Звезды смотрят вниз - Кронин Арчибальд Джозеф - Страница 116

— О да, Дэвид… Муниципальный совет — это замечательно, Дэвид! — Дженни подняла к нему влажные, полные восхищения глаза.

Она уже видела себя женой члена городского самоуправления. Лицо её приняло довольное выражение, и она инстинктивно оправила платье. Дженни была одета очень хорошо и со вкусом: тяжёлый шёлковый джемпер, элегантная юбка, плотно обтягивавшая бедра, пара красивых колец на пальце. Она была несомненно красива. Но, должно быть, в последнее время она слишком много работала. Под тонким слоем пудры на её щеках Дэвид подметил мелкие, тоненькие красноватые жилки. Это было похоже на цветы, причудливые, экзотические цветы под пудрой, — и почти красиво.

Дженни посмотрела на него, склонив голову набок, полуоткрыв пухлые губы, во всём сознании своей прелести.

— Что? — спросила она. — Я тебе ещё нравлюсь? — Она засмеялась коротким, задорным смешком. — Па и ма отправились в Витли-Бэй. Салли достала им бесплатные билеты. Они приедут поздно.

Он резко отвернулся и, подойдя к окну, стал глядеть во двор. Он ничего не ответил на слова Дженни. У Дженни опустились уголки губ. Она не могла не отметить про себя, что Дэвид как-то неуловимо изменился: он стал жёстче, увереннее в себе и сдержаннее, его прежнее мальчишеское упрямство превратилось в твёрдую решительность. Позднее, когда пришли Альфред и Ада, перемена в Дэвиде стала ещё заметнее. Он был очень любезен с ними, но, не смущаясь обиженным видом Ады, категорически объявил, что Дженни и он завтра уезжают к себе домой, на Лам-Лэйн.

И Дженни напрасно надеялась, что ей удастся поколебать его решение. На следующее утро она уехала в Слискэйль поездом в девять сорок пять, а Дэвид отправился на переговоры с Геддоном.

Местное отделение Союза находилось на Радд-стрит, совсем близко от Центрального вокзала, и состояло из двух просто убранных комнат; в первой от входа помещалась канцелярия, где седой человек с лицом в синих оспинах и руками старого шахтёра приводил в порядок картотеку в большом шкафу, а на дверях второй, маленькой, красовалась надпись: «Посторонним вход запрещён». Здесь не было ни линолеума, ни ковра, — просто некрашеный и очень пыльный дощатый пол. На стенах — ничего, кроме двух-трёх таблиц, карты округа и плаката: «На пол не плевать». Когда Том Геддон появился из внутренней комнаты и вынул изо рта свою коротенькую трубку, он тут же и нарушил это правило, хотя собственно нацелился плюнуть в холодный камин.

— Ага, так вы — Фенвик, — сказал он. — Припоминаю. Видел вас на суде, перед войной. Я и отца вашего знал.

Он энергично пожал руку Дэвиду и отстранил протянутое ему рекомендательное письмо.

— Гарри Нэджент писал мне о вас, — пояснил он ворчливо. — Уберите свой конверт: если только в нём нет денег, то он мне не нужен.

Он угрюмо улыбнулся Дэвиду. Том Геддон был суровый человек. Невысокий, чёрный, горячий, с целой копной густых чёрных волос, густыми чёрными бровями и желтоватой нечистой кожей, этот человек поражал своей неукротимой энергией. Вечно он плевался, потел, сыпал проклятиями. Он обладал неистощимой способностью есть, пить, работать и ругаться. Он был прекрасный агитатор, с большим запасом стереотипных фраз и блестящим даром остроумия. Но мозгов природа отпустила ему очень мало, и из-за этого пустякового недостатка сн, разочарованный, вот уже пятнадцать лет, как застрял в слискэйльском отделении Союза. Он знал, что никогда не пойдёт дальше.

Умывался Геддон не слишком часто и имел такой вид, как будто он спал в том же бельё, которое носил днём. И так оно на самом деле и было.

— Так вы вместе с Гарри были на этой проклятой войне? — спросил он саркастически. — Только не рассказывайте, будто вам там нравилось! Пойдёмте ко мне, посидим, потолкуем.

Они вошли в маленький кабинет. Поговорили. Оказалось, что Геддон действительно лишился секретаря, которого призвали, когда вышел «этот проклятый закон Дерби», и затем прострелили «его проклятую башку» при Сампрё. Геддон, в угоду Гарри Нэдженту, соглашался взять Дэвида на испытание. Всё будет зависеть от Дэвида: ему придётся заниматься одновременно выдачей пособий, урегулированием конфликтов с хозяевами и корреспонденцией. Кроме того выяснилось, что жалованье ещё меньше, чем рассчитывал Дэвид, — только тридцать пять шиллингов в неделю.

— Вам надо познакомиться с моим слогом, — буркнул Геддон. — Вот посмотрите это.

Он с притворным равнодушием открыл ящик и бросил Дэвиду газету — номер рабочего листка «Уикли Уэркер», вышедший не сколько лет назад. На одной из пожелтевших страниц с неуловимым затхлым запахом лежалой бумаги, синим карандашом была отмечена статья.

— Это моя, — сказал Геддон. — Ну-ка, прочтите! Это я написал.

Пока Дэвид читал статью, Геддон делал вид, что не смотрит на него. Она была озаглавлена «Два общества» и отличалась беспощадной едкостью. Здесь противопоставлялись приём в Букингэмском дворце — и собрание в доме Блоггса, хорошо знакомом автору. Выражения были неуклюжи и грубы, но контрасты даны с мощной выразительностью.

«Молодая леди де Флемингтон была в белом атласном платье с шлейфом, расшитом блёстками. Нитка бесценного жемчуга украшала аристократическую шею, а страусовые перья были схвачены алмазной повязкой».

И тут же ниже:

«Старая миссис Слэни — подёнщица. На ней нет перьев, только какое-то подобие платья, сшитое из куска старого мешка. Она живёт в одной комнате, в доме Блоггса, зарабатывает двенадцать шиллингов в неделю и больна чахоткой».

Дэвид прочёл до конца статью, невольно увлечённый её серьёзностью и силой. В статье отразился весь Геддон — искренний фанатик, проникнутый свирепой классовой ненавистью.

— Хорошо написано, — сказал, наконец, Дэвид, и сказал искренно.

Геддон усмехнулся — Дэвид затронул его слабую струнку, и он уже видел в нём друга. Он отобрал газету и заботливо положил её обратно в ящик. Затем сказал:

— Здесь видно, что я о них думаю. Ненавижу всю их проклятую шатию. Кое-кого из них я здорово разделал! Я их заставлю плясать под мою дудку. Возьмите, к примеру, ваш поганый Слискэйль. Скоро, на этих днях, мы там немного позабавимся.

Дэвид, видимо, был заинтересован.

— Ну, так и быть, слушайте, расскажу вам, — угрюмо сказал Геддон. — Старый Баррас выбыл из строя, а сынок думает, что сумеет вести дело. Он там козыряет ваннами для шахтёров и всякими гигиеническими затеями — обычное очковтирательство! Он тратит на это кое-что из тех денег, которые старик выжимал из рабочих, жульничая с сверхприбылью и с налогами, и хочет нас уверить, что превратит «Нептун» в какой-то новый Иерусалим. Но погодите, погодите немного, мы не забыли, как они поступили с нами во время катастрофы. Слишком легко они из этого выпутались. Я только дожидался окончания войны, чтобы за них приняться. Они получат хорошую встряску, будут знать, как губить людей, а потом уж я с ними окончательно разделаюсь!

Геддон вдруг замолчал, глядя куда-то в пространство. С минуту лицо его сохраняло жёсткое, мрачное, суровое выражение. Затем он снова раскурил свою потухшую трубку, придвинул к себе корзинку с ожидавшей ответа корреспонденцией.

— Значит, вы приступите к работе с понедельника, — сказал он Дэвиду и закончил аудиенцию угрюмой шуткой: — А теперь отправляйтесь, не заставляйте ждать свой Роллс-Ройс[24], иначе ваш ливрейный лакей потребует расчёта.

Дэвид поспел на ближайший поезд в Слискэйль и по дороге принялся серьёзно обдумывать свои планы. Первый шаг по намеченному пути уже сделан. Ничего потрясающего, — незаметное, очень скромное начало. Оно оправдывается единственно необходимостью — не необходимостью заработка, а необходимостью неуклонно идти к цели. Цель эта чётко рисовалась впереди. Дэвид решил твёрдо, что больше не должно быть полумер. Все — или ничего.

Он застал Дженни в разгаре хозяйственной деятельности, увлечённую новизной положения: раздавались то восторженные крики, когда она делала какое-нибудь неожиданное открытие, то восклицания неудовольствия.