Штрафбат. Приказано уничтожить - Орлов Андрей Юрьевич - Страница 20

И воцарилась огненная мешанина. Взрывы гремели один за другим. Иссяк наступательный порыв, солдаты метались, кто-то падал, кто-то полз в ближайшую рытвину. Галдели пулеметы – впереди, сзади. Впрочем, заградительный отряд пока стрелял поверх голов, как бы намекая, что недолог тот час…

– Вперед! – вопили взводные.

– Не останавливаться! – надрывались политрук Бычков и ротный Любавин. – За Родину, солдаты, за Сталина!

– Братва! – сообразил какой-то дохлый тип с несимметричным лицом и разорванным ухом. – Они же нами минное поле разминируют! Вот суки!

– Молчать! – взбесился Любавин. – В атаку, бойцы!

Жуткий страх обуял – никогда еще Зорин такого не испытывал! Какого черта? Живыми людьми? Такого не бывает! Ведь не фашисты же, которые в сорок первом гнали на минные поля мирных жителей… Может, не знало командование про минное поле? Однако, судя по тому, как вели себя Любавин и остальные, они прекрасно обо всем знали!

– Вперед! – потрясая пистолетом, подскакивал где-то сзади Любавин. – Все отстающие, отступающие и паникеры будут расстреляны! За Родину, бойцы!

И погнала солдат в атаку неумолимая сила! Страх перед своими, перед СМЕРШ, НКВД, припавшим к пулеметам «заградителям», мудрой линией Коммунистической партии был троекратно сильнее страха перед немцами. Покатилась лавина через поле. Орали луженые глотки. Зорина отбросило взрывной волной, он поднялся, шатаясь, куда-то побежал, стараясь не ставить ноги очень широко. Плечистый штрафник перед глазами служил ориентиром. Голову сдавило, боль душила, как последняя сволочь. Его стошнило прямо на бегу. И то ли дар пророчества проснулся, то ли интуиция заверещала – но почувствовал за несколько мгновений, что бедолага перед ним сейчас наступит на какую-нибудь гадость. Как в детстве, бывало, бегали по полю, боясь наступить на коровью лепешку, орали «Заминировано!».

– Стой! – ахнул он, падая на бок. Боец увлекся, не расслышал – противопехотная мина сработала под ногой. Отдалось, потрепало волной, но осколки разлетелись где-то выше. Несчастному оторвало ногу, тело, порезанное осколками, еще тряслось в конвульсиях, клацали зубы умирающего. Инстинкт самосохранения пока еще работал. Алексей поднялся, снова куда-то бежал, смотрел под ноги, хотя в глазах двоилось и рябило. Взрыватель противопехотной мины не всегда находится под землей, иногда его можно разглядеть. Это плоский металлический диск, и травы вокруг него, как правило, нет, есть земля, разглаженная руками минера…

Он перепрыгнул через что-то подозрительное, хотя, возможно, это был обычный бугорок, и снова рухнул на колени, когда рвануло за спиной, горячий вихрь хлестнул по загривку. Поднялся, зигзагом потрюхал дальше. Уловил краем глаза, как в яме по соседству обезумевший от страха паренек с желтушной физиономией пристраивает к бедру винтовку, тянется к спусковому крючку, самострельщик хренов! Под раненого закосить собрался, а не соображает, что когда извлекут пулю и поймут, что стреляли из винтовки, а не из немецкого карабина. Но тот совсем от страха голову потерял. Не мог дотянуться трясущейся рукой до спусковой скобы, пришлось привстать. Взрыв в четырех шагах не дал свершиться очередному воинскому преступлению, осколки продырявили паренька, он схватился за шею, заорал дурным голосом. Зорин споткнулся о какого-то коротышку – тот полз, подтягиваясь на руках, ноги ниже колен были оторваны, лицо белее извести, он кричал, что ничего не чувствует, умолял помочь, звал какую-то Дашу…

В какой-то миг он уловил наполненные безумием глаза Мишки Вершинина. Обрадовался, кинулся к растерянному товарищу – тот бежал на автомате, страх пинал под задницу, какая польза от таких бойцов? Но одолел лишь пару метров, мощно рвануло – полетели комья земли, ошметки одежды, тел… Рвануло там, где он засек Мишку! Взвыв от отчаяния, он покатился, влетел в канаву, откуда выбрался, ошпаренный ужасом, избавляясь от объятий свежеиспеченного мертвеца с распоротым от горла до паха туловищем. Вокруг валялись тела, он метался от одного к другому, искал друга. Закричал от радости, вытащил за шиворот из рытвины контуженного, но невредимого Вершинина – тот глупо моргал и пускал пузыри. Треснул по загривку. Помогло.

– Цел? – рявкнул для проформы.

– О, черт… – Мишка очнулся, его затрясло, как эпилептика.

– Слушай, Леха… – захрипел он, вцепившись товарищу в воротник, – что же это такое творится, скажи? Я честно воевал два года, ты знаешь меня, я никогда не трусил! Но что это, объясни?! Ведь этого не может быть?! Сознательно бросать солдат на минное поле, вот же суки…

– Пошли, приятель, в жизни много нового, только успевай познавать… Да иди же, пока нас свои из пулемета не почикали! – Он отвесил Мишке хлесткую затрещину, и тот окончательно очнулся. Они побежали, пригибаясь, за поредевшей, разорванной цепочкой солдат.

Идея разминировать минные поля собственной пехотой была не нова, хотя особо не афишировалась и на курсах «Выстрел» вряд ли преподавалась. Суровая надобность – нехватка времени, саперов, специальной техники, быстро меняющаяся обстановка на фронте, вынуждающая жертвовать солдатами. Опять же цель, оправдывающая средства… Потери были колоссальными. Штрафная рота пробороздила минное поле, солдаты выбегали к подножию холма, но пятились под нарастающим огнем фашистов, залегали, прятались за камни и редкие кусты, беспорядочно палили из винтовок. Зорин с Вершининым добежали до внушительного глиняного валуна, рухнули без сил. Не успели дух перевести, как им на спины свалился кто-то третий.

– Занято! – взревел Вершинин, а Зорин засмеялся, хотя было, в общем-то, не смешно. Короткая возня, пришлось потесниться – нежданный гость оказался возбужденным Кармазовым. Живым, хотя и каким-то зеленым, с вытаращенными глазами, в измазанном кровью бушлате – поди догадайся, чья это кровь, Кармазова или кого-то еще, он и сам об этом, похоже, толком не знал.

– Хреново, парни, – выразил общее мнение боец. Подумал и как-то с сомнением изрек: – Послушайте, а нас точно похоронят? Или будем тут валяться, пока война не кончится?

– А я вот как-то не задумывался, – пожал плечами Мишка. – Земли-то вокруг – вон сколько. Картошка, опять же, будет лучше расти.

– Похоронят, уж родная партия и правительство позаботятся, – буркнул лежащий за соседним валуном Бойчук, у которого заклинило затвор, и он упорно и безнадежно рвал его, проклиная сквозь зубы советскую оборонную промышленность. Зорин покосился на этого индивидуума не без интереса. Провокатором парень, похоже, не был – не работает данная категория стукачей в ситуациях, когда до смерти меньше шага. Да тот и не смотрел в их сторону. Почему-то вспомнился Гурвич – тот тоже высказывал крамольные мысли, причем делал это с таким юмором и убедительностью, что как-то не возникало желания спорить и вступаться с кулаками за родную советскую власть. Даже мысли какие-то нелепые зарождались.

Атака на безымянную высоту у значимого пункта Жданичи закончилась плачевно. Командному составу удалось поднять в атаку деморализованную, поредевшую роту, но атака захлебнулась на первых же метрах. Немцы ужесточили огонь, простреливался каждый клочок пространства. Истошные призывы «За нашу советскую Родину!», «Очистим землю от фашистской нечисти!» уже не спасали. Солдаты поднимались, бросались грудью на свинец, валились десятками, обильно поливая землю кровью. Пятились, отстреливаясь, а когда кто-то первым не выдержал и завопил: «Довольно, мужики, валим отсюда!» – словно того и ждали – побежали обратно – беспорядочной толпой, позабыв про заградительный отряд с его любимым развлечением – стрельбой по своим. К чести командира последнего следует заметить, что он воздержался от команды стрелять на поражение. Остановить перепуганную массу людей было невозможно – только перебив всех до единого, а кто тогда пойдет в атаку? Заградительный отряд?

Из трех с половиной сотен выжили сто девяносто, из них два десятка пришлось отправить в медсанбат. «Счастливчики…» – завистливо шептали остающиеся, провожая глазами санитарные фургоны ГАЗ-55, уходящие в тыл. Остальных построили в две шеренги, включая легкораненых. Бойцы шатались от усталости, насилу держали строй. Бледный капитан Любавин обходил ряды своих подчиненных, брезгливо всматривался в землистые потрясенные лица, кривил губы. Мялись в отдалении взводные командиры, украдкой хмыкал в кулак оперуполномоченный СМЕРШ Кулагин, предпочитающий не лезть на передний план. Постукивал веточкой по грязному голенищу политрук Бочков – этот тоже всматривался в солдатские лица, недобро ухмылялся, когда кто-то спешно отводил взгляд или, напротив, пытался его выдержать. Присутствие бойцов заградотряда в фуражках с малиновыми околышами уже не было незримым – отделение солдат с автоматами ППШ выстроилось неподалеку.