Эльвис Карлссон - Грипе Мария - Страница 14

Тут наконец ему разрешают раздеться и лечь в кровать, а может, это мама раздела его, он не помнит, он уже спит.

11

На другой день он снова весел, как воробей. Туман растаял и в голове, и на улице. Всюду солнце. Папа проснулся рано. Эльвис сразу вскочил и сейчас сидит с папой за кухонным столом и ест. Мама ещё в постели, и завтрак готовил папа. Сегодня во всём полный порядок. На кухне спокойно, тихо. Никаких вопросов. С папой вообще хорошо по утрам: ни лишних разговоров, ни радио. Папа только жуёт и читает газету. Бывает, он что-то буркнет себе под нос, если про футбол написана какая-нибудь чепуха, но отвечать на это не обязательно, можно и дальше думать о своём.

В будний день с папой на кухне очень даже приятно, хуже будет, когда он уйдёт. Обычно Эльвис старается улизнуть из дома вслед за папой, хотя папа этого не любит. Пусть Эльвис подождёт, пока проснётся мама, говорит он. Мама решит, когда ему можно пойти гулять.

Сегодня мама решила, что он вообще не пойдёт гулять. Пусть весь день сидит дома. По справедливости, следовало бы вообще оставить его в постели за то, что он вчера натворил. Но ладно уж: мама добрая. А выпустить его на улицу она боится. Эльвис пытается возразить, но всё напрасно, мама непреклонна.

Конечно, дома он тоже мешает ей, говорит она, но все же лучше так, чем весь день волноваться. Тем более, что он не хочет сказать, где был вчера. Хоть бы объяснил, почему он пришёл весь в грязи и всю одежду изорвал и. перепачкал.

Пусть сам пеняет на себя, говорит мама. Ей нисколечки его не жалко.

— Я добра тебе желаю, можешь ты это понять? — спрашивает она.

Да, конечно, он это понимает. Он был бы рад рассказать, что с ним приключилось, но только это невозможно. И чем больше мама распекает его, тем это становится невозможней.

— Раз ты не можешь сказать, что ты вчера делал, значит, ты натворил что-то ужасное! — заявляет она, впиваясь в него глазами.

Он ещё пожалеет, что не хочет ничего говорить. Она, может, больше никогда в жизни не решится выпустить его на улицу.

Эльвис не знал, что ей ответить. Вчера было очень страшно. Но если он ей расскажет, будет ещё страшней, потому что мама такая невыдержанная. Самое лучшее — забыть обо всём. И никогда больше не вспоминать. Под конец, как бы в утешение и себе и маме, он говорит:

— Ты, мама, не огорчайся. По телевидению, бывает, ещё ужасней вещи показывают…

И правда, по телевидению они с мамой ещё и не такое видели. Но маму его слова ничуть не успокоили. Что поделаешь, они говорят на разных языках, им трудно понять друг друга.

Всё утро звонил телефон, и мама сообщала телефонным тётенькам про вчерашнее происшествие. Все с ней совершенно согласны, сказала ему потом мама: будь Эльвис их сыном, они бы ему показали. Звучит это очень страшно, но Эльвис не из пугливых.

Такое он слышит уже не в первый раз, даже неохота спрашивать, что бы ему показали. Мама никогда не может ответить на этот вопрос.

Временами ему просто её жаль. Она твердит одно и то же. Для неё самой было бы лучше, случись ей выдумать что-нибудь новое. О чём бы она ни говорила — о погоде, о еде или о деньгах, но особенно, когда она его воспитывает, мама день за днём повторяет одно и то же. Всегда заранее знаешь, что она скажет. Неужели она сама этого не замечает? Наверно, нет. Потому что говорит об этом так, будто только что сделала для себя открытие. Чудно.

Пока мама стирает в ванной, Эльвис снова пытается выскользнуть за дверь, но мама ловит его. Это уже слишком! Она идёт к телефону.

— Сейчас я позвоню в полицию! — говорит она и поднимает трубку. Набрав номер и услышав ответ, мама спрашивает: — Это полиция?

На другой стороне провода что-то бормочут. Мама несколько раз повторяет «ага». Потом начинает:

— Говорит фру Карлссон. Знаете, у меня ужасно непослушный мальчик. Да, с ним нет никакого сладу. Эльвис Карлссон зовут мальчика. Да, да. Ах вот как? В полиции его знают? Ага, вы знаете, что он непослушный мальчик, так, так…

Мама окидывает Эльвиса скорбным взглядом и вздыхает в трубку. Потом продолжает:

— Значит, у вас в полиции Эльвиса уже знают. Так, так, понятно. Но, пожалуйста, господин начальник полиции, послушайте, что было вчера. Мальчик весь день где-то пропадал. Вернулся домой поздно вечером оборванный и в грязи. И не говорит, где был. Слова из него не вытянешь. Значит, делал что-то плохое, это всякий поймёт. Но мало того. Сегодня он пытался тайком улизнуть из дома. А я, понятно, боюсь его отпустить. Как же мне теперь с ним быть? Он наверняка опять попытается сбежать. Скажите, могу я рассчитывать на помощь полиции? Ах вот как? Прекрасно! Да, да, конечно, всё это я ему передам. Знали бы вы, господин начальник полиции, как трудно с такими мальчиками, как Эльвис! Просто руки опускаются…

Мама раз сто — не меньше — благодарит и кладёт трубку. Она смотрит на Эльвиса.

— Вот, слыхал? — говорит она. — В полиции тебя уже знают. Дядя начальник полиции сразу понял, о ком я говорю. Он велел тебе передать, чтобы ты был тише воды, ниже травы. Дядя полицейский начальник сейчас сюда придёт. Он сообщил мне, что весь день будет сторожить нашу улицу. Посмей только высунуть нос за дверь, — тебя сразу схватят и увезут в полицию! Вот, я тебя предупредила! Лучше и не пробуй.

Эльвис не отвечает. Он не без интереса выслушал весь разговор. Мама не в первый раз звонит в полицию. И он давно разгадал эту хитрость.

Дядя полицейский начальник — это на самом деле какая-нибудь из телефонных подруг. Так что ничего страшного. Наверно, подруги условились звонить друг другу вот так, когда с кем-нибудь из детей совсем нет сладу. Просто у них такая игра. Мама сама однажды сыграла роль начальника полиции.

Как-то раз ей позвонила подруга, и мама во время разговора вдруг стала строить из себя сердитого дядю. А потом она смеялась и говорила Эльвису, что ей пришлось изображать сердитого полицейского, потому что сын телефонной тётеньки что-то натворил. А теперь она воображает, что Эльвис ей поверит. Как бы не так!

Хотя вообще Эльвис не показывает виду, что он всё разгадал. Очень уж мама довольна собой, когда звонит «в полицию».

То же и с папой. Да и папа такой же: сыграет роль Деда-Мороза, а потом тут же появляется и спрашивает: что, приходил к вам Дед-Мороз? Эльвису не хочется огорчать папу. Конечно, Эльвис с первого же раза понял, что это папа, а никакой не Дед-Мороз, он узнал его по голосу, но никому об этом не сказал. Пусть себе думают, что он думает, будто Дед-Мороз настоящий.

Хотя, конечно, Дед-Мороз — совсем другое дело. Тут родители хитрят из доброты. А вот насчёт полиции — это они придумали, чтобы его напугать.

Только дедушке он рассказал обо всём. Один дедушка знает, что Эльвис не верит ни в Деда-Мороза, ни в дядю начальника полиции.

У дедушки в жизни было почти то же самое. Когда дедушка был маленький, детей пугали трубочистом. Детям говорили, будто трубочист забирает непослушных детей. В те времена — особенно в деревне — полицейских было мало, зато трубочистов много.

Дедушка никогда не боялся трубочиста, но и он тоже не показывал виду, что всё понимает. Просто он думал: детские забавы! Взрослые иногда бывают очень ребячливы, это надо понимать. Дедушка тоже думает, что нехорошо обижать людей, так что пусть уж папа носится со своим Дедом-Морозом. А вот мамин начальник полиции вроде бы ни к чему, да только маму ведь тоже жалко: пусть забавляется. Главное, чтобы сам Эльвис не верил всей этой чепухе. Не обязательно даже делать вид, будто ему очень страшно. Хватит с них того, что он не уличает их в притворстве, говорит дедушка.

Эльвис тоже так думает. Правда, всему есть предел. Не может же он подлаживаться под любую выдумку.

Он спокойно выслушал весь мамин разговор с дядей начальником полиции. Потом серьёзно посмотрел на неё, но ничего не сказал.

— Гляди, гляди! — сказала мама. — А собственно, что это ты на меня уставился?