Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

В кварталах дальних и печальных

Рыжий Борис Борисович

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

В кварталах дальних и печальных - Рыжий Борис Борисович - Страница 55

Изменить размер шрифта:

Петербургским корешам

Дождь в Нижнем Тагиле.

Лучше лежать в могиле.

Лучше б меня убили

дядя в рыжем плаще

с дядею в серой робе.

Лучше гнить в гробе.

Места добру-злобе

там нет вообще.

Жил-был школьник.

Типа чести невольник.

Сочинил дольник:

я вас любил.

И пошло-поехало.

А куда приехало?

Никуда не приехало.

Дождь. Нижний Тагил.

От порога до Бога

пусто и одиноко.

Не шумит дорога.

Не горят фонари.

Ребром встала монета.

Моя песенка спета.

Не вышло из меня поэта,

черт побери!

1998

«Я музу юную, бывало…»

Я музу юную, бывало,

встречал в подлунной стороне.

Она на дудочке играла,

я слушал, стоя в стороне.

Но вдруг милашку окружали,

как я, такие же юнцы.

И, грянув хором, заглушали

мотив прелестный, подлецы.

И думал я: небесный Боже,

узрей сие, помилуй мя,

ведь мне Тобой дарован тоже

осколок Твоего огня,

дай поорать!

1998

«Не жалей о прошлом, будь что было…»

О. Дозморову

Не жалей о прошлом, будь что было,

даже если дело было дрянь.

Штора с чем-то вроде носорога,

на окне обильная герань.

Вспоминаю: с вечера поддали,

вынули гвоздики из петлиц,

в городе Перми заночевали

у филологических девиц.

На комоде плюшевый мишутка,

стонет холодильник «Бирюса».

Потому так скверно и так жутко,

что банальней выдумать нельзя.

Друг мой милый, я хочу заране

объявить: однажды я умру

на чужом продавленном диване,

головой болея поутру.

Если правда так оно и выйдет,

жаль, что изо всей семьи земной

только эта дура и увидит

светлое сиянье надо мной.

1998

«Ничего не будет, только эта песня…»

Ничего не будет, только эта

песня на обветренных губах.

Утомленный мыслями о мета —

физике и метафизиках,

я умру, а после я воскресну.

И назло моим учителям

очень разухабистую песню

сочиню, по скверам, по дворам

чтоб она, шальная, проносилась.

Танцевала, как хмельная блядь.

Чтобы время вспять поворотилось

и былое началось опять.

Выхожу в телаге, всюду флаги.

Курят пацаны у гаража.

И торчит из свернутой бумаги

рукоятка финского ножа.

Как известно, это лучше с песней.

По стране несется тру-ля-ля.

Эта песня может быть чудесней,

мимоходом замечаю я.

1998

Автомобиль

В ночи, в чужом автомобиле,

почти бессмертен и крылат,

в каком-то допотопном стиле

сижу, откинувшись назад.

С надменной легкостью водитель

передвигает свой рычаг.

И желтоватый проявитель

кусками оживляет мрак.

Встает Вселенная из мрака —

мир, что построен и забыт.

Мелькнет какой-нибудь бродяга

и снова в вечность улетит.

Почти летя, скользя по краю

в невразумительную даль,

я вспоминаю, вспоминаю,

и мне становится так жаль.

Я вспоминаю чьи-то лица,

всё, что легко умел забыть,

над чем не выпало склониться,

кого не вышло полюбить.

И я жалею, я жалею,

что раньше видел только дым,

что не сумею, не сумею

вернуться новым и другим.

В ночи, в чужом автомобиле

я понимаю навсегда,

что, может, только те и были,

в кого не верил никогда.

А что? Им тоже неизвестно,

куда шофер меня завез.

Когда-нибудь заглянут в бездну

глазами, светлыми от слез.

1998

«Приобретут всеевропейский лоск…»

Приобретут всеевропейский лоск

слова трансазиатского поэта,

я позабуду сказочный Свердловск

и школьный двор в районе Вторчермета.

Но где бы мне ни выпало остыть,

в Париже знойном, Лондоне промозглом,

мой жалкий прах советую зарыть

на безымянном кладбище свердловском.

Не в плане не лишенной красоты,

но вычурной и артистичной позы,

а потому что там мои кенты,

их профили на мраморе и розы.

На купоросных голубых снегах,

закончившие ШРМ[60] на тройки,

они запнулись с медью в черепах

как первые солдаты перестройки.

Пусть Вторчермет гудит своей трубой.

Пластполимер пускай свистит протяжно.

И женщина, что не была со мной,

альбом откроет и закурит важно.

Она откроет голубой альбом,

где лица наши будущим согреты,

где живы мы, в альбоме голубом,

земная шваль: бандиты и поэты.

1998