Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

В кварталах дальних и печальных

Рыжий Борис Борисович

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

В кварталах дальних и печальных - Рыжий Борис Борисович - Страница 54

Изменить размер шрифта:

Стихи уклониста Б. Рыжего

…поехал бы в Питер…

О.Д.[58]

Когда бы заложить в ломбард рубин заката,

всю бирюзу небес, все золото берез —

в два счета подкупить свиней с военкомата,

порядком забуреть, расслабиться всерьез.

Податься в Петербург, где, загуляв с кентами,

вдруг взять себя в кулак и, резко бросив пить,

березы выкупить, с закатом, с облаками,

сдружиться с музами, поэму сочинить.

1998

Из фотоальбома

Тайга — по центру, Кама — с краю,

с другого края, пьяный в дым,

с разбитой хар6ей, у сарая

стою с Григорием Данским.

Под цифрой 98

слова: деревня Сартасы.

Мы много пили в эту осень

«Агдама», света и росы.

Убита пятая бутылка.

Роится над башками гнус.

Заброшенная лесопилка.

Почти что новый «Беларусь».

А ну, давай-ка, ай-люли,

в кабину лезь и не юли,

рули вдоль склона неуклонно,

до неба синего рули.

Затарахтел. Зафыркал смрадно.

Фонтаном грязь из-под колес.

И так вольготно и отрадно,

что деться некуда от слез.

Как будто кончено сраженье,

и мы, прожженные, летим,

прорвавшись через окруженье,

к своим.

Авария. Башка разбита.

Но фотографию найду

и повторяю, как молитву,

такую вот белиберду:

Душа моя, огнем и дымом,

путем небесно-голубым,

любимая, лети к любимым

своим.

1998

«Мой герой ускользает во тьму…»

Мой герой ускользает во тьму.

Вслед за ним устремляются трое.

Я придумал его, потому

что поэту не в кайф без героя.

Я его сочинил от уста —

лости, что ли, еще от желанья

быть услышанным, что ли, чита —

телю в кайф, грехам в оправданье.

Он бездельничал, «Русскую» пил,

Он шмонался по паркам туманным.

Я за чтением зренье садил

да коверкал язык иностранным.

Мне бы как-нибудь дошкандыбать

до посмертной серебряной ренты,

а ему, дармоеду, плевать

на аплодисменты.

Это — бей его, ребя! Душа

без посредников сможет отныне

кое с кем объясниться в пустыне

лишь посредством карандаша.

Воротник поднимаю пальто,

закурив предварительно: время

твое вышло. Мочи его, ребя,

он — никто.

Синий луч с зеленцой по краям

преломляют кирпичные стены.

Слышу рев милицейской сирены,

нарезая по пустырям.

1998

«Я пройду, как по Дублину Джойс…»

Я пройду, как по Дублину Джойс,

сквозь косые дожди проливные

приблатненного города, сквозь

все его тараканьи пивные.

— Чего было, того уже нет,

и поэтому очень печально, —

написал бы наивный поэт,

у меня получилось случайно.

Подвозили наркотик к пяти,

а потом до утра танцевали,

и кенту с портаком «ЛЕБЕДИ»[59]

неотложку в ночи вызывали.

А теперь кто дантист, кто говно

и владелец нескромного клуба.

Идиоты. А мне все равно.

Обнимаю, целую вас в губы.

Да, иду, как по Дублину Джойс,

дым табачный вдыхая до боли.

Here I am not loved for my voice,

I am loved for my existence only.*

1998

«Что махновцы — вошли красиво…»

Что махновцы — вошли красиво

в незатейливый город N.

По трактирам хлебали пиво

да актерок несли со сцен.

Чем оправдывалось все это?

Тем оправдывалось, что есть

за душой полтора сонета,

сумасшедшинка, искра, спесь.

Обыватели, эпигоны,

марш в унылые конуры!

Пластилиновые погоны,

револьверы из фанеры.

Вы, любители истуканов,

прячьтесь дома по вечерам.

Мы гуляем, палим с наганов

да по газовым фонарям.

Чем оправдывается это?

Тем, что завтра на смертный бой

выйдем трезвые до рассвета,

не вернется никто домой.

Други-недруги. Шило-мыло.

Расплескался по ветру флаг.

А всегда только так и было.

И вовеки пребудет так.

Вы — стоящие на балконе

жизни — умники, дураки.

Мы — восхода на алом фоне

исчезающие полки.

1998