Штрафбат. Приказано уничтожить - Орлов Андрей Юрьевич - Страница 19

– Ни хрена себе… – пробормотал Мишка.

– «Ни хрена себе» – это не ответ, – строго сказал посланец. – Вам понятен смысл постановления военного суда?

– Так точно, товарищ старший лейтенант, – очнулся Зорин.

– А я? – спохватился Кармазов.

– А вы что за финик? – нахмурился офицер. Выслушав ответ, зашелестел бумагами. – Кармазов, Кармазов… Хм, видимо, это канцелярская ошибка, спешили. Приговор по вашему делу также имеет номер 20495Н… – офицер задумался. Зорин догадался – ходатайство Шустова, оказавшегося порядочным мужиком, касалось исключительно Вершинина и Зорина, но пересмотренное решение трибунала относилось ко всем, чей вердикт имел тот самый «счастливый» номер 20495Н. Кармазов вздрогнул, собираясь что-то сказать, но Алексей пихнул его локтем – молчи, дескать, в тряпочку.

Старший лейтенант обдумывал ситуацию. Он должен был выполнить решение суда. И он его выполнил – до последней буквы, поскольку не имел отношения к той самой злосчастной канцелярской ошибке.

– Выходите, все трое. Машина скоро будет.Мощное дежа-вю захлестнуло бывшего сержанта Зорина. В конце тридцатых годов на одном с ним курсе в Новосибирском институте военных инженеров обучался некий Сидор Петрович Иванчук, отслуживший срочную на Дальнем Востоке и очень стесняющийся своего имени. Пребывание в рядах непобедимой и легендарной, видимо, не являлось самым светлым пятном в биографии, и он часто жаловался Алексею, что периодически видит один и тот же сон: его повторно забирают в армию. Нечто подобное испытывал сейчас и Зорин – разве позволено по Дисциплинарному уставу второй раз в штрафную роту? Снова канцеляристы не доглядели? Или он спит?

Приказ «Ни шагу назад!» Народного комиссара обороны под № 227 от 28 июля 1942 года, изданный после поражения Красной армии под Харьковом и оставления Ростова-на-Дону, ужесточал дисциплину в войсках и запрещал отвод войск без приказа руководства. А также вводил штрафные батальоны в составе фронтов и штрафные роты в составе армий – в количестве от пяти до десяти. В штрафные батальоны направлялись разжалованные офицеры, осужденные за воинские или уголовные преступления; в штрафные роты – военнослужащие рядового и сержантского состава всех родов войск. Командовали ротами кадровые офицеры. Основанием для направления военнослужащего в штрафное подразделение служил приказ командования в связи с нарушением воинской дисциплины или приговор суда. В качестве альтернативной меры наказания допускалось направление в штрафные роты гражданских лиц, осужденных за совершение нетяжких и средней тяжести уголовных преступлений. Штрафные подразделения бросали на самые трудные и безнадежные участки фронта. Практически никому из переменного состава не удавалось отбыть максимальный срок наказания – три месяца. Основаниями для освобождения лиц, воюющих в штрафных частях, являлись: отбытие срока наказания; получение ранения, требующего госпитализации; досрочное решение военного совета армии по ходатайству командира штрафного подразделения в виде поощрения военнослужащего, проявившего мужество и храбрость. Вопреки официальной пропаганде, зачастую передовые штурмовые части на ответственных участках фронтов были сформированы исключительно из штрафников…

Часть вторая

Командира второй штрафной роты капитана Любавина в подразделении не любили. Не любили все, и без оговорок, включая личный состав, командиров взводов младших лейтенантов Колыванцева, Пескарева, Ташкаева, политрука Бочкова, оперуполномоченного СМЕРШ Кулагина, медбрата Карпенко, а также связистов и подслеповатого штабного писаря Гусака, ухитряющегося «подрабатывать» денщиком, ординарцем, адъютантом и «мальчиком по поручениям». Беспросветно угрюмый, равнодушный к нуждам солдат, сквернослов, любитель нотаций и придирок – ходили слухи, что капитана Любавина за неведомые заслуги в ближайшее время переведут в одну из кадровых частей, и этот слух помогал солдатам жить и служить.

Зорин с товарищами прибыл в расположение в тот момент, когда потрепанные в боях взводы пополнялись людьми, подвозилась амуниция, обмундирование, боеприпасы. Офицеры нервничали – приказ бросаться в бой зрел и набухал, как чирей. Ситуация на фронтах к осени сорок четвертого года оставалась смутной и неопределенной. Союзные войска на западе, блестяще проведя Нормандскую операцию и отобрав у немцев практически всю Францию, уперлись в «Линию Зигфрида» и перешли к вялым позиционным боям. Армии маршала Рокоссовского застряли в районе Варшавы, выдохшись после проведения образцово-показательной операции «Багратион». Войска 1-го Украинского фронта, отвоевав Западную Украину, вторглись в юго-восточные районы Польши и медленно продвигались вперед, неся тяжелые потери.

Линия фронта представляла собой что-то рваное, волнистое, привести ее в божеский вид не было возможности ввиду непрерывных контратак немецких войск. 24-я армия генерал-лейтенанта Трубникова завязла в густых лесах, подступающих к Пьянинам – горам на юго-востоке Польши, входящим во внешние Восточные Карпаты. До гор оставалось не больше дневного перехода, но войска топтались на месте, совершая судорожные рывки и откаты.

К двенадцатому сентября армия вышла на рубеж Гасничи-Кобжег, форсировала реку Пот и закрепилась на правом берегу. Вразумительного приказа из штаба фронта не поступало, но все чаще из уст в уста переходило слово «Жданичи» – название какого-то замшелого польского городка со сложным укрепрайоном на пересеченной территории. Косвенным подтверждением того, что скоро этот пункт придется брать с боем, служило усиление пехотных частей мотоциклетными дивизионами и гаубичными батареями, спешно зарываемыми в землю напротив передовой.

Всё это уже было. Примкнуть штыки, страшное «Ураааа!», несущаяся лава, жуткий страх не добежать – словно тумблером щелкнут, и тебя уже нет.

– Товарищи солдаты, вы любите нашу социалистическую Родину?! – с надрывом орал худощавый и жилистый политрук Бочков. – Готовы за нее жизнь отдать?!

– А кто любить тогда ее будет? – пробормотал рядовой штрафной роты Бойчук – тускло-серый, кряжистый, злой на язык, угрюмый. Сосед нервно хихикнул. Шутка удалась, но за такие шутки можно было загреметь всерьез и надолго. Что, собственно, с Бойчуком и случилось.

– Так я и знал, что ляжем мы здесь всеми косточками, – вздохнул Федор Тимофеевич Терещенко; уже в годах, приземистый, сильный, с обширными залысинами, которые любил протирать тряпочкой.

– Разговорчики, – покосился в их сторону командир первого взвода младший лейтенант Колыванцев, бледный, с дергающимся лицом.

– Рота, вперед! – проорал замполит.

– Ладно, пошли, – вздохнул Мишка. – Родина-мать, как-никак, зовет…

И покатилась волна через относительно узкое, метров четыреста по фронту, испещренное колдобинами поле. Впереди косогор, покатый подъем на вершину, а на «экстремуме» извивы спирали Бруно, укрепленные немецкие позиции. Артиллерийской подготовки не дождались, но штрафникам не привыкать. Рота была усиленная, не двести штыков, как положено по штату, а целых триста пятьдесят; уж в лицах, совершивших воинские преступления, в Красной армии недостатка не знали.

Зорин не сразу почувствовал неладное. И даже пулеметы «Максим» заградительного взвода, развернутые в цепь позади атакующих, поначалу не смутили. Заградотряды – порождение пресловутого приказа № 227 – были обычной практикой. Ликвидируют их через пару месяцев, глубокой осенью сорок четвертого, но кому об этом сейчас известно? Строчили пулеметы на далеком косогоре, плевались карабины – немцы пока пристреливались, а артиллерии на высоте у них не было.

– Рота, развернуться в цепь! – опалил затылки солдат громогласный вопль Любавина.

– Взвод, в цепь! – орали взводные командиры, предпочитающие держаться сзади и не лезть с самоубийственными инициативами поперек подчиненных.

«Может, мы чего-то не понимаем?» – подумал Зорин. Он бежал наравне со всеми. Кто-то обогнул его, прыгая, как заяц, кто-то отстал. Он потерял из вида Кармазова, куда-то делся Мишка Вершинин, еще минуту назад бежавший справа. Новая форма без знаков различий была какой-то жесткой, неудобной, от нее чесалась спина, сапоги выдали на размер меньше, и ступни уже пронзительно ныли. Автоматическая винтовка Симонова с отъемным магазином на пятнадцать патронов была несуразно длинной, непривычной, невзирая на неплохие тактико-технические данные. Такие винтовки выдали всем, и о лучшем автомате войны – пистолете-пулемете Судаева, любимой игрушке разведчиков, – оставалось лишь мечтать… Взрыв прогремел где-то справа – внезапный, сильный, и Зорин машинально подался в сторону, споткнулся, подвернув лодыжку. Попадали несколько солдат, завертелся раненый, к которому немедленно бросился медбрат Карпенко. Новый взрыв – слева, взметнулся сноп пламени, разлетелись осколки и клочья глины. «Что за черт? – озадачился Алексей. – Ведь на высоте нет артиллерии. Из-за холма шмаляют? Но почему такая точность?..»