Бандит - Латынина Юлия Леонидовна - Страница 22

И вновь обернулся к Валерию:

– А еще он что тебе сказал?

– Он мне много чего сказал, – отозвался Валерий, – он мне про контракт Михайского рассказал…

– Распелся! Соловей народный!

– Он меня бил! – заверещал Рыжий.

– Молчи, падла! А в ментовке тебе х… сосать будут, да?

– А еще он мне тебя, Шерхан, предложил завалить, – невинным голосом добавил Валерий.

– Врет, гад! – заорал Рыжий.

Шерхан чуть наклонил голову:

– Если ты, Рыжий, еще раз позволишь себе встрять в чужой разговор, я тебе язык из жопы выдерну, понял? Я тебя из Валентина Валентиной сделаю!

Помолчал и добавил:

– Значит, меня завалить?

Но Рыжий не унимался:

– Ах ты… – заорал он, вскакивая, – да как у тебя мозги повернулись врать-то так!

Шерхан цыкнул, и тут же двое быков подхватили Рыжего и хлопнули об стул с такой силой, что ножки стула брызнули во все стороны, и Рыжий очутился на полу.

Боевики захохотали.

– Ну так кто же из них врет? – осведомился Шерхан, обращаясь к своей свите.

– Он врет! – орал Рыжий, вскочив на ноги.

– Да ведь я с тобой, Шерхан, три года, что он несет – куда мне без тебя?

– А баксы у тебя зачем в тайнике? – осведомился Валерий. – Двадцать тысяч баксов и ксивы на какого-то Середничего.

На лице Рыжего мгновенно мелькнула торжествующая улыбка, и Валерий, холодея, понял, что ошибся: Шерхан знал и про ксивы, и про деньги. Рыжий был слишком труслив, чтобы спрятать от своего шефа двадцать кусков.

– Да это ж деньги Кур…

Шерхан поднял руку, и Рыжий мгновенно заткнулся.

– Да помню я, не чирикай над ухом, – сказал Шерхан лениво, как бы считая вопрос о том, кто кому врал, закрытым.

– Что с ним делать будем, а, Борик? – обратился главарь к одному из присутствующих.

– На куски резать.

– Трахнуть его сперва!

– В мешок и в воду!

– А ты. Рыжий?

– А я бы его на склад отвез, – сказал Рыжий, – а потом Шакурову фотку отправил. Так, мол, и так, твой приятель у нас, давай делать «ченч»: ты нам десять кусков, мы тебе приятеля.

– Живого? Ты что, спятил? – Зачем живого? Он нам кусками, и мы – кусками. Жопку отдельно, ручки отдельно…

Боевики захохотали. Шерхан обвел глазами присутствующих.

– Хитер ты, Рыжий… Слышите, крокодилы? Слышите, из чего человек баксы гонит…

И вдруг – на Рыжего, в упор:

– Или тебе, Рыжий, не баксы нужны? Или ты этого лоха живым подержать хочешь? И на меня науськать?

Рыжий посерел.

– Ладно, парень, – сказал Шерхан, пристально глядя в глаза Валерию.

– Скажу честно – я бы тебя отпустил. Но за гадскую басню о Рыжем твои яйца в мясорубку бы надо отправить. Уши вон, как Рыжему, на разный фасон сделать. Тебя опетушить мало.

И, помолчав:

– В гараж его, чтобы воздуха не портил. А тебе, Рыжий, спасибо за придумку – только возни много. Я это говно хочу закопать сегодня, а не завтра.

Нестеренко давно уже уволокли в гараж, а Шерхан остался один на веранде, прогнав всю свою свиту и время от времени прикладываясь к ребристой, с заграничными наклейками бутылке.

По правде говоря, Шерхану было жалко парня. Не в том смысле, в каком бывает жалко человека, или собаку, которую переехала машина, или даже бабочку на булавке. А в том смысле, когда, например, купил человек «Вольво», да и побил его о столб: жалко и денег, и искореженного металла, который в иных условиях верно бы работал.

Шерхан ни на секунду не сомневался, что парень сказал правду: Рыжий предлагал парню завалить Шерхана. Рыжий, он такой: языком человека оплетет, как плесень завалявшуюся горбушку, он бы этого парня доуговаривал… Но вот в чем Шерхан сомневался, так это в том, что Рыжий парню не врал. Рыжему что надо было? Чтобы парень его отпустил. А после этого Рыжий парня бы замочил или сдал Шерхану, фраеру-то можно лапшу на уши вешать, а сам-то Рыжий, дрянь разноухая, знает, что без Шерхана ему – как ананасу без корней.

А хороший был бы из парня работник. Может, не хуже Рыжего. Не было бы этих слов – и можно было бы развязать парня, и стал бы он хлестать с ними водку, и согласился бы в разговоре, что, мол, да, дерьмо этот мой Шакуров, – хотите, я завтра сам с Шакурова получу в полном размере?

«Убью Рыжего, убью суку, – вдруг подумал Шерхан, – убью за парня».

Около трех часов ночи дверь гаража, в котором валялся Валерий, отворилась. Вспыхнул свет: в гараж вошли двое или трое, среди них – Рыжий и Шерхан. – Заворачивайте, – сказал Шерхан.

Кто-то кинул на пол старый, видавший виды ковер, и тут же Валерия завернули в него. Он рыпнулся и тут же получил сапогом по почкам, если бы не ковер, плакали бы почки… Валерий гукнул и стал лежать тихо.

– Извини, парень, что так получилось, – сказал на прощание Шерхан, – сам нарвался.

Через пять минут автомобиль с дышащим свертком мчался по ночному шоссе.

Ковер был старый и, видимо, висел в гараже, – щетина его, пропитанная бензином и соляркой, лезла Валерию прямо в нос.

«Сукины дети, – подумал с тоской Сазан, – ведь они меня закопают и с Сашки еще деньги за меня возьмут! А может, на склад везут?»

Тем временем «шестерка» съехала с шоссе и стала подскакивать на грунтовой дороге.

Наконец машина остановилась. Двое боевиков заглушили мотор, вынесли сверток из машины, огляделись. Тачка стояла в еловом лесу, на взгорке. Далеко внизу темнела бетонная стена какого-то овощехранилища.

– Тихо вроде, Леш? – спросил один.

– Вроде тихо, – согласился второй, – а это что за грузовичок там стоит?

– Да он тут еще до перестройки стоял, – отмахнулся первый.

Леша подхватил новенькую штыковую лопату, резво сверкнувшую в лунном свете, и с хрустом воткнул ее в землю. Второй бандит последовал его примеру.

Место для могилы было выбрано с умом: еще недавно на взгорке располагалась свалка. Месяца два назад, по решению поссовета, свалку сгребли в яму и закопали, и теперь взгорок был словно расцарапан гигантской стальной лапой и густо усыпан вывороченной глиной и всякими жизненными отходами. Свежезасыпанная яма никому бы не бросилась в глаза среди этого лунного пейзажа, никто бы не удивился поганому запаху, буде такой случится, и уж точно никто в ближайшие двадцать лет не стал бы это место раскапывать.

Но дело вышло не такое простое: через несколько сантиметров лопаты стали то и дело натыкаться то на жестяную банку, то на древний кинескоп, то на хлюпающий и изорванный кусок рубероида. Боевики начали ругаться сквозь зубы.

– А может, развяжем его, – спросил Леша, – пусть сам копает?

– Это мысль, – согласился второй. Но потом подумал и решительно замотал головой: – Не пойдет.

– Почему? Помнишь, тот, красноносый, как миленький вырыл…

– Это тебе не фраер. Ты его развяжи, а он тебе такие скачки с лопатой устроит.

И оба боевика еще решительней заработали.

Боевики ошибались, полагая, что поблизости никого нет и что грузовик, отогнанный ни с того ни с сего за бетонную стену, стоит там как памятник советскому режиму.

Грузовик этот приехал к стене не более получаса назад. Экипаж его намеревался спереть несколько ящиков со склада. Трое мужиков переправились через ограду, водитель же остался волноваться в кабине. Когда наверху, на опушке, послышался шум мотора и сверкнули фары, водитель было решил, что явилась ментовка, и чуть не дал деру, но мысль о неизбежной поимке пеших товарищей остановила его; он скорчился под сиденьем и замер, как ходики в остановившихся часах.

Наверху, на горе, боевики наконец сообразили, где кончается собственно яма, и теперь копали немного сбоку, продираясь сквозь белую слежавшуюся глину.

Они работали нервно и торопливо.

Где-то в лесу ухал филин, далеко-далеко на военном аэродроме пронзительно загудел самолет, пленник извивался по земле бессловесным и безруким червяком.

Движения Валерия были не совсем бесцельными: в метре или двух от борозды, где его положили, склон резко уходил вниз. Он был усыпан всяким дерьмом, и битые местной детворой стекла сверкали в лунном свете, как блестки на юбочке фигуристки.