Беру все на себя - Красницкий Евгений Сергеевич - Страница 42

— Честной муж Семен из села Огнева! За хулу, прилюдно излитую на воеводу Погорынского ТВОИМ человеком, вира — гривна серебром! Разочтешься при разделе добычи. И образумь СВОИХ людей, иначе в другой раз за поносные слова на боярина Кирилла велю язык урезать!

На лице «адмирала Дрэйка» сменилась целая гамма выражений. Сначала он, видимо, собрался возмутиться — какая такая вира? Потом возмутиться еще больше — за союзниками, можно сказать, братьями по оружию, доглядывать? И лишь затем до него дошло не только то, ЧТО было сказано, но и КАК это было сказано: «ТВОЙ человек», «СВОИХ людей». Мишка, также, как недавно Егор его самого, вталкивал Семена в статус первого лица среди огневцев, и недвусмысленно указывал на отдаваемое ему погорынцами предпочтение перед Колобродом.

Носильщики-огневцы присутствовали при произошедшем, хоть и безмолвно, но явно небезучастно. Переглянувшись между собой, они, не дожидаясь указаний, дружно крякнули и вздели носилки с Семеном Дыркой над бортом ладьи.

— Э-э! Полегче! — забеспокоился Семен. — Не уроните, дырка сзаду!

— Не боись! — отозвался один из передней пары. — Как дитя донесем! — подхватил второй.

Они ловко пристроили переднюю часть носилок на планширь и сами перелезли с берега на ладью, чтобы принять «ценный груз». Колоброд глянул на «подъемно-транспортную операцию» со злобной тоской, сплюнул и, пробормотав под нос нечто ругательное, пошел прочь.

«Вот таким, значит, образом, сэр Майкл? Что ж, врага вы себе в лице мистера Колоброда, эсквайра, нажили, но это мелочь. А вот то, что у „адмирала Дрэйка“ образовалась в Огнево-тауне изрядная оппозиция — очень важно. Теперь „адмиралу“ без поддержки воеводы Погорынского никуда не деться. М-да-с, разделяй и властвуй… „Кхе!“ — как изволит выражаться их сиятельство лорд Корней».

Треска, сохраняя невозмутимо-величественный вид, тоже решил взойти на борт, но торжественного восшествия не получилось. Сначала, перекинув ногу через планширь, он умудрился сесть на край собственного плаща, отчего при попытке выпрямиться чуть этим же плащом и не был удушен. Затем ножны меча совершенно непонятным образом оказались у него между ног, а непривычное к тяжести доспеха тело повлекло вперед так, что, опершись на поврежденную ногу, Треска охнул от боли и вынужден был опуститься на четвереньки. В довершение всех бед дрегович, пытаясь подняться на ноги, ухватился обеими руками за планширь и не заметил, что зацепился ожерельем за утку.[19] Нитка, естественно, лопнула и стеклянные бусины дождиком просыпались Треске под ноги.

Мишка деликатно отвернулся, Егор продолжил увлеченно ковыряться в ухе и лишь один Семен «посочувствовал» дреговическому старейшине:

— Ребяты, помогите ему! Убьется же с непривычки, дырка сзаду!

Треска, раздраженно отмахнувшись от протянутой руки, поднялся на ноги, громко сопя, взобрался на кормовой помост и, красный, как свеклина, уселся рядом с Егором.

«Да-а, а ты ведь дикарь, честной муж Треска! У себя в Уньцевом увозе ты, может, и хорош, и авторитетен, но стоит тебе хоть чуть-чуть выпасть из привычного уклада, и куда что девается? И впрямь сущий дикарь! И побрякушками обвешиваешься, как папуас, и наряжаешься неуместно, в приятном заблуждении, что выглядишь „не хуже других“, и в смешное положение себя то и дело ставишь… Какое разительное несоответствие лубочно-благостному представлению потомков о далеких предках! Упрели вы начисто, уважаемые родовичи, в лесных дебрях сидючи, не работает, ей-богу не работает формула „по старине, как от пращуров заповедано“! Голимый консерватизм, переходящий в полную неадекватность, выходит.

Вообще, посмотришь — и хоть в петлю! Лесовики закоснели в неизменности так, что хоть за деньги на ярмарке показывай, Ратнинская сотня (уж на что, казалось бы, другой культурный уровень!) на корню гниет, Рюриковичи докрышевались, считай, до полного оскотинивания, православие слабо, язычество не находит ответов на „вызовы времени“… Что же происходит-то? Где инициатива, мать ее, где прогресс, где расцвет культуры? Пассионарность где, в конце концов? Почему-то все исследователи дружно восхищаются строительством храмов и произведениями ремесленников и делают из этого вывод о расцвете культуры. А что из всего этого доходит до низов, до глубинки? Да практически ничего! За то, что князья начнут обустраивать, а не только обирать свои уделы, придется заплатить развалом державы, а этим „Трескам“ и „Дыркам“ похрен — они и слова-то „держава“ не знают, и русскими себя не считают!

А так ли страшна была Орда, как ее малевали? Может быть, яблочко уже готово было свалиться в первые же подставленные руки? Вот эти самые „Трески“ и „Дырки“ пойдут класть головы, защищая Русь? Да ни хрена! Привычно засядут по своим медвежьим углам в надежде, что до них не доберутся. Да и кого им защищать? Князей? А где это видано, чтобы „дойная корова“ защищала „крышу“? Города? То есть то, что, по понятиям того же Трески, только сосет соки из его рода, ничего не давая взамен? Страну? А ее, по тем же понятиям, и нет вовсе!

Ну уж нет, милостивые государи, если вам пофиг, то мне за Державу обидно! Я вас научу, блин, Родину любить! Не „малую родину“, охи да ахи по поводу которой начались с подачи писателей-деревенщиков, а вот так — с большой буквы! Хоть дерьмократы-либерасты это правило и отменили, но меня в школе учили писать именно так! Пусть и не доживу, но наизнанку, едрить вас через канифас-блок, вывернусь, чтобы Орда через сто лет по мордасам огребла! А вы, чтоб вам всем охренеть на рассвете, даже и не заметите, как я из вас, пеньков, людей делать буду. Вот прямо сейчас и буду, и ни одна падла не пикнет и ни о чем не догадается!»

Мишка подождал, пока носильщики-огневцы сойдут на берег, и обратился к Семену Дырке:

— Давай-ка, Семен Варсонофьич, пока суд да дело, до конца с тобой разберемся.

— А чего со мной разбираться-то, дырка сзаду? Я что, дитя малое, сам не разберусь…

— Чем мы еще можем помочь тому, чтобы ты Огнево мог под свою руку нагнуть и никакие Колоброды тебе в этом деле помешать не могли?

— Э? — Такой постановки вопроса «адмирал Дрэйк» явно не ожидал.

— Силой-то тебе, в случае нужды, и свояк подсобит, воеводу из-за этакой мелочи беспокоить невместно, — продолжил Мишка таким невозмутимым тоном, словно речь шла о делах самых обыкновенных. — Но думается мне, что для сего дела не только и не столько сила потребна.

— Чего-чего?.. Ну дырка сзаду… Ты… это… Для какого такого дела?

«Так, клиент, похоже, несколько подрастерялся, что, собственно, нам и требуется. Продолжаем „увеличивать насыщенность информационного потока на входе“ за счет плотной „упаковки“ подтекста».

— Для такого, что надобно нам точно знать: какое число людей ты в СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ сможешь выставить в СВОЮ ладейную дружину по призыву воеводы Погорынского? Скольких доспешных и оружных, скольких простыми гребцами да найдутся ли у тебя кормщики и для наших ладей?

— Кормщики?

«Ага!! Клиент дозревает — повторяет только последнее слово, за которое зацепилось сознание, все остальное остается „непереваренным“».

— Или ты думаешь, что великий князь Киевский Мстислав Владимирович… — Мишка сделал паузу, любуясь, как в выпученных глазах Семена Дырки всплывает вопрос: «А князь-то Киевский тут при чем?», потом продолжил: —…оставит безнаказанным набег Полоцка и Литвы? Думаешь, не будет большого похода, дабы покарать злодеев?

— Ты… это… погоди…

«А вот хрен тебе! Я еще не закончил».

— Или нам не на тебя, а на Колоброда в таком разе рассчитывать? Так я велю его вернуть. Как миленький, вприпрыжку прибежит. Так что? Звать Колоброда?

— Да погоди ты!!! — Упоминание имени соперника стало последней каплей, Семена, наконец, прорвало. — Какой следующий раз?.. Тьфу, едрит тя в грызло… большой поход? А… это… какая ладейная дружина?

— Как у твоего свояка, только на ладьях.