Беспризорный князь - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 26

Служить Ивану было радостью, и Олята служил. Растил змея, учился им управлять. У сестры это получалось лучше, что неудивительно: Оляну зверюшки с детства обожали. После того как сестра, выйдя замуж, перестала летать, смок ее затосковал. Перестал есть, не хотел принимать другого хозяина. Оляте пришлось взять змея себе. Змей оправился и стал летать. Тогда и сказал Иван шурину: «Жалую тебя сотником! Главным над змеями!»

Надо ли говорить, как воспрянул Олята? В осьмнадцать годков – и сотник! И ведь по заслугам, не по родству. Никто лучше Оляты не управляет змеями. Вон как воеводу ляхов из седла выдернул! Подобное только Иван может. Его змеи как один слушаются, можно сказать, любят. И что удивительно: не растил их Иван, не обихаживал, не кормил изо рта жеваной рыбой, однако стоит князю показаться у озера, как смоки несутся стремглав и тянут к нему шеи, млея, когда Иван снисходит их погладить. Олята этого не понимал, но не удивлялся. Зять мог все. Бескровно завладеть княжеством, без сечи прогнать войско, предварительно ободрав с воев зброю, и даже объявить, что после него в Галиче будет править смерд.

Жизнь Оляты шла радостно, пока в ней не появилась Данута. Ранее девками он не увлекался – времени не было. Летом все время со смоками, зимой наступает время учений. Иван не позволяет дружине лениться, и это правильно. Со смоками рать в теплое время, зимой змеи спят. Это, к слову, великая тайна, ни один ворог не должен ведать. Разбудить смока зимой можно, но что далее? Кормится змей рыбой, та подо льдом. Попробуй налови! Каждому нужен воз. К тому же на холоде рыба мерзнет, а смок мороженую не ест. Так что пусть спит.

Если Олята не глядел на девок, то они – наоборот. Служанки, сталкиваясь с ним в хоромах, хихикали и томно опускали глаза. Как-то одна прижала уношу в уголке. Обняв за шею, стала нашептывать в ухо такой срам, что Олята залился краской. За этим занятием и застала их сестра, проходившая мимо.

Оторвав девку от брата, Оляна отвесила ей оплеуху (та ойкнула и убежала), после чего погрозила Оляте кулаком.

– Так она сама! – обиделся Олята. – Подумаешь! Другие вон с ними!

– Другие пускай! – прикрикнула сестра. – Ты не смей!

– Почему? – насупился Олята.

– Дурачок! – Оляна погладила его по щеке. – Зачем это тебе? Только избалуешься. Коли невтерпеж, женись! Найди девку добрую, хочешь, сама сыщу? Пойми, это сладко, когда у обоих впервые. До смерти помнить будете, что чистые и нецелованные слюбились!

«А с Некрасом как? – хотел возразить Олята. – У него до тебя вдова была!» Хорошо, что вовремя прикусил язык. Не стоило поминать. Вдова у Некраса была пригожей, сотник мог и жениться на ней, не погуби Улыбу лазутчик Великого. А кем была в ту пору Оляна? Сопливой девкой, стиравшей Некрасу порты. Иван ее в ложницу не тащил, сама влезла. Что неудивительно: к такому-то…

– Подумай! – велела сестра, отправляясь по своим делам.

И вот теперь, лежа на лавке, Олята этим и занимался. Дума выходила горькая. Лях не отдаст Дануту вчерашнему смерду. Да и сама дева к нему не расположена: вместо того чтоб выйти, послала холопа. А все потому, что он негожий. Разглядывая себя в ковше при умывании (зеркало стоило дорого, да и зачем оно уноше?), Олята видел продолговатое, скуластое лицо с крупным носом и тонкими губами. Ликом он пошел в отца, это Оляна – в мать, хотя лучше б наоборот. Хотя нет. Если б наоборот, Иван на сестре не женился бы. Сестра у него красавица. Как бы то ни было, о Дануте следовало забыть. Чего Оляте никак не хотелось, а найти выход из ситуации он не мог.

За этими размышлениями и застала его Оляна. Почувствовав настроение брата, присела на лавку и погладила Оляту по голове. Тот, растаяв, рассказал все – за язык не пришлось тянуть.

– Дурачок! – вздохнула сестра, когда Олята умолк. – Неужто ждал, что Данута сама на шею кинется? Так она же не сенная девка, что сама к тебе липнет. Ей ведать хочется, что у тебя к ней? На самом деле люба или нет? Снова приедешь, выйдет.

– Нет! – возразил Олята. – Я ей не по нраву. Негожий.

– Ты? – засмеялась Оляна. – Да девки в Звенигороде по тебе млеют! Высокий, статный, ликом как с иконы. А уж как вырядишься…

Олята недоверчиво засопел.

– Так! – подтвердила Оляна. – Пригожий у меня брат!

– Краше Некраса? – хмыкнул Олята.

– Краше его нет! – отрезала сестра. – Но ты не хуже! Так чтоб завтра же – к ней!

– А лях?

– Ты, главное, с Данутой сговорись! – улыбнулась Оляна. – Остальное не твоя забота.

Олята послушался и на следующий день прискакал к подворью посла. Пустив Дара шагом, он слонялся вдоль тына, поглядывая на окна. Данута не показывалась. Правда, и давешний холоп не вышел – то ли счел ненужным, то ли отлучился куда. Утешало это мало. Олята измучился, проглядев все глаза, клял себя, что послушал сестру, но развернуться и уехать не мог. Собравшись наконец с духом, он прибрал поводья, и тут дверь в дом растворилась. На крыльце явилась Данута. Олята ощутил, как екнуло сердце, и приник к тыну.

Дева не глянула в его сторону. Спустившись во двор, стала возиться с кустами, трогая цветы и нюхая распустившиеся бутоны. Делала она это неспешно, то и дело поворачиваясь к уноше то правым, то левым боком. В его сторону, однако, по-прежнему не смотрела. Олята замер, любуясь стройным станом возлюбленной. Так продолжалось довольно долго. Насытившись видом девичьей фигуры, Олята пожелал увидеть ее лицо и негромко окликнул:

– Дануся!

Дева замерла и медленно повернулась. Олята с восторгом увидел милое личико. Нижняя губка Дануты была прикушена, и уноша понял: та с трудом сдерживает улыбку. Он догадался, что Данута заметила его давно, но ждала, наблюдая из окна. Вышла, когда он собрался уехать. Но все равно не показала, что к нему. Возилась с цветами, ожидая, пока он окликнет. А он медлил…

– Дануся! – повторил Олята. – Ладушка! Подойди!

Дева оглянулась на окна, поколебалась, но приблизилась.

– Меня Олятой зовут! – поспешил уноша. – Я…

– Сотник князя Ивана! – прервала Данута. – Ведаю!

«Откуда?» – удивился Олята, но сообразил: Данута о нем справлялась. Значит, не один он томился. От этой мысли в груди Оляты стало тепло.

– Зачем ты здесь? – продолжила Данута, глянув на гостя. – Чего надобно?

– Тебя! – признался Олята. – Иссох весь! День и ночь о тебе думаю!

– Неужто? – усмехнулась Данута. – Раз увидел и присох?

– Так! – подтвердил Олята.

– Мало девок в Звенигороде?

– Таких, как ты, нет!

– Ой ли? – сощурилась Данута. – Мне другое молвили. Дескать, любят девки сотника, да и он – их!

– Лжа! – обиделся Олята. – Нет у меня никого! И не было. Ты одна в моем сердце. Оно кровью обливается, когда не вижу тебя!

Данута потупилась. Как показалось Оляте, весьма довольная. Несколько мгновений оба молчали.

– Чем же глянулась? – поинтересовалась Данута, подымая глаза. В них прыгали чертики. – Чем сердце сотника ранила?

– Всем! – выдохнул Олята. – Ликом, станом, голосом. А поешь как! Душу щемит!

– Правда? – обрадовалась Данута.

– Вот тебе крест! – Олята размашисто перекрестился. – Век бы слушал!

– Так что мешает?

– Он! – Олята похлопал по тыну. – Как пес неприкаянный за ним брожу. Сил больше нет! Пойдешь за меня?

– Это батьке решать! – прищурилась Данута.

– А сама как? – не отстал Олята. – По сердцу ли?

– У него и спрошу! – хмыкнула Данута и побежала к дому. Легко, как будто несомая ветром. Олята провожал ее жадным взглядом. Взлетев на крыльцо, Данута внезапно обернулась и помахала уноше ручкой.

– Жди меня с даром! – крикнул Олята. – Скоро!

И вот теперь с подарком за пазухой Олята приближался к знакомому дому. Поначалу он хотел постучать в ворота, но, подумав, не решился. Выйдет давешний холоп и прогонит. Проехав взад-вперед мимо тына (Дануся должна заметить), Олята набросил повод на кол и сиганул через тын. Оказавшись во дворе, осмотрелся. Самым подходящим укрытием виделись цветы, Дануся первым делом идет к ним. Олята пересек двор и притаился за кустом. Присев на корточки, стал ждать. Мысленно он видел, как выходит Дануся, он встает и протягивает ей подарок. Та берет, разворачивает… Что будет дальше, Олята представить не мог. Или же она ахнет, покраснев от радости, или же брезгливо сморщится и вернет дар. Угадал ли? Золотые серьги с лалами – княжеский подарок, но Данута – дочка посла. Может, следовало спросить, чего хочет? Вдруг не серьги, а бусы? Или поясок с золотыми бляхами? Дальше фантазия Оляты не простиралась. Спросить, конечно, было бы разумно, но радости в таком подарке мало. Хорошо, когда он нежданный…