Ангелы уходят не прощаясь - Лихачев Виктор - Страница 15

— Нет, я настоятельница. Мать настоятельница.

— Вы думаете, мать настоятельница, я о своих грехах не знаю? — она махнула безнадёжно рукой. — Только ведь это в рекламе по телевизору дура какая-то под машину в мини-юбке лезет. Не видели?

— Я не смотрю телевизор.

— Ну да, я забыла. А выражаюсь … бывает, но не подумайте, что я сквернословка какая … Если матернусь ненароком, то по делу.

— А в Бога веруете? — матушка уже овладела ситуацией.

— А как же без этого?

— В церковь на исповедь ходите?

— В великий четверг ходила. Когда ещё? Да, получается раз в год.

— Надо чаще. И каяться, каяться надо в грехах. Их мало знать, надо с ними бороться. На вашей работе для женщины столько искушений.

Наступило молчание. Анна о чем-то задумалась. Матушка уже не сомневалась, что Господь свёл её с этой женщиной не случайно.

Вот и ворота монастыря. Когда Анна сказала, что денег брать с матери настоятельницы не будет, матушка Евгения обрадовалась, но уже не удивилась. И только в душе возблагодарила Господа, что она, грешная, своими словами тронула эту женщину. На прощанье пригласила Анну приходить в монастырь:

— У нас служит на литургии отец Лонгин. Вот увидите: придете раз, захочется придти ещё. И исповедник он замечательный. — И добавила:

— А я буду всегда молиться о вас.

Прошло несколько дней. В их быстротекущей череде постепенно забыла матушка Евгения таксистку Анну. Работы в монастыре было непочатый край, в город приходилось ездить по-прежнему часто, но пути женщин не пересекались. А однажды, во время короткого ночного сна, было матушке видение,

Она и ещё две женщины поднимаются на гору. Одна — прежняя её знакомая ещё по той, до монастырской жизни, а во второй матушка Евгения узнала таксистку Анну. Окрестности горы очень живописны, вершины не видно. Идут они легко, дружно. Вдруг городская её приятельница говорит: " Не могу больше. Не идут ноги. " Матушка удивлена, ведь идти так легко, так приятно. Дальше они идут вдвоём — матушка Евгения и Анна. Всё круче подъем, всё больше камней на пути. Вот уже и она чувствует, как деревенеют ноги, как усталость сковывает их своими цепями.

Её покидают силы. А что же Анна? Она по-прежнему идёт легко, бодро. Только обернулась на прощанье, улыбнулась сочувственно — и пошла дальше. Наверх. Одна.

Проснулась мать настоятельница с тяжелым сердцем. Она пыталась себя убедить, что сон из разряда пустых, ничего не значащих. Или это искушение дьявольское. Но сон " не отпускал". А где-то через месяц, в самый канун её именин, сон повторился. В мельчайших подробностях. Да и сон ли это был? Матушка сидела в своей келье и, казалось, на минуту задремала…

И она поехала в город, искать Анну. Нашла быстро. Та узнала её, обрадовалась.

— Давайте ещё раз прокатимся? С ветерком! — у Анны было хорошее настроение. — В соседний райцентр через два часа поезд из Москвы приходит, я обычно туда за пассажирами еду. Вас довезти — крюк небольшой.

Чтобы поговорить обстоятельнее, матушка Евгения согласилась. На этот раз она решила подробнее расспросить таксистку о её работе. Ибо себе она уже расшифровала сон: гора — это путь на Небо, к Богу. Анна поднялась выше неё, ради Бога бросившую налаженную жизнь, надежды на создание семьи. Почему?

Анна рассказывала охотно, ей явно льстило внимание матушки. Как живёт? Да как все сейчас. Трудно. Раньше у них в парке было четырнадцать машин, осталось четыре. Считается, что шофёр берёт у руководства машину в аренду. Есть клиент, нет, а в конце месяца выложи положенные деньги. Запчасти, ремонт — тоже из своего кармана. Но ничего, выкручиваемся. Муж шахтёр, грех жаловаться — пьёт в меру, детей любит, целыми днями на даче возится. Впрочем, что ему ещё делать — работает два дня в неделю, а деньги и за них не платят. Получается, всю семью кормлю.

— Да, — вспомнив, обернулась к матушке Анна. — А я ведь у вас в монастыре на службе была. Причаститься не получилось, а батюшка в самом деле понравился. Хорошо служит.

— Что же меня не нашла?

— По сторонам посмотрела — не увидела, а специально спрашивать как-то неудобно было.

И тогда матушка решила спросить напрямую.

— Когда мы виделись … в тот раз … я тебе о грехах говорила. Ты на меня не обиделась?

— А на что обижаться? Вы же правду говорили. Вот, — и она показала на пачку сигарет, лежащую под лобовым стеклом, — сколько раз обещания себе давала: брошу. А ни черта не получается. Ой, простите, — и она опять засмеялась своим смехом, который уже не раздражал матушку. Анна смеялась, откидывая назад голову, очень громко. — Вырвалось. А правду говорят, что … нечистого лучше не вспоминать?

— Скажи, — словно не слыша её вопроса, вновь обратилась к Анне монахиня, — скажи, ты, наверное, в жизни ни на кого не обижаешься? Не осуждаешь никого, да?

— Куда вы хватили! Чего-чего, а косточки мы бабы другим людям помыть любим. Я что, особенная? А обижаться, по-моему, тоже с умом надо.

— Как это с умом?

— Обидит меня человек несправедливо, а потом извиниться — мол, с горяча, — что же обиду в сердце держать? Бывает, и сама наорёшь на человека, потом отойдёшь, остынешь…

Последние слова Анна оборвала, не докончив фразы. Машина встала.

— Что-то случилось? — спросила матушка.

— Чуть не проскочила за разговорами, — и Анна головой указала направо. Чуть сзади из маленькой деревушки на большак выходила полевая дорога. По ней почти бежали две старушки.

— Да не бегите, " одуванчики", подожду. — И, обращаясь к матушке, добавила. — Добросим бабок до села? Они за хлебом в магазин топают. Это, почитай, километров шесть в одну сторону.

В это время подбежали к машине старушки.

— Спаси Господи, спаси Господи! Здравствуй Анна, мы уж думали, что ты раньше проехала.

— Ну и прошлись бы. Говорят, полезно.

Старушки увидели матушку. Лица их были знакомы ей, а уж то, что Анна везёт матушку настоятельницу, привело их в восторг.

— Ладно, хватит кудахтать, — с деланной сердитостью проговорила Анна. — Я из-за вас к поезду опоздаю. Бабушки притихли, сложили руки на своих многочисленных сумках и словно окаменели.

Но когда через пять минут они высаживались у магазина, старушки вновь загалдели, не жалея превосходных эпитетов Анне. Та только отмахнулась. Не успела за ними захлопнуться дверь, как перед машиной возникла женщина:

— Анна, помоги! Тут дед Михайло со вчерашнего дня околачивается. С Григорием скотником пенсию обмывает.

— Ну и флаг ему в руки. А я — то что могу сделать?

— Да бабка его, — она же тётка мне, — извелась небось, совсем! А он ещё день— два, с этим обормотом всю пенсию пропьёт. Тебя-то дед уважает.

— Где он?

— Да вон у магазина сидит. Михаил Иваныч, — внезапно закричала женщина, — тебя Анна зовёт.

К удивлению матушки дед не заставил себя долго ждать.

— Привет, радость моя! — изрядно поредевший рот старика расплылся в улыбке. — Чё звала?

— Чё звала, чё звала… Такси подано, сэр. Садись, старый хрыч, довезу прямо до дому.

— Ладно шутить, ведь в обратную сторону.

— Так из большого уважения, да и матушка благословит, а то ведь оставишь бабку свою без пенсии…

По разговору Анны монахине было трудно понять, когда та говорит серьёзно, когда нет. Но дед послушно погрузился на заднее сиденье, " Волга " развернулась и понеслась в обратном направлении. Затем ехали полевой дорогой, сворачивали ещё куда-то — матушка не знала этих мест, — пока наконец деда не довезли до самого дома.

Когда ехали обратно, матушка спросила:

— Вы же опоздать можете к поезду…

— А! — только махнула та рукой. — Пустяки. Да и вы разве по-другому бы поступили?

— Я? — переспросила монахиня, — и не нашлась что ответить…

Она попыталась уговорить Анну высадить её, чтобы той не делать лишний крюк, но таксистка была неумолима.

— Я же обещала.

Позже матушка у своих же послушниц узнает, что Анну знают во всех окрестных деревнях. И она никогда не проедет мимо идущего старика или маленького ребёнка, если в машине есть место. Но это настоятельница узнает позже. Пока же, прощаясь с Анной, она поцеловала её. Женщина смутилась, не ожидав от строгой, одетой во всё чёрное монахини такого порыва.