Поклонишься мне, словно куст на ветру, Захочешь сбежать — сразу кинусь вдогонку. Я шкуру с тебя, как с барана, сдеру, К зиме из которой сошьют мне дубленку.

Запомни: обучена грамоте я, Недолго грехов приписать тебе гору. И явится в дом к нам милиция вся, Когда я письмо настрочу прокурору.

И, властная как восклицательный знак, Приема потребовав без проволочки, Где надо ударю я по столу так, Что вмиг разлетится стекло на кусочки.

Узнаешь, разбойник, кто прав, кто не прав, Тебе отомстить мне возможность знакома. Могу, на себе я одежду порвав, Войти и без пропуска в двери обкома.

Хизриевой быстро найду кабинет, Рыдая, взмолюсь: — Патимат, дорогая, Спаси, погибаю в цветении лет, Мучителя мужа раба и слуга я.

Живу как при хане, о воле скорбя, Стократ этой доли милей мне могила.— Хизриева голову снимет с тебя — На деле таком она руку набила.

Но если ее не сумеет рука Настигнуть тебя беспощадней затрещин, Тогда напишу заявленье в ЦК, Где чутко относятся к жалобам женщин.

Еще пред партийным собраньем ответ Ты будешь держать! Позабочусь об этом, Еще ты положишь партийный билет, Прослыв на весь свет негодяем отпетым.

Потом разведусь я с тобой, дураком, Останешься с тещей средь отческих стен ты, А я загуляю с твоим кунаком И стану с тебя получать алименты.

Запомни, что женщина в гневе сильна, Как в страстной любви, и тонка на коварство. Когда-то в былые она времена Умела, озлясь, погубить государство.

Я стану твоею судьбой роковой И, гневом, как молния в небе, сверкая, Еще покажу тебе, кто ты такой, Еще покажу тебе, кто я такая.

***

Впервые провинившись пред тобою, — «Прости меня», — я прошептал с мольбою.

Когда второй я провинился раз, Пришел к тебе, не поднимая глаз. Ты посмотрела на меня с упреком, Напоминая, словно ненароком, Что есть у милосердия предел.

И в третий раз я провинился вскоре И сам признался в собственном позоре И ни на что надеяться не смел.

Я видел взгляд, наполненный тоскою Над пересудом ветреной молвы.

И вдруг великодушною рукою Коснулась ты повинной головы.

Завещание Махмуда

Могильной землею нетяжко меня Укройте, почтенные люди селенья, Чтоб слышать я мог, как пандуры, звеня, Любовь, что воспел я, хранят от забвенья.

Еще вас молю: в изголовье моем Оставьте оконце, чтоб мог я воочью Увидеть, как песню затеплила ночью Печальница в черном пред поздним огнем.

Молю вас: оставьте пандур мой со мной, Чтоб здесь не терял я пожизненной власти И слился в постели порою ночной С возлюбленной стих мой, исполненный страсти.

***

Читая вас, я удивляюсь снова, Как вы могли, глашатаи сердец, О матерях не написать ни слова, Махмуд, Эльдарилав и мой отец?

И говорит Махмуд из Кахаб Росо: — Я не сводил с Марьям влюбленных глаз, Ты своего не задал бы вопроса, Когда бы увидал ее хоть раз.

Марьям я поклонялся безраздельно, Ее певцом прослыв между людьми, И вспомнил мать лишь в миг, когда смертельно Был выстрелом сражен из-за любви.

И вторить стал Эльдарилав Махмуду: — Клянусь, и я не мог предугадать, Что, Меседо увидев, позабуду И целый свет, и собственную мать.

И лишь когда отравленную в Чохе На свадьбе чашу осушил до дна. Окликнул мать я на последнем вздохе И предо мной явилася она.

— А что же ты под небом Дагестана Мать не воспел? — спросил я у отца. — Не помнил я, осиротевший рано, Ее заботы, песен и лица.

Завидных строк наследник полноправный, О, как бы я, глашатаи сердец, Воспел бы мать, имея дар ваш славный, Махмуд, Эльдарилав и мой отец.

***

Как на схватку ашуга ашуг, Сам себя вызываю я в круг:

— Чем ты славен и чем ты силен? — Тем, что смолоду вечно влюблен! — А в кого? Расскажи не тая! — Знают женщины лучше, чем я!

— Что ты понял, ответь? — Лишь одно, Что грешу я стихами давно. — А чего ты не понял, хоть сед? — Я от бога поэт или нет!..

Как на схватку ашуга ашуг, Сам себя вызываю я в круг:

— Кто ты будешь?— Я горский посол! — Что ты знаешь?— Откуда пришел! — А чего ты не знаешь тогда? — Дня, когда я уйду и куда!

— Что ты видишь, касаясь пера? — Вижу то, что случилось вчера. Но как в дымке все то для меня, Что случилося третьего дня…

Как на схватку ашуга ашуг, Сам себя вызываю я в круг:

— Что ты слышишь с отеческих круч?. — Голос неба из аспидных туч. — А еще что ты слышишь с тропы? — Слышу рукоплесканье толпы, Черной зависти ропот глухой За спиною удачи лихой.

А хотелось услышать бы мне Голос горных вершин в тишине…

Как на схватку ашуга ашуг, Сам себя вызываю я в круг:

— С красным солнцем за левым плечом, Давний путник, покаешься в чем?

— Видел, грешный, я улиц гульбу, В честь веселья из ружей пальбу, Но заметить порой, видит бог, Горя в доме соседа не мог.

— Если встать, крутизне вопреки, Над седой колыбелью реки, Что предстанет с вершины внизу? — Мир, себя погрузивший в грозу.

И не зря в этом мире хочу Я надежды затеплить свечу.

— Даль познав с перезвона стремян, Где бывал ты? — Во множестве стран. — А куда не проник ты за век? — В тайну смысла, чем жив человек!

Пять песен Хаджи-Мурата

Пять раз моя прострелена папаха, Наиб, достойный сабли и коня, Хаджи-Мурат я, родом из Хунзаха, Как пять молитв, пять песен у меня.

И первая для матери, чтоб знала: Моя еще не срублена башка, И скакуна мне удаль оседлала, И неразлучна с саблею рука.

Вторая песня, схожая с молитвой, Для Дагестана, чья бедна земля, Где наречен был, вознесенный битвой, Я — правою рукою Шамиля.

Хочу, чтобы земля родная знала: Моя еще не срублена башка, И скакуна мне удаль оседлала, И неразлучна с саблею рука.

А третья песня для жены, с которой Нечасто я бывал наедине. Наследник мой пусть будет ей опорой, Когда она заплачет обо мне.

Я песню для нее пою, чтоб знала: Моя еще не срублена башка, И скакуна мне удаль оседлала, И неразлучна с саблею рука.

А песнь моя четвертая для сына, Вблизи и вдалеке родных вершин Врагов моих всех знает до едина Воинственный, единственный мой сын.

Хочу, чтоб в нем душа лихая знала: Моя еще не срублена башка, И скакуна мне удаль оседлала, И неразлучна с саблею рука.

А недругу, над лезвием булата, Пред боем песню пятую пою: — Не отступай, встречай Хаджи-Мурата, Я по тебе соскучился в бою.

Хочу, чтоб сторона чужая знала: Моя еще не срублена башка, И скакуна мне удаль оседлала, И неразлучна с саблею рука.

Я свиданье женщине назначил

Не хочу, мятежный мой Кавказ, Чтоб стрельбой меня ты озадачил, Потому что нынче в звездный час Я свиданье женщине назначил.

Не торгуй трехлетних жеребцов На торгах, что ломятся от гулов, Верховых не шли ко мне гонцов И уйми глашатаев аулов.

Сделай милость, вздыбленный Кавказ, Как быкам в обуглившейся сини, Черным тучам ты отдай приказ, Чтобы лбов не сталкивали ныне.