Ангелы тоже люди - Ковальская Елена - Страница 23

самом деле человек честный и любишь ее искренне. Вам нужно бежать.

Вернее, отправиться на какое-то время в путешествие. Не говорите никому,

куда вы направляетесь, уезжайте как можно быстрее, взяв с собой все только

самое необходимое. Отправляйтесь к родственнице вашей Елизавете. Там вас

примут. Елизавета сама ждет ребенка и не откажет вам в питании и крове.

- Но как же мы двинемся в такую жару, почти без слуг, с малым запасом

воды?

- Пусть тебя это не заботит. Все будет хорошо. Я буду рядом и помогу вам

преодолеть нелегкий путь.

Иосиф с беспокойством смотрел на свою молодую жену. Солнце палило

нещадно, на небе не было видно ни одной тучки. По лицу девушки, ехавшей

на лошади, груженной тюками с водой и провизией, пролегли следы-

доорожки от пота. Она тяжело дышала и, казалось, еле держалась на лошади.

Еще немного, и она свалится.

Вдруг Мария улыбнулась, выпрямилась и посмотрела наверх. Глаза ее

засветились таким счастьем, как будто не было у них позади всех этих

испытаний. В этот момент Иосиф почувствовал, как воздух зазвенел, а потом

услышал легкий шорох, как будто большая птица следовала за ними. Он не

стал поднимать глаза, зная, что там увидит. А над их головами в этот момент

возникла большая тень - в форме распростершихся над ними ангельских

крыльев...

ДЕВОЧКА ИЗ АКДАМА

Каждый узор, каждый завиток этого белого по прозрачному рисунка на старой

бабушкиной тюли был знаком Веронике с детства, и, как и много лет назад, она привычно

разглядывала их сквозь прикрытые ресницы. Весеннее солнце пыталось пробиться в глаза,

и Вероника играла с ним, пытаясь расщепить сквозь ресницы свет на маленькие радужные

лучики. Небольшая комнатка была обставлена немногочисленной мебелью времен Царя

Гороха - здесь был пузатый буфет и без того светлого, да еще и выгоревшего цвета, за

стеклами которого ютились вазочки, фарфоровые фигурки разных времен и народов,

многочисленные рюмочки - стаканчики, давно потерявшие своих собратьев и разная

другая мелочь; в тон ему трюмо, на зеркальной глади которого от времени образовались

странные маленькие черные точки; старая, но достаточно крепкая софа; строгий, без

всяких излишеств стол на высоких круглых ножках, покрытый белой вязаной салфеткой,

два близнеца-стула, которые, судя по цвету и форме, состояли в родственных связях с

вышеуказанным столом. От всего веяло спокойствием и немного нафталином. На софе,

покрытой любимой бабушкиной периной было тепло и уютно, и Вероника подумала, что,

может, вот оно и есть, счастье, когда тепло, светло, и не хочется даже менять положение

тела, чтобы, не дай бог, ничего другое тоже не изменилось. Просто так лежать и ловить

ресницами солнечных зайчиков…

- Ве-ро-ни-ка! - гулким басом сказали настенные часы, а маятник, упрямо мотая большой

позолоченной головой, нашептывал: «тик-так,тик-так, все пройдет, все-о пройдет…».

Шарканье старых мягких тапочек так органично вписалось в эту картину, что девушка

даже не заметила, как вошла бабушка. Она осторожно поставила поднос с чаем и сладкими

домашними булочками на стол и тихо позвала свою любимицу:

- Верочка, дорогая, ты уже не спишь?

Вероника сладко потянулась и села:

- Уже нет, бусь.

- С днем рождения тебя, милая.

«Господи, как здорово, что этот прекрасный, солнечный день обещает еще и много, много

всего интересного! А который час? Почему никто еще не звонит поздравлять меня

любимую? Мне ведь двадцать! Ух ты, двадцать…»

И как будто в ответ на ее мысленный вопрос замигал новогодними огоньками новенький

«Sumsung»: «Ах, мой милый Августин, Авгутин, Авгус…», не успел допеть он, когда

Вероника схватила трубку:

- Привет, дочь, с днем рождения, надеюсь, у тебя все хорошо, ресторан заказан на восемь,

увидимся. Анастасии Петровне привет. Бегу, целую.

Ну вот, даже в день рождения одно и то же. Привет, как дела, и, даже не дослушав как,

пока, бегу, целую, деньги на тумбочке. Вернее, не на тумбочке, а в надежном банке, на

валютном счету, всегда сколько хочешь, не хватит - добавлю. Только денег обычно

хватало, а вот отца - если б только он знал, как ей сейчас его не хватало, и никакими

деньгами компенсировать это было не возможно. Маму Вероника почти не помнила, она

умерла, когда ей было пять лет отроду, и в ее памяти отчетливо сохранилось лишь одно

воспоминание: утро, большой круглый стол, они сидят и пьют чай с малиновым вареньем.

Скатерть белая, а чашки с большим заварочным чайником небесно-голубого цвета. И еще

большой самовар, натертый до зеркального блеска, в чьем золотом пузе отражается не

менее золотое солнышко. Все хорошо и безмятежно, а мама похожа на ангела. После

смерти жены отец замкнулся и с головой ушел в работу, а воспитание «Верочки» взяла на

себя бабушка. Отец так больше и не женился, женщину так и не нашел, что было и

неудивительно - с его ритмом работы было бы свинством завести даже собаку - она бы

сдохла от тоски, сутками сидя в пустой квартире. Маленькую Веронику воспитала

бабушка - «буля», как любовно ее называла внучка. Анастасия Петровна, потеряв дочь, все

свое внимание отдавала внучке, и друг для друга они были одни на свете. Взрослые

шептались, что буля балует девочку, что та должна ходить в садик, общаться с детьми. И

все это было правильно. По настоянию отца так и сделали, но через неделю дело было

решенным. Вероника не хотела выходить из маленького, уютного, похожего на пряничный

домик убежища були на эти огромные, холодные, пахнущие свежей краской просторы. К

тому же она пугалась кричащих по поводу и без него детей, как воспитанный ребенок

делилась своими игрушками с другими малышами, свое общество никому не навязывала,

детских интриг плести не умела, и к вечеру каждого дня буля обнаруживала ее в каком-

нибудь углу одну, без игрушек и без настроения. А после того, как незнакомая девочка, ни

слова не говоря, отобрала у нее куклу и ею же пребольно ударила по голове, а другая

милая с виду подружка, угостив конфетой, попыталась ее вернуть, устроив такую

истерику, что сбежались воспитатели со всего детского сада, Вероника категорически

отказалась туда возвращаться, и конечно же, буля была полностью на ее стороне. Отцу

пришлось уступить, и Вероника опять с радостью окунулась в мир бабушкиных историй,

красивых картинок в огромных книгах и разных журналах, которые буля собирала,

интересных вещей, хранящихся в шкафах, комоде и буфете. Нельзя сказать, что она

чувствовала себя одинокой, всего, что у нее имелось, ей хватало, чтобы построить свой

маленький сказочный мир, где она была принцессой, и бури обходили ее страну стороной.

А, может, она просто не знала, что одиночество существует, и что оно так называется.

- Отец звонил?

- Да. Как всегда скороговоркой. Буль, а, правда, что стареть страшно?

- О чем ты, милая? Разве можно бояться того, что неминуемо случится? К тому же

молодость слишком суетлива. Мне нравится моя старость.

- Я понимаю - книжки, свободное время, жизненный опыт… Но все же… Ничего уже не

изменить, ничего интересного впереди…

- К сожалению, только в молодости мы думаем, что действительно в силах что-то

изменить. Бьемся, как мухи в паутине, то одно выдернем крылышко, помашем, то другое.

Только потом понимаешь, что все давно было решено, и, увы, не нами. А мы просто

меняли декорации.

- Ты думаешь, действительно ничего нельзя изменить? А зачем же тогда биться в этой

самой паутине, менять декорации? Легче сразу лечь и умереть.

- Кое-что изменить можно. Но - только то, что внутри тебя. И тогда декорации будут

меняться сами собой, а ты будешь просто наблюдать за этим - спокойно, с интересом и без