристина - Страница 63

Она-то была готова, но человек, который вдруг, к удивлению всех присутствовавших, склонился над больной, не был готов отпустить её.

— Наталия, моя Наталия!.. — воскликнул он с болью в душе. — Наконец я тебя нашёл! Но как и где? Ах, дорогая моя жена, посмотри же на меня, открой глаза! Хотя я этого и не достоин — я должен был тебя раньше найти — это верно. Она меня не слышит и не видит ах!..

Мужчина целовал её лоб, руки и губы. Присутствовавшие знали, кто был этот незаметно и внезапно появившийся здесь человек. Его отчаяние и боль заставила их отступить и оставить его наедине с больной.

Наконец доктор решился подойти к склонившемуся в отчаянии у постели больной барону Райнеру.

— Прошу вас, пан барон, не отчаивайтесь так, этим вы ей не поможете; встаньте, прошу вас!

Человек вздрогнул и, подняв голову, посмотрел врачу в дицо.

— Вы врач?

— Да.

Барон подал ему руку.

— Скажите мне правду, но только правду: что вы думаете о состоянии моей жены?

Нелегко было, глядя в его печальные глаза, сказать ему правду.

— К сожалению, я должен сказать, что пани баронесса опасно больна.

— Почему вы не говорите мне полной правды, что надежды на выздоровление нет?

— спросил он с внешним спокойствием.

— Врач до конца должен надеяться.

Барон его не слышал. Он видел только свою несчастную жену.

— Приветствую вас, барон Райнер, — раздался немного неуверенный голос пана Николая.

«Он меня любил и был всегда добр ко мне…», — звучал в ушах старика голос дочери.

Барон вздрогнув, повернулся. Представлять их друг другу не требовалось: Райнер знал, что впервые предстал перед отцом любимой жены, не захотевшим жить под одной крышей с разведённой дочерью.

— Извините меня, ваша милость, что неожиданные обстоятельства заставили меня переступить порог вашего дома. Но я пришёл только для того, чтобы забрать мою жену.

— О чём вы говорите, барон? — возразил старик испуганно. — Неужели вы хотите забрать у меня Наталию, и именно теперь, когда она так слаба?

— Неужели ваша милость предполагает, что я дам ей умереть здесь, где ей раньше не было места? О, нет! Я знаю, что рискую всем, но лучше пусть она умрёт у меня на руках в дороге, чем в Орлове!

— О, будьте милосердны, барон! Зачем вы напоминаете мне об этом? — застонал старик. — Оставьте её мне, прошу вас!..

— Пан барон, транспортировать её действительно невозможно, — вмешался доктор. — Подождите хотя бы до следующего утра.

— Я её и завтра утром не отдам, — защищался старик.. — Не забывайте, она хоть и ваша жена, но у меня на неё больше прав — она моя дочь.

— О, когда я женился на Наталии, у неё никого не было. Я никогда не слышал, чтобы отец её интересовался ею. Я помню только, как он потребовал свою внучку. В письме к своей внучке он писал, что у него есть дочь, которая живёт с неким Райнером, в доме которого, однако, не место для Маргиты. Вот этот Райнер и не может ни часа оставаться в Орлове, но без своей жены он не уйдёт. Живая или мёртвая — она принадлежит ему.

— Простите меня, барон Райнер, я вас тогда зря обидел, — начал своё извинение пан Николай, краснея. — Простите меня ради Наталии и останьтесь с ней в Орлове, принесите ей эту жертву.

Ах, пан Николай забыл, кого он ещё позвал в Орлов и кого он теперь задерживал. Вдруг доктор сказал:

— Пани баронесса приходит в себя!

В один миг всё было забыто. Барон уже склонился у постели своей жены и согревал её руки своими губами. Она медленно открыла глаза, и взор её, подобный заходящему солнцу, остановился на лице мужа.

— Наталия, дорогая!

— Наконец-то ты пришёл, — произнесла она, слабо улыбаясь.

— Пришёл,.. но в каком состоянии я тебя нахожу! Ах, зачем ты это сделала?..

— Прости! Я думала, что у меня достаточно сил и не хотела причинить тебе боли, — говорила она так тихо, что только он один мог её понять. Доктор с Анечкой вышли; один пан Николай сидел согнувшись в кресле, печально глядя в пустоту. — Я хотела сделать это тайно, но у меня не хватило сил вернуться в лечебницу. Не сердись на меня — он мой первенец; я любила его невыразимо. Ах, прости меня!

— Мне нечего прощать тебе, дорогая, скорее я у тебя должен просить прощения! — возразил он.

— О, дай мне высказать всю правду. Я обманывала тебя и себя, принуждая себя любить тебя. Но сердцу не прикажешь. Я любила тебя как брата, друга и благодетеля в одном лице. Но то, что я считала умершим, уходя от Коримского, умрёт только вместе сомной. Любить моё сердце могло только один раз… Прости меня! Я старалась забыть его и осчастливить тебя, но только сильно страдала от того, что мне это не удавалось. В твоём присутствии я забывалась, но ты часто уходил и оставлял меня одну с моим прошлым. Я так слаба. Я должна бы ещё у тебя просить прощения, но у меня нет больше сил. Если ты меня можешь простить, то прижми мою голову к своей груди.

Она закрыла глаза. Он сделал так, как она просила. То, что она ему сейчас сказала, он давно чувствовал, однако подтверждение из её уст его тяжело ранило. Он знал, что она очень старалась, не считаясь с собой, сделать его счастливым. Упрекнуть он её ни в чём не мог; нет, даже прощать ей было нечего. Сердце любить не заставишь…

Он привлёк её к себе и поцеловал в бледный, холодный лоб.

Она с благодарностью посмотрела на него.

— Ты простил меня? О, я тебя благодарю! Поверь, что мне теперь, когда я осознала свою греховность, стало очень больно за тебя — благородного, доброго, правдивого, безупречного, — на которого из-за связи с разведённой женщиной упала тень, а я тебя ещё и обманывала! Теперь мне ещё пришлось убедиться, что Коримский мне никогда не изменял. Я не имела права оставить его с сыном, это мой грех. А тем, что при его жизни я отдала тебе свою руку, я нарушила брачную верность и совершила тот грех, в котором обвиняла его. Ах, мне невыразимо жаль, что ты, такой благородный, через меня вступил в греховную связь.

Он спрятал своё лицо в её пышных волосах, которые, как золотое покрывало, рассыпались по подушке. Он забыл, что они были не одни. Когда через некоторое время он поднял голову и увидел, что в комнате больше никого не было, он вздохнул.

— Не печалься, Наталия, и не думай, что ты втянула меня в грех. Когда я тебя взял, совесть моя уже не была чиста. — Он положил её голову на подушку, закрыв своё лицо руками. — Не ты меня, а я тебя до сего дня обманывал. Ты годами тосковала по своему законному сыну; и я тоже тосковал по сыну, хотя и по незаконному.

— У тебя тоже незаконный сын? О, Боже, — застонала баронесса, — возьми меня скорее к себе!..

— Не умирай, Наталия, не простив меня! Я больше никогда не оскорблю тебя своей близостью, только прости!

Она беззвучно зашевелила губами и, подняв руку, положила её ему на голову, по её щекам катились крупные слёзы. Ах, давно уже не было ужаснее осуждённого и великодушнее помвлованного человека, чем она!

Вошедший пан Николай, облегчивший свою боль горькими слезами в соседней комнате, нашёл свою дочь снова словно в агонии, а барона на коленях возле неё.

О, это была ужасная ночь!

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Было уже за полночь, когда дверь спальни открылась и на её пороге, запыхавшись от поспешного подъёма по лестнице, остановилась, устремив взгляд на кровать, новая хозяйка этой комнаты Маргита Орловская. Приглушённо крикнув: «Мама, мамочка моя!», она подбежала к ней и бросилась возле кровати на колени.

Да, это была её мать, но как она изменилась!

Ещё внизу, во дворе, она слышала, как дедушка сказал:

— Она умирает и хочет со всеми вами повидаться. Но я не знаю, придёт ли она ещё раз в себя; уже два часа, как она без сознания.

«Вот как мы встретились», — подумала Маргита печально. И вдруг она вспомнила прощание на перроне в Ц., и как она потом тосковала по ней, особенно вечером в день рождения матери, и как она едва удержалась тогда, чтобы не отправиться к ней. Если бы Маргита ей тогда написала, то мать могла бы обратиться к ней и всё узнать о Никуше и, может быть, не заболела бы. Но теперь было поздно…