На пороге Тьмы - Круз Андрей "El Rojo" - Страница 53

— Доброе утро, мля, — сказал зевающий Федька. — Ругаться хотел всякими словами, но сейчас глянул — и не стал. Сам бы того… не пошел в общагу, в общем. Как оно?

Кивнул он при этом на ангар, явно ожидая подробностей, но я пропустил вопрос мимо ушей и лишь спросил:

— Ну что, в Порфирьевск?

— В Порфирьевск, фуле нам, красивым, — хмыкнул Федька, разворачиваясь задним ходом. — Трос есть, домкрат есть, у тебя боекомплект полный?

— Полный.

— Надо бы вообще двойной или тройной возить, мало ли оно что.

— А я двойной и взял вчера, мне там сразу на зарплату нагрузили.

— Это правильно, это одобряю, — кивнул Федька, вглядываясь в дорогу, по которой метались пятна света из фар.

Улицы города были совершенно пустынны — лишь фонари над парадными светились. Даже за окнами мало где свет пробивался: все пока спали. КПП выросл как-то неожиданно перед нами, ворота накопителя распахнулись, пропуская нас в безопасность досмотровой площадки. К машине подошел заспанный сержант в сопровождении двух солдат, с крыши, из-за колючего ограждения, в нашу сторону развернулся «максим» на треноге.

— Куда в такую рань? — мрачно спросил служивый, явно с Федькой знакомый.

— Мародерствовать, куда еще, — усмехнулся Федька. — В Митино планируем.

— Опять к Тьме несет, — пробормотал тот, забираясь на заднее колесо и заглядывая в кузов: — В ящике что?

— Инструмент, запчасти.

— Открой.

Солдат, стоявший справа, постучал по двери кабины и, когда я ее открыл, быстро заглянул под сиденья, после чего сам захлопнул дверцу. К Федьке тоже претензий не возникло.

— Давай, только на окраинах не зависай, по-швыдкому проскакивай, — сказал сержант, знаком подавая команду открыть вторые ворота.

— Давай, спокойной смены, — ответил Федька и рванул грузовик с места.

Замелькала в лучах уже привычная разруха, лужи разбрызгивались колесами, и брызги летели на стекло, расплываясь в россыпь искр, и тогда включались шипящие пневматические щетки, сначала размазывая это все в мутную пленку, но потом все же прочищая поле зрения.

— Ничего, ничего, за окраину выскочим — и поедем спокойно, медленно, с песнями, — сказал Федька, напряженно крутящий баранку.

Один раз что-то крупное и темное метнулось в свете фар, но не на нас, а, наоборот, наутек, — а больше никаких приключений не случилось. Последние постройки остались позади, а вокруг раскинулась чернота поля, не столько видимого, сколько угадываемого.

— Заипца,[6] — сказал Федька, закуривая папиросу и опуская боковое окошко. — Пока самую гнусь проскочили. Но ты это… не расслабляйся, ствол держи наготове.

— А что может быть?

— Да хрен его знает. Для бандитов темно, они сами пока прячутся… да мало ли что — просто держи.

Я только хмыкнул скептически.

— Хуже всего сломаться здесь посреди ничего, — продолжал развивать мысль Федька. — Я поэтому и запчасти скупаю постоянно и по два дня в неделю под машиной валяюсь. Мы в свое время привыкли к тому, что машина если ездит, то ездит, поломка — это ЧП, а на этих… даже у «немцев» с «американцами» поломки — это вариант нормы, если мелкие, а о наших «ГАЗах» и «ЗИСах» и говорить нечего. Хотя вон «ГАЗ-67» бегает, ничего. Хотя тоже с подвеской проблемы постоянные, разбивается.

Федька был в разговорчивом настроении, а я, наоборот, в молчаливом, поэтому диалог быстро превратился в монолог. Но его это не напрягало, потому что болтовней, как я понял, он сон сгонял.

Вскоре за спиной небо начало становиться серым, забрезжил смутный и вялый рассвет. Затем больше, и вскоре темнота вокруг начала понемногу истачиваться, испаряться, превращаясь в мутную, серую хмарь. Потом и вовсе утро настало — мерзкое, правда, ветреное и дождливое.

Дорога совсем раскисла, ехали медленно. Федька даже сказал:

— На грузовики кидаться не будем, хоть город за них больше платит. Что поменьше берем, чтобы «блиц» тащить мог на тросу по такой помойке.

— Это если не заведем?

— Может завестись, а потом проблемы начнутся, — пожал он плечами. — Всяко может быть, главное — не нарываться.

Поле сменилось лесом, опять стало темнее, правда ненадолго: день неумолимо вступал в свои права, изгоняя ночь из своих владений, до тех пор пока не придет ее смена. Грузовик переваливался по колдобинам, покачивался, брякал металлический капот, погромыхивал кузов, елозил инструмент в ящике, но крепкий германский полноприводный грузовик катил легко, кажется даже совсем не напрягаясь.

За лесом была развилка, на которой мы свернули на куда менее раздолбанную дорогу: видать, по ней куда меньше ездили, не размесили.

— Все, пошли на север, к Тьме, — прокомментировал Федя. — Крути башкой, выискивай проблемы.

— Понял.

Но проблем не попадалось, к моей большой радости. Все тянулись поля, менялись перелесками и новыми полями, вновь был лес, а потом опять поле, в одном месте дорогу подразмыло, пришлось медленно и аккуратно переезжать это место, но в общем все шло без всяких приключений. Разве что спина и задница немного устали от неудобного сиденья: с эргономикой в кабине «опеля» было так себе.

Затем я опять увидел Тьму. Не так явственно, как тогда, с самолета — дождь, туман, хмарь скрадывали ее чудовищность, да и далеко мы были, — но черная стена, поднимающаяся от земли и до неба, не только была заметна, но и ощущалась уже отсюда как некое внутреннее беспокойство, как постоянный мелкий, но навязчивый страх.

Потом Федька тормознул среди чистого поля, сказал:

— Порфирьевск рядом, давай бак дольем — на случай, если придется потом сматываться.

— Давай.

В поле оказалось чудовищно ветрено, плащ-палатка попыталась завернуться вокруг меня погребальным саваном, капюшон сдернуло с головы. Матерясь и проклиная погоду, мы подкатили бочку к борту, протянули из нее шланг в бак.

Отсосал бензин Федька с помощью большой резиновой груши, лишив меня удовольствия прокомментировать то, как он будет отплевываться от бензина — я именно этого ожидал, — а вскоре содержимое канистры перебралось в бак.

— Все, теперь двойная бдительность, — сказал он, когда мы опять забрались в кабину. — Открывай окно, по хрен ветер, готовься стрелять во все, что движется. Очки больше не снимай, Тьма близко.

— Понял.

Ехали медленно теперь, вертя головами на триста шестьдесят градусов. Городок Порфирьевск был мал, собрался на небольшом поле между лесом, холмами и железной дорогой. Похоже, что он и существовал при большой узловой станции и гигантском товарном дворе, к которому мы и подъехали.

Над городком нависала Тьма. Нет, не прямо над ним, до нее было, наверное, больше десятка километров, а то и все двадцать, она даже лес явно не накрывала, но чувствовалась каждой клеткой тела, каждым нервом. Это было как инфразвук, который ощущаешь не ушами, а диафрагмой, это как постоянная угроза, как ощущение наводящегося тебе в затылок ствола.

— Видал, тут сколько всего? — громким шепотом, явно под воздействием давящего страха, спросил Федька, когда «блиц» засунул морду в ворота с распахнутыми створками, ведущие на огромную территорию, застроенную пакгаузами, складами, депо, какими-то мастерскими.

Рельсы по ней разбегались десятками веток, уже местами проросшие травой, и тут и там вразброс стояли паровозы. Много паровозов.

— Вот такой один в Сальцево притащить — считай, озолотился, — сказал Федька. — Но не судьба: пути туда давно разобраны.

— А на хрена он им? — спросил я исключительно для того, чтобы самому не молчать.

— Они от них электричество получают, типа малых электростанций. Расставили в нескольких местах и угольком кормят. Не хуже нашей ТЭЦ. Заодно если и сломается один, то не катастрофа.

Было пусто. Ни людей, ни тварей, ни зверья, ни даже ворон каких-нибудь — вообще ничего. Звук мотора становился нестерпимо громким, когда мы проезжали мимо какого-нибудь склада, либо снова стихал, если ехали по открытой территории. Автомат Федька перевесил себе на грудь, и заодно я заметил, как его рука несколько раз пробежала по подсумкам разгрузки, словно проверяя, на месте ли магазины. Нервничает бывалый Федька, здорово нервничает, не меньше меня как минимум. А я уже понял, что если он задергался, то это точно не зря.