Белые яблоки - Кэрролл Джонатан - Страница 38

— Откуда тебе это известно, Изабелла?

— Я сразу поняла, что это был за сон, когда он мне приснился. Сразу.

— Но как? Откуда тебе было знать, что сон о твоей смерти — пророческий?

— Понятия не имею.

Коко потрясла в воздухе ладонью так, как будто хотела остудить ее.

— Это впечатляет. Никогда не слыхала ни о чем подобном, а ведь мне много чего рассказывали, поверь.

Изабелла принялась за ветчину.

— Возможно, иногда совсем неплохо быть немного не в себе.

— Еще бы! Расскажешь мне сон?

— Нет. Теперь моя очередь спрашивать.

Тут Коко вдруг проделала нечто неожиданное: схватила чашку Изабеллы и одним глотком выпила весь чай. Вытерев рот тыльной стороной ладони, она кивнула:

— Валяй.

— Откуда ты?

— Из чистилища.

— Так оно существует?

— Оно совсем не такое, каким его представляют себе люди, но в принципе их представление тоже вполне сгодится.

— Так, значит, есть и рай и ад?

Коко помотала головой:

— Нет. Только жизнь, смерть и чистилище. Люди придумали рай и ад и сильно осложнили этим свою жизнь. Ты когда-нибудь встречала по-настоящему хорошего человека, который считал бы себя достойным посмертного вознесения в рай? Ведь нет, признайся. Каждый уверен, что проклят за свои прегрешения.

— Так как же все это устроено?

Простота вопроса пришлась Коко по душе. Всего шесть слов!

Вдруг Изабелла, переменившись в лице, слабо вскрикнула и поморщилась, как если бы ее внезапно ударили под ложечку. Тело ее пронзила резкая боль. Она откинулась на спинку стула и непроизвольно приоткрыла рот. Дышать она не могла.

Коко сразу поняла, что с ней случилось. Она придвинула к ней свою чашку с чаем:

— Выпей быстрей.

Изабелла, вперив в нее остановившийся взор, едва нашла в себе силы, чтобы подчиниться. Стоило ей сделать всего один глоток, как боль утихла. Трясущейся рукой она отняла чашку от губ.

— Что же ты? Выпей все до капли. Так будет вернее.

Пережитая боль была такой сильной, что едва ее не спалила. Еще немного, и она превратилась бы в горстку пепла.

— Что это было? — с трудом выдавила она из себя.

— Моя оплошность. Я пила из твоей чашки, и мне следовало сразу передать тебе мою. Прости. Ты пострадала по моей вине.

По виду Изабеллы нетрудно было догадаться, что она ничего не поняла. Коко терпеливо продолжила пояснения:

— Отпив из твоей чашки, я получила возможность вести разговор о сложных материях на понятном тебе языке. Иначе ты не разобрала бы моих слов.

— А какой твой родной язык?

— Я ведь уже говорила, что явилась сюда из чистилища. Находясь в вашем мире, я ему не принадлежу.

Изабелла, указав на нее пальцем, осторожно предположила:

— Так это не ты?

— Это всего только малая часть меня. — Она подняла вверх большой палец. — Точно так же, как, к примеру, любой из твоих пальцев является лишь частью тебя.

— А остальное? Ты не могла бы показать мне себя всю, целиком?

— Нет, даже пытаться не стоит. Ты пока не в состоянии этого постичь, понимаешь? Только когда твоя жизнь кончится… Для того и существует чистилище. Там учатся пониманию и постижению.

— Почему на меня вдруг обрушилась эта боль?

— Твоя душа оказалась переполнена чужеродной информацией. Ну… Чтобы тебе было понятнее… Предохранитель перегорел. В тебя были загружены данные, которые ты не смогла усвоить и обработать. Жесткий диск у тебя маловат оказался. Пригубив из моей чашки, ты поднялась на другой уровень. Теперь все в порядке. Мы можем продолжать. Тебе ничто не угрожает.

— Так как же все это устроено?

Коко стала загибать пальцы:

— Жизнь. Потом чистилище. Потом смерть. Люди думают, что умирают, когда жизнь кончается. Ничего подобного. Сначала им приходится побывать в чистилище и там усвоить, что такое смерть и как им обрести в ней свое место.

— Выходит, чистилище — это что-то вроде школы?

— Да, в некотором смысле.

— Значит, умерев, все отправляются учиться?

— Оставив позади жизнь, все попадают в школу, совершенно верно. — Коко подозвала проходившего мимо официанта и заказала еще чаю.

— Так где же я побывала, когда отправилась за Винсентом?

— В чистилище.

— Но я отчетливо все помню. Очень похоже на наш мир. Очень.

— Совершенно верно. Это специально так устроено для новоприбывших, чтобы они попадали в привычную обстановку. Но чем дольше ты там находишься, тем заметней все меняется.

— А смерть? Что это такое?

— Смерть — это мозаика. Она — мозаика.

Официант подал им чай. Ответ Коко глубоко разочаровал Изабеллу, и она не сумела этого скрыть.

— О чем ты?

— Ты строишь свою жизнь, а потом она заканчивается. Но что происходит с существом по имени Изабелла, которое ты создала? Исчезает ли она, когда твои глаза закрываются навек? Это было бы бессмысленно, согласись. С какой стати вся энергия, накопленный опыт, развитое воображение обратились бы в ничто? Семьдесят лет развития вдруг в одно мгновение исчезли бы в никуда? — Улыбнувшись, она прибавила: — В том числе вкус перца или… карандаша.

Изабелла, слушавшая ее с напряженным вниманием, улыбнулась.

— Винсент вечно надо мной смеется, когда я грызу карандаши, а я не могу избавиться от этой привычки.

— И от души перчишь свою еду.

— Откуда ты это знаешь?

— От него.

— Он много обо мне рассказывал?

— Нет. И всегда только хорошее, никакой критики. — Коко передвинула свою чашку влево, потом вернула ее на прежнее место и взглянула на Изабеллу. — Это меня доставало.

— Расскажи о смерти.

Коко пошарила в кармане куртки.

— Тебе когда-нибудь случалось видеть мозаику? — На лице ее появилась гримаса: найти то, что ей было нужно, оказалось нелегко.

— Да, я была в константинопольской Софии и в церкви Сан-Витале, в Равенне.

— Отлично.

Коко наконец вытащила из кармана целую пригоршню кусочков разноцветной смальты. На некоторых были отпечатаны буквы. Сделав едва уловимое движение запястьем, она разжала кулак. Плиточки рассыпались по всему столу, некоторые откатились к самому краю, но на пол не упала ни одна.

— Ты всегда таскаешь в кармане смальту?

— Только в особых случаях. Теперь составь из них какой угодно узор. Вперемешку или по цветам, как пожелаешь. — Небрежным кивком она указала на поверхность стола.

Изабелла, немного поколебавшись, внимательно оглядела все валявшиеся на столе кусочки и начала пододвигать к себе те из них, что ей приглянулись. Действовала она неторопливо и сосредоточенно. Не зная, что на сей раз затеяла Коко и чем все это могло закончиться, она руководствовалась исключительно собственным вкусом.

— Значит, как пожелаю? — на всякий случай переспросила она, не отводя взгляда от плиток.

— Да, конечно. Это не игра. Сложи их как хочешь.

Изабелла отыскала нужные буквы и сложила из них слово «перец», которое поместила в квадратную рамку из красных, синих, желтых и черных керамических осколков. И продолжала работу, выбирая, складывая, меняя разноцветные кусочки местами. Лишь однажды она подняла глаза на Коко, пытаясь по выражению ее лица определить, что у нее на уме, но бесстрастный взгляд Коко ничего не выражал.

К столику подошла Маргарет Хоф. Ей стало любопытно, что проделывает ее венская приятельница с грудой маленьких плиток, усеявших стол. Изабелла не обратила на нее внимания, и Маргарет, выразительно фыркнув, ушла за стойку. Коко молча курила и прихлебывала чай.

Изабелла закончила работу. Она принялась было считать плитки, но Коко твердо ее остановила:

— Не делай этого, не считай. Количество не имеет значения.

— Но я просто…

— Говорю же тебе, прекрати. — В голосе Коко звучала холодная уверенность.

Изабелла, негодуя в душе, что ею командуют, все же подчинилась.

— Что дальше? — спросила она, положив ладони на столешницу.

Коко кивнула:

— Положи руки на колени.

Изабелла послушалась и на этот раз, но покорность ее не была вознаграждена: против всякого ожидания ничего не произошло. Посетители неторопливо перемещались по залу бара, разговаривали, присаживались за столики, расплачивались, уходили. Кто-то затянул песню, вслед за этим из противоположного конца зала послышался взрыв смеха. Изабелла пристально следила за Коко, ловя взглядом каждый ее жест. Не предпримет ли она чего-либо? Ничего. Через некоторое время, устав ждать от Коко хоть каких-либо действий или пояснений, она переключила внимание на свой узор. Она заметила, что изумрудно-зеленый осколок мозаики, формой своей напоминавший звезду, очутился не на месте. И как это она могла положить его сюда? Найдя подходящее окружение для зеленой звезды, она вдруг поняла, что созданная ею картина весьма далека от совершенства, и принялась увлеченно передвигать другие осколки. Это занятие полностью поглотило ее, хотя все то время, пока она подталкивала пальцами то вправо, то влево элементы мозаики, ее не покидала мысль, до чего же это глупо. И вдруг Коко, про которую она и думать забыла, произнесла: