Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Сочинения. В 2-х томах

Клюев Николай Алексеевич

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Сочинения. В 2-х томах - Клюев Николай Алексеевич - Страница 44

Изменить размер шрифта:

217

По Керженской игуменьи Манефе,

По рассказам Мельникова-Печерского

Всплакнулось душеньке, как дрохве

В зоологическом, близ моржа Пустозерского.

Потянуло в мир лестовок, часословов заплаканных,

В град из титл, где врата киноварные…

Много дум, недомолвок каляканных

Знают звезды и травы цитварные!

Повесть дней моих ведают заводи,

Бугорок на погосте родительский;

Я родился не в башне, не в пагоде,

А в лугу, где овчарник обительский.

Помню Боженьку, небо первачное,

Облака из ковриг, солнце щаное,

В пеклеванных селениях брачное

Пенье ангелов: «чадо желанное».

На загнетке соборы святителей,

В кашных ризах, в подрясниках маковых,

И в творожных венцах небожителей

По укладкам келарника Якова.

Помню столб с проволокой гнусавою,

Бритолицых табашников-нехристей;

С «Днесь весна» и с «Всемирною славою»

Распростился я, сгинувши без вести.

Столб-кудесник, тропа проволочная, —

Низвели меня в ад электрический…

Я поэт — одалиска восточная

На пирушке бесстыдно языческой.

Надо мною толпа улюлюкает,

Ад зияет в гусаре и в патере,

Пусть же Керженский ветер баюкает

Голубец над могилою матери.

218

Я — древо, а сердце — дупло,

Где сирина-птицы зимовье,

Поет он — и сени светло,

Умолкнет — заплачется кровью.

Пустынею глянет земля,

Золой власяничное солнце,

И умной листвой шевеля,

Я слушаю тяжкое донце.

То смерть за кромешным станком

Вдевает в усновище пряжу,

Чтоб выткать карающий гром —

На грешные спины поклажу.

Бередят глухие листы;

В них оцет, анчарные соки,

Но небо затеплит кресты —

Сыновности отблеск далекий.

И птица в сердечном дупле

Заквохчет, как дрозд на отлете,

О жертвенной, красной земле,

Где камни — взалкавшие плоти.

Где Музыка в струнном шатре

Томится печалью блаженной

О древе — глубинной заре,

С листвою яровчато-пенной.

Невеста, я древо твое,

В тени моей песни-олени;

Лишь браком святится жилье,

Где сиринный пух по колени.

Явися, и в дебрях возляг,

Окутайся тайной громовой,

Чтоб плод мой созрел и отмяг —

Микулово, бездное слово!

219

Есть горькая супесь, глухой чернозем,

Смиренная глина и щебень с песком,

Окунья земля, травяная медынь,

И пегая охра, жилица пустынь.

Меж тучных, глухих и скудельных земель

Есть Матерь-земля, бытия колыбель,

Ей пестун Судьба, вертоградарь же Бог,

И в сумерках жизни к ней нету дорог.

Лишь дочь ее, Нива, в часы бороньбы,

Как свиток являет глаголы Судьбы, —

Читает их пахарь, с ним некто Другой,

Кто правит огнем и мужицкой душой.

Мы внуки земли и огню родичи,

Нам радостны зори и пламя свечи,

Язвит нас железо, одежд чернота, —

И в памяти нашей лишь радуг цвета.

В кручине по крыльям, пригожих лицом

Мы «соколом ясным» и «павой» зовем.

Узнайте же ныне: на кровле конек

Есть знак молчаливый, что путь наш далек.

Изба — колесница, колеса — углы,

Слетят серафимы из облачной мглы,

И Русь избяная — несметный обоз! —

Вспарит на распутья взывающих гроз…

Сметутся народы, иссякнут моря,

Но будет шелками расшита заря, —

То девушки наши, в поминок векам,

Расстелют ширинки по райским лугам.

(1917)

220

Как гроб епископа, где ладан и парча

Полуистлевшие смешались с гнилью трупной,

Земные осени. Бурее кирпича

Осиновая глушь. Как склеп, ворам доступный,

Зияют небеса. Там муть, могильный сор,

И ветра-ключаря гнусавый разговор:

«Украден омофор, червонное кадило,

Навек осквернена святейшая могила:

Вот митра — грязи кус, лохмотья орлеца…»

Земные осени унылы без конца.

Они живой зарок, что мира пышный склеп

Раскраден будет весь, и без замков и скреп

Лишь смерти-ключарю достанется в удел.

Дух взломщика, Господь, и туки наших тел

Смиряешь Ты огнем и ранами войны,

Но струпья вновь мягчишь бальзамами весны,

Пугая осенью, как грозною вехой,

На росстани миров, где сумрак гробовой!

221

Счастье бывает и у кошки –

Счастье бывает и у кошки —

Котеночек — пух медовый,

Солнопек в зализанной плошке,

Где звенит пчелой душа коровы.

Радостью полнится и рябка,

Яйцом в пеклеванной соломе,

И веселым лаем Арапка

В своей конуре — песьем доме.

Горем седеет и муха —

Одиночкой за зимней рамой…

Песнописцу в буквенное брюхо

Низвергают воды Ганг и Кама.

И внимая трубам вод всемирных,

Рад поэт словесной бурной пене, —

То прибой, поход на ювелирных

Мастерочков рифм — собак на сене.

Гам, гам, гам, — скулят газеты, книги,

Магазины Вольфа и Попова…

Нужны ль вам мои стихи-ковриги,

Фолиант сермяжный и сосновый?

Расцветает скука беленою

На страницах песьих, на мольбертах;

Зарождать жар-птицу, роха, сою

Я учусь у рябки, а не в Дерптах.

Нежит солнце киску и Арапка,

Прививает оспу умной твари;

Под лучами пучится, как шапка,

Мякоть мысли. Зреет гуд комарий.

Треснет тишь — булыжная скорлупка,

И стихи, как выводок фрегатов,

Вспенят глубь, где звукоцвета губка

Тянет стебель к радугам закатов…

Счастье быть коровой, мудрой кошкой,

В молоке ловить улыбки солнца…

Погрусти, мой друг, еще немножко

У земного, тусклого оконца.