Беспризорный князь - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 27

Занятый мыслями, Олята не услыхал шагов, раздавшихся обочь, и, когда на него свалилось тяжелая туша, вывернуться не успел. Попытался, но почувствовал у горла холодное лезвие.

– Лежи смирно, тать! – прохрипели сверху. – Зарежу!..

Пришел в себя Олята в доме. Помятый, в испачканной рубахе, он стоял посреди горницы, а напротив, за столом, сидел незнакомый муж с длинными усами. Концы усов свешивались ниже подбородка. Усы были тронуты сединой, как и голова мужа. Грузный, с заметным брюшком, он смотрел на Оляту хмуро. «Посол!» – догадался сотник и попытался вытащить руки из ременных пут. Те не поддались.

– Татя поймал! – докладывал ляху знакомый холоп. – За цветником таился. Это при нем было!

Холоп выложил на стол снятый с пояса Оляты кинжал.

– А это в сапоге!

Рядом с кинжалом явился нож. Лях взял кинжал и стал его разглядывать. Олята решил, что пора подать голос.

– Я не тать! – сказал обиженно. – Княжий сотник!

– Да ну? – сощурился лях и отложил кинжал. – Что делал княжий сотник в моем дворе? Я не звал.

– Я… Это…

Олята замялся, не зная, стоит ли поведать ляху о чувствах к его дочке. Вдруг тот накажет Данусю? Пока он медлил, вмешался холоп.

– Не первый раз его у дома вижу! Точно искал, как тебя известь!

Тут Оляту прорвало. Он вдруг вспомнил, кто он есть. Какой-то холоп вздумал его порочить?

– Заткни хайло! – рявкнул что силы. – На кого руку поднял, песий сын? Скажу князю, на стене повиснешь! Вверх ногами!

Рык ляха впечатлил. А вот холопа – нисколько. Насмешливо глянув на Оляту, он повернулся к ляху.

– Дать ему?

Холоп развернулся, но лях остановил.

– Погоди, Куба! Видишь? – он показал кинжал. – Вещь дорогая, римской работы. Да и одет-то в шелк. Какой тать?

– Ограбил кого! – не согласился холоп. – После чего на себя напялил. Обычное дело. И сюда пришел грабить.

– Средь бела дня? – возразил лях. – Ты в самом деле сотник? – обернулся он к Оляте. Не слишком ли молод?

– Князю виднее! – буркнул уязвленный Олята. Для сотника он и вправду смотрелся молодо. Могли подумать, что пожалован из-за сестры. Это Оляту обижало.

– Зовут-то как? – не отстал лях.

– Олятой.

– Христианское имя есть?

– Михаил.

– Михал, значит, – лях отложил кинжал. – Кого искал в моем дворе, Михал?

– Дануту! – признался Олята, решив не запираться.

Лях с Кубой переглянулись.

– Зачем тебе моя дочь?

– Подарок принес.

– Какой?

– Покажу, если развяжете!

Лях подумал и кивнул. Куба неодобрительно сморщился, но, подойдя, руки Оляте распутал. Уноша растер занемевшие кисти и полез за ворот. Куба насторожился. Олята извлек из-за пазухи платок с серьгами и, подойдя к столу, положил перед ляхом.

– Вот!

Лях развернул платок и удивленно уставился на серьги. Затем схватил одну и стал разглядывать камень, ворочая им в луче света.

– Лал?!.

– Он! – подтвердил Олята. – Я, боярин, человек не бедный. И коли глянулась девка, серебра не жалею.

Лях с Кубой снова переглянулись.

– Давно у тебя с ней? – спросил лях.

– Только дважды видел! – вздохнул Олята. – Говорил и того раз, да и то недолго. Собирался сегодня…

– Что?

– Поднести дар и спросить: пойдет ли за меня?

– Отца почему не просишь? – нахмурился лях.

– Спросил бы! – не стал спорить Олята. – Непременно. Но прежде ее. Ежели не люб, чего к тебе идти? Насильно мил не будешь.

– Ишь, какой! – хмыкнул лях. – Куба! Кликни Гузицу! Иди! – Добавил, видя, что холоп колеблется: – Как-нибудь справлюсь…

Холоп исчез. Лях уставился на Оляту, разглядывая его с видимым интересом. Уноша не остался в долгу. Ляху это не понравилось, он снова нахмурился. Олята понимал, что ведет себя дерзко, но с другой стороны: зачем было его вязать? Трудно было спросить? Нашли татя! Неизвестно, чем кончилась бы игра в гляделки, но вернулся Куба. За ним шагала баба в убрусе и линялой поневе. Правой рукой она сжимала замызганный рушник. «Гузица!» – догадался Олята. Была Гузица поперек себя шире, на ее могучей груди легко поместился бы младенец, причем вместе с колыбелью. Вместе с бабой в горницу явился запах жареного мяса, подгоревшего молока и еще чего-то кухонного, из чего Олята заключил, что неведомая ему Гузица не кто иная, как стряпуха.

– Знаешь его?

Лях указал Гузице на пленника. Та подслеповато сощурилась.

– Знаю! – ответила густым басом. – Олята, княжий сотник. На смоках летает.

– Что?!

Подскочивший от этих слов лях едва не протаранил головой низкий потолок.

– Еще он шурин князю Ивану! – добавила Гузица. – Княгинька – его родная сестра, а младенец-княжич, которого недавно крестили, доводится Оляте племянником. Был бы сотник братом Ивану, то княжич считался бы сыновцем…

Гузица, как было видно, всерьез намерилась просветить хозяина о тонкостях родственных отношений княжьего двора, но лях замахал руками, и Куба, развернув повариху, подтолкнул ее к двери. Та сделала попытку упереться, но холоп оказался сильнее.

– …А еще Олята княжичу – вуй!.. – донеслось из коридора, после чего бас поварихи стих.

– Садись! – сказал лях, указывая на лавку. Олята степенно присел. Разобрались, наконец!

– Княгиня Анна тебе и вправду сестра?

Олята нахмурился. Сказали ведь! Однако кивнул.

– Не похожи.

– Мы двойнята! – обиделся уноша. – Она в мать пошла, а я в отца. Только я родился первым!

– Роду вы какого? Правду говорят, что из смердов?

Олята обиделся. Ежели князь не видит различий между смердом и боярином, тебе дело? Ссориться, однако, не хотелось. Юлиуш – отец Дануси.

– Смерды на земле сидят, – стал объяснять Олята. – Коли ушел – вольный людин. Взял меч и пошел в дружину, стал княжьим ближником…

– Шляхтичем, – сказал лях.

Олята кивнул, не желая спорить. Какая разница?

– Что тебя боярином не жалуют?

– Боярин на земле сидит! – улыбнулся Олята. – Мне-то зачем? Другие дела есть!

– На смоке летаешь?

Олята не ответил. Тем, кто имел дело со смоками, строго-настрого запрещалось об этом рассказывать. За то и жаловали. Хозяин смока приравнен к десятнику, Олята над ними – сотник, даже стража озера получает в полтора раза выше обычного жалованья. Вот и держат язык за зубами. Гузица, однако, знает. Интересно, от кого? Хорошо, конечно, что она его признала, но все ж…

– Дочку мою сватаешь, а таишься! – упрекнул лях.

– Так ты не отдал! – возразил Олята.

– Куба! – кивнул лях вернувшемуся холопу. – Кликни Дануту!

Олята замер. Сейчас решится. Холоп исчез. За дверью послышались легкие шаги, в горницу влетела Дануся. Единственная, любимая и желанная. Увидев Оляту, она замерла и покраснела. Лях, заметив, ухмыльнулся.

– Сотник принес тебе дар, дочка!

Лях глянул на Оляту. Тот, стараясь сдержать прыгающее сердце, встал и протянул платок с серьгами Дануте.

– Ой! – сказала та. – Это что?

Данута зачарованно взяла с платка сережку, поднесла к глазам.

– Неужели?..

– Лал! – подтвердил лях. – Не сомневайся!

– Вправду мне?

– Так! – сказал Олята, тая сердцем. – Бери, коли угодил!

Дануся схватила вторую сережку, мигом вдела обе в розовые мочки, предварительно достав из них серебряные. После чего, крутнувшись, исчезла.

– К зеркалу побежала! – пояснил лях, улыбаясь в усы. – Вишь, Михал, по сердцу ей твой дар. Теперь скажешь?

«Ладно! – подумал Олята. – Если Гузица знает…»

– Летаю! – вымолвил тихо. – Более того, старший над смоками.

Он признался с единственной целью: дать понять, почему сотником в столь юных летах. Бахвалиться Олята не любил.

Лях впечатлился. Застыл, пожирая гостя взглядом. «Будешь знать! – мысленно усмехнулся Олята. – А то – тать…»

Если б он мог проникнуть в мысли отца Дануты, то очень удивился: Юлиуш думал совсем о другом. «Тысяча золотых! – ликовал лях. – И это для начала! Земли, титул… Куба – дурень! Верный пес, но ума, как у курицы. Чтобы тать явился в шелках и с золотом… А вот дочка – умница, сразу разглядела… Год подобраться не мог, а он сам! Теперь, главное, не спугнуть…»