Белые яблоки - Кэрролл Джонатан - Страница 39

— Никто не в силах бывает оставить свой рисунок как есть, всякий норовит передвинуть один фрагмент, потом еще, и так без конца. Ты всю жизнь перемещаешь кусочки мозаики вверх и вниз, вправо и влево, пытаясь исправить общий вид картины. И порой это удается, все выглядит безупречно. Но лишь на недолгое время. Становишься старше, что-то в жизни меняется, и вот настает срок опять исправить рисунок. А потом еще раз, еще… В точности так, как ты это сейчас делаешь.

Изабелла тотчас же подняла глаза на Коко. Та сунула в рот один из неиспользованных керамических осколков и принялась жевать его. Потом подхватила пальцами второй и съела с не меньшим аппетитом. И как ни в чем не бывало продолжила пояснения:

— Существует две мозаики. Первая — жизнь, которую ты проживаешь. Когда она заканчивается, она становится частью Большой Мозаики.

— А у инопланетян есть свои мозаики? — полюбопытствовала Изабелла.

Она с трудом верила, что столь дурацкий вопрос мог сорваться с ее губ, но в глубине души надеялась услышать ответ.

— У инопланетян, у индюков, у инфузорий, у индусов. Мы можем пройти по всему алфавиту, у всех есть свои мозаики. Все то, что когда-то существовало, отправляется туда в той или иной форме. Всякий становится фрагментом Большой Мозаики.

— Но для чего она? Я имею в виду, какова цель всего этого?

— Она сама и есть конечная цель.

— Но мне от этого не легче, Коко. Получается, что все мои вопросы пока так и остались без ответа.

Коко съела еще один кусочек плитки. Она пожала плечами: мол, мне-то какое дело до твоих вопросов и сомнений? Некоторое время они просидели молча, глядя друг на друга. Тишину нарушила Коко, неожиданно спросив:

— А ты в курсе, что Винсент всегда носит в кармане маленькую красную пластмассовую ложечку?

— Как же, это ведь его талисман. Я помню, откуда она у него. Как-то летним вечером в Вене мы купили мороженое и съели его на берегу Дуная.

Коко поерзала в своем кресле, сев так, чтобы лицо Изабеллы предстало перед ней анфас.

— Хорошо ли ты помнишь тот вечер?

— Еще бы! А что?

— Помнишь, какой вкус был у мороженого?

— Мороженое было ромовое с изюмом. В центре города как раз открылся павильон.

— Почему Винсент сохранил ложку?

В голосе Изабеллы зазвучали нотки торжества:

— Он сказал, что это был один из счастливейших вечеров в его жизни.

Коко протянула руку к мозаике Изабеллы, подхватила двумя пальцами фрагмент и, держа его на ладони, протянула ей через стол:

— Ешь.

— Что?!

— Съешь его. Делай, что говорят.

Изабелла взяла квадратик и, недолго думая, сунула его в рот. И сразу ощутила изумительный вкус и аромат. Такое ни с чем не спутаешь! Ромовое, с изюмом — сладкая прохлада! Это было так неожиданно и так приятно, что она закрыла глаза, погрузившись в воспоминания, которые принадлежали ей одной.

Когда она снова их открыла, ей стало на удивление тепло, воздух наполнял аромат цветов и все вокруг заливало золотистое сияние медленно догоравшего летнего дня. Она стояла на площади, держа в руке мороженое. В двух шагах от нее Винсент вычерпывал свое мороженое из пластикового стаканчика той самой красной ложкой. Взмахнув ею, как дирижерской палочкой, он спросил:

— А теперь куда?

Она помнила, какие слова произнесет, но тем не менее слушала саму себя затаив дыхание.

— Пошли прогуляемся по городу, а потом посидим у воды. — Она отдавала себе отчет, что в теле ее в настоящий момент одновременно живут две разные Изабеллы, прежняя и нынешняя.

И в течение следующего получаса обе эти Изабеллы и Винсент Этрих неторопливо миновали центр города с его элегантными магазинами, уличными музыкантами, стайками куда-то спешивших ребятишек и никуда не торопившихся японских туристов. Все они наслаждались теплым ветерком и золотистым сиянием этого венского вечера.

Дойдя до набережной, Изабелла прежняя и нынешняя, а также Винсент уселись на зеленую скамейку и болтали ни о чем с откровенностью и доверительностью, знакомой лишь любовникам. Им было так хорошо вместе. Они нашли друг друга, и оба знали, что это — навсегда. Жизнь не могла преподнести им более ценного подарка, не могла быть лучше, чем в тот теплый вечер. Винсент был прав, когда сказал, что день этот стал одним из счастливейших в его жизни.

Что же до Изабеллы, то для нее это параллельное переживание одних и тех же событий, свершавшихся одновременно в прошлом и настоящем, стало подлинным откровением. Чувства ее обострились до предела. От сверхъестественного сочетания терпкой новизны и изысканного аромата воспоминаний у нее закружилась голова. Но эти обе ее жизни вовсе не конфликтовали друг с другом. Все происходило так, как если бы Изабелла вела машину по незнакомой дороге, а рядом с водителем сидела она же прежняя, хорошо помнящая и трассу, и обочины, и с радостным чувством смотрела бы по сторонам. Слушала восторженную болтовню водителя и отмечала про себя детали окружающего, которые ускользнули от ее внимания во время прошлой поездки.

Держась за руки, любовники наблюдали, как воды Дуная меняли цвет, становясь все темнее по мере того, как на землю опускался вечер. Она собиралась что-то ему сказать, но в этот миг все разом кончилось. Она снова очутилась в полутемном баре, за столиком, поверхность которого была почти сплошь усеяна плитками мозаики. Коко все так же сидела напротив.

Едва осознав, что погружение в прошлое подошло к концу и она вынырнула в настоящее, Изабелла ощутила мучительное желание вернуться обратно в Вену, в тот день, быть рядом с Винсентом. Это было похоже на возвращение к унылой яви после сказочного сна, в пространстве которого так хочется побыть хоть несколько лишних мгновений, совсем чуть-чуть, лишь бы успеть поцеловать своего возлюбленного или отведать соблазнительных яств, приготовленных специально для тебя. Смятение, разочарование, томление. Все эти чувства объяли душу Изабеллы.

— Что это было?

— Первый опыт, какой обретаешь в чистилище: приходится заново прожить свою жизнь, воспринимая ее в перспективе.

— Всю жизнь? Каждый проживает всю свою жизнь? Сколько же на это уходит времени?

— Не так уж и много, — усмехнулась Коко.

— Но ведь в жизни столько тяжелого и грустного. Переживать это заново, и как зритель, и как участник, вдвойне неприятно.

— Верно, но это также совершенно необходимо. Прежде чем поместить свою жизнь в Большую Мозаику, ее надо как следует изучить. То, что ты сейчас видела, это лишь начало долгого пути постижения того, чем была твоя жизнь и что ты сделала с ней.

— Коко, скажи, существует ли свобода воли? Я поступаю так, как мне хочется, или кто-то дергает меня за нитки? Ну, ты меня понимаешь… — Она указала пальцем на потолок.

— Насколько далеко простирается твое любопытство? Хочешь отщипнуть кусочек или съесть весь каравай целиком?

Изабелла, не задумываясь, ответила:

— Весь.

— Отлично. Смотри на стол.

Дальнейшее произошло столь стремительно, что Изабелла наверняка не успела бы ничего толком разглядеть, не подскажи ей Коко, на что именно следовало обратить внимание.

Все осколки мозаичной плитки, которые Изабелла не включила в свой узор, вдруг словно ожили и начали быстро двигаться к центру стола. В этом не было ничего пугающего, ничего зловещего — всего лишь несколько разноцветных керамических плиток неправильной формы скользили с краев стола туда, где помещался рисунок Изабеллы. Обе женщины внимательно за ними наблюдали. Изабелла обвела глазами зал и облегченно вздохнула: никто из посетителей не обращал на них, равно как и на их столик, ни малейшего внимания.

— Представь себе, — сказала Коко, — что рисунок, который ты сложила, — это твоя жизнь, какой она была до настоящего момента. Ты отобрала плитки и буквы, какие тебе приглянулись, и расположила их как тебе вздумалось. А оставшиеся — это элементы твоего будущего.

— Правда? Это в самом деле моя жизнь? — Изабелла кивнула на мозаику.

— Нет, но ты представь себе, что так оно и есть. Это вполне годится в качестве иллюстрации. Видишь, как все они теперь группируются в более сложный узор?