Черная стрела - Стивенсон Роберт Льюис - Страница 35

трепетавшего Мэтчема, его молящие глаза.

Тут он вспомнил об опасностях, которые грозили ему теперь. Ему показалось, что в

соседней комнате движется человек; потом где-то очень близко раздался вздох; послышался

шорох платья и звук шагов. Он стоял, насторожившись, и глядел, как колеблются ковры на

стенах; скрипнула дверь, портьеры раздвинулись, и, держа в руке лампу, вошла Джоанна

Сэдли.

Она была наряжена в роскошные ткани глубоких, мягких тонов, как и подобало

одеваться дамам в зимнее, снежное время. Волосы на голове у нее были собраны вместе и

лежали, словно корона. Она, казавшаяся такой маленькой и неловкой в одежде Мэтчема,

была теперь высокая, как молодая ива, и не шла, а словно плыла по полу.

Не вздрогнув, не затрепетав, она подняла лампу и взглянула на молодого монаха.

– Что вы здесь делаете, добрый брат? – спросила она. – Вы, без сомнения, не туда

попали. Кого вам нужно? – И она поставила лампу на подставку.

– Джоанна... – сказал он, и голос изменил ему. – Джоанна, – снова начал он, – ты

говорила, что любишь меня. И я, безумец, поверил этому!

– Дик! – воскликнула она. – Дик! – И, к удивлению Дика, прекрасная высокая молодая

леди шагнула вперед, обвила его шею руками и осыпала его поцелуями. – О безумец! –

воскликнула она. – О дорогой Дик! О, если бы ты мог видеть себя! Ой, что я наделала, Дик, –

прибавила она, отстраняясь. – Я стерла с тебя краску. Но это можно поправить, Дик. А вот

чего нельзя поправить, вот чего не избежать: моего замужества с лордом Шорби.

– Это уже решено? – спросил молодой человек.

– Завтра, перед полуднем, в монастырской церкви, Дик, – ответила она, – будет

покончено и с Джоном Мэтчемом, и с Джоанной Сэдли. Если бы можно было помочь

слезами, я выплакала бы себе глаза. Я молилась не переставая, но небо глухо к моим

мольбам. Добрый Дик, дорогой Дик, так как ты не можешь меня увезти из этого дома до

утра, мы должны поцеловаться и сказать друг другу прощай!

– Ну нет, – сказал Дик. – Только не я; я никогда не скажу этого слова. Положение наше

кажется безнадежным, но пока мы живы, Джоанна, есть и надежда. Я хочу надеяться. О,

клянусь небом и победой! Когда ты была для меня только именем, разве я не пошел за тобой,

разве я не поднял добрых людей, разве я не поставил свою жизнь на карту? А теперь, когда я

увидел тебя такой, какая ты есть – прекраснейшей, благороднейшей девушкой Англии, – ты

думаешь, я поверну назад? Если бы здесь было глубокое море, я прошел бы по волнам. Если

бы дорога кишела львами, я разбросал бы их, как мышей.

– О, – сухо сказала она, – ты поднимаешь слишком много шума из-за голубого

шелкового платья!

– Нет, Джоанна, – возразил Дик, – не только из-за одного платья. Ведь тебя я уже видел

ряженой. А теперь я сам ряженый. Скажи откровенно, я не смешон? Не правда ли, дурацкий

наряд?

– Ах, Дик, он вполне к тебе подходит, – улыбаясь, ответила она.

– Вот видишь! – торжествующе сказал он. – Так было в лесу и с тобой, бедный Мэтчем.

По правде сказать, у тебя был смешной вид! Зато теперь ты красавица!

Так они болтали без умолку, держа друг друга за руки, обмениваясь улыбками и

влюбленными взглядами. И часы им казались минутами – так могли бы они провести всю

ночь. Но внезапно послышался шорох, и они увидели маленькую леди. Она приложила палец

к губам.

– О боже, – воскликнула она, – как вы шумите! Не можете ли вы быть посдержаннее? А

теперь, Джоанна, моя прекрасная лесная девушка, что ты дашь своей кумушке за то, что она

привела твоего милого?

Вместо ответа Джоанна подбежала к ней и пылко ее обняла.

– А вы, сэр, – продолжала юная леди, – что вы дадите мне?

– Сударыня, – сказал Дик, – я охотно заплатил бы вам той же монетой.

– Ну, подходите, – сказала леди, – вам это разрешается.

Но Дик, покраснев, как пион, поцеловал ей только руку.

– Чем вам не нравится мое лицо, прекрасный сэр? – спросила она, приседая до самого

полу.

Потом, когда Дик наконец холодно обнял ее, она прибавила:

– Джоанна, твой милый очень неловок, когда ты смотришь на него. Уверяю тебя, он

был гораздо проворнее при нашей первой встрече. Я вся в синяках, моя милая! Можешь мне

больше никогда не верить, если это не так! А теперь, – продолжала она, – наговорились ли

вы? Ибо я скоро должна удалить паладина.

Но оба влюбленных заявили, что они еще ничего не сказали друг другу, что ночь

только началась и что так рано они не хотят расставаться.

– А ужин? – спросила юная леди. – Разве мы не должны спуститься к ужину?

– О да, конечно! – вскричала Джоанна. – Я забыла!

– Тогда спрячьте меня, – сказал Дик, – за ковер, в сундук, суньте куда хотите, лишь бы

я был здесь, когда вы вернетесь! Помните, прекрасная леди, – прибавил он, – что мы в

отчаянном положении и, быть может, с сегодняшней ночи до самой смерти никогда не

увидим друг друга.

При этих словах юная леди смягчилась. И когда несколько позже колокол принялся

сзывать к столу домочадцев сэра Дэниэла, Дика спрятали у стены, за ковром, он дышал через

щель между коврами и мог даже видеть комнату.

Но недолго пробыл он в этом положении.

Тишина в верхнем этаже дома нарушалась лишь треском пламени и шипеньем сырых

дров в камине; но сейчас до напряженного слуха Дика долетел звук чьих-то чрезвычайно

осторожных шагов. Затем дверь открылась, и черномазый карлик, в одежде цветов лорда

Шорби, просунул в комнату сперва голову, а потом свое искривленное тело. Он открыл рот,

казалось, для того, чтобы лучше слышать; глаза его, очень блестящие, быстро и беспокойно

бегали по сторонам. Он обошел комнату вокруг, постукивая по коврам, закрывавшим стены.

Однако Дик каким-то чудом избегнул его внимания. Потом карлик заглянул под мебель и

осмотрел лампу; и, наконец, видимо глубоко разочарованный, собирался уже выйти так же

тихо, как и вошел, но вдруг упал на колени, поднял что-то с полу, рассмотрел и в восторге

спрятал в сумку на поясе.

Сердце Дика упало, ибо то была кисть от его собственного пояса. Ему было ясно, что

этот карлик-шпион, находивший злобное удовольствие в своей должности, не станет терять

время, а отнесет ее своему хозяину, барону. У него было искушение отодвинуть ковер,

напасть на негодяя и, рискуя жизнью, отобрать у него предательскую кисточку. Покуда он

колебался, возникла новая тревога. На лестнице раздался грубый, надтреснутый от пьянства

голос; и по коридору загремели неровные, тяжелые шаги.

– Зачем же вы живете в тени густых лесов? – пропел этот голос. – Зачем же вы живете?

Эй, дураки, зачем же вы здесь живете? – прибавил он с пьяным хохотом.

И запел опять:

Вижу, в пиво ты влюблен,

Мой толстяк, игумен Джон.

Ты – за пиво, я – за снедь.

Кто же в церкви будет петь?

Лоулесс, увы, мертвецки пьяный, бродил по дому, отыскивая уголок, где бы проспаться

после попойки. Дик пришел в ярость. Шпион сначала испугался, но сразу успокоился, поняв,

что имеет дело с пьяным; с быстротой кошки он выскользнул из комнаты, и Ричард больше

его не видел.

Что было делать? Без Лоулесса Дику не удастся освободить Джоанну. Но, с другой

стороны, шпион, быть может, спрятался где-нибудь поблизости, и, в таком случае, если Дик

заговорит с Лоулессом, последствия будут самые роковые.

Тем не менее Дик все же решился заговорить с Лоулессом. Выскользнув из-за ковра, он

остановился в дверях и угрожающе поднял руку. Лоулесс, багровый, с налитыми кровью

глазами, шатаясь, подходил все ближе. Наконец он смутно разглядел своего начальника и,

невзирая на повелительные знаки Дика, громко приветствовал его по имени.

Дик набросился на пьяницу и стал его яростно трясти.