Тьма надвигается - Тертлдав Гарри Норман - Страница 67

Драчуны неохотно повиновались.

Порой альгарвейцы делали вид, что не замечают драк между пленниками. Порой, сколько Леофсиг мог судить – без всякой закономерности, устраивали показательные казни. Обнаружив, что ведут их к бригадиру Синфриду, старшему фортвежскому офицеру в лагере, юноша слегка расслабился. Синфрид, в отличие от альгарвейского коменданта, не мог назначить пленному действительно серьезное наказание.

– Ну, что у нас тут? – спросил бригадир, оторвавшись от своих бумаг.

Седоволосый и седобородый, он походил скорей на добродушного деда, чем на военачальника. Будь он лучшим солдатом – будь лучшими солдатами многие фортвежские командиры, – он не попал бы в лагерь для военнопленных, а продолжал бы сражаться.

– Эти двое, они драться, – сообщил один из рыжих охранников.

– Это я сам вижу, – отозвался Синфрид. – Вопрос в том, почему они дрались.

Охранник по-альгарвейски выразительно пожал плечами, давая понять, что ему все равно, а интересоваться побуждениями каких-то фортвежцев попросту ниже его достоинства. Бригадир вздохнул – очевидно, сталкивался с подобным отношением не в первый раз.

– Ну а вы, солдаты, что скажете в свое оправдание? – спросил он у Леофсига и Мервита.

– Сударь, этот чучельник вонючий меня по-всякому материл, – выпалил Мервит, исходя праведным гневом. – Мне это надоело, так что, когда он затеял драку, я решил ему отплатить за все хорошее.

– Это я драку затеял? – возмутился Леофсиг. – Это он затеял! Он меня доставал с того дня, как я в лагерь попал, – да вот только что вы сами слышали. Ну, я ему и отплатил той же монетой. Ему не больно понравилось – задиры, они такие.

– Свидетельства противоречат друг другу, – заключил Синфрид со вздохом, после чего глянул на охранников: – Вы, судари мои, конечно, не видели, кто затеял драку?

Рыжики расхохотались – не столько от мысли, что они могут это знать, сколько над идеей, будто это их должно в малейшей степени трогать. Фортвежский бригадир вздохнул снова.

– Свидетелей не найдется?

Леофсиг сам едва не рассмеялся в голос. Товарищи его по несчастью стремились как можно меньше дела иметь с охранниками. Они попрячутся по углам и заявят, что ничего не видели… или нет?

– Сударь, – проговорил он задумчиво, – пожалуй, кауниане из моего барака могут рассказать, что случилось на самом деле.

– Задницу они тебе станут лизать, вот что, как ты им лижешь! – прорычал Мервит, сверкнув глазами.

Внимание охранников Леофсиг к себе привлек, хотя вовсе не был уверен, что хотел именно этого.

– Кауниан, – бросил Синфриду один из альгарвейцев, – им верить нельзя, нет?

– Пожалуй, нельзя, – согласился фортвежский бригадир. – Хотя они, согласитесь, принесли Фортвегу куда меньше бед, чем вы, альгарвейцы.

Если охранники и были согласны с ним, то по их виду судить об этом было затруднительно.

– Что желтики вам врать, – бросил тот, что отвечал бригадиру, отмахнувшись презрительно, – то ничему верить нельзя.

– Точно, – подтвердил Мервит. – Святая правда, сударь.

– Да ну? – Синфрида его слова, похоже, не убедили. – Тебе, солдат, и самому не очень можно верить. – Однако довести мысль до логического завершения он не смог, как не смогли фортвежские военачальники завершить разгромом первоначальные свои успехи против альгарвейских войск. – Что ж, раз достойных доверия свидетелей нет, придется этим двоим разделить вину. Неделя нарядов на рытье выгребных ям научит их не распускать руки попусту.

Мервит ткнул пальцем в сторону Леофсига.

– Это ему по душе в дерьме ковыряться. Там он может покрутиться рядом со своими каунианскими приятелями.

– Компания у них приятней твоей, – огрызнуться Леофсиг. – И пахнет от них приятней.

Только присутствие альгарвейских охранников не позволило драке вспыхнуть снова.

– Довольно уже, оба! – резко бросил бригадир Синфрид. – Приказ остается в силе – неделя штрафных нарядов каждому. Если от вас снова будут неприятности, посмотрим, как глянет на это альгарвейская комендатура.

– Так точно, сударь! – хором гаркнули Мервит с Леофсигом.

Юноше не очень-то хотелось отправляться на суд рыжиков после того, как он выступил в защиту кауниан. Альгарвейцы поглядывали на его соплеменников сверху вниз – это верно, но их вражда со златовласым племенем уходила корнями к началу времен.

Он надеялся только, что у Мервита не хватит ума до этого додуматься. К счастью, великан большим умом и не отличался. Отличался только силой – и кулачищами с добрый булыжник. Юноша втайне изрядно гордился, что сумел устоять под напором рослого, плечистого солдата.

– Бригадира вы слышать, – бросил разговорчивый охранник. – Теперь вы идти, вы получить что заслужить. Кидать дерьмо, да?

Он и его товарищ разом взмахнули жезлами. Леофсиг и Мервит пошли. Оглянувшись через плечо, юноша увидел, что бригадир уже вернулся к бумагам, от которых его оторвали.

В сортирном наряде Мервит отлынивал от работы как мог и еще чуть больше. Ничего другого Леофсиг и не ожидал; он успел убедиться, что Мервит ленив даже по не слишком суровым меркам лагеря для военнопленных. Сам юноша делал порученное ему дело без спешки, но методично.

День клонился к вечеру, когда громкий вскрик заставил его обернуться. Непостижимым образом Мервит исхитрился свалиться в наполненную до краев выгребную яму, которую уже собирались засыпать. Когда он выбрался, наконец, Леофсиг подумал, что более грязного человека он в жизни не видывал. Великан бросил на юношу недобрый взгляд, но тот стоял далеко в стороне, когда приключилась эта неприятность.

Никого из кауниан в тот момент тоже рядом не было, и отбегающих торопливо Леофсиг не заметил. Возможно, Мервит просто поскользнулся. А может, кто-то из кауниан оказался хитрее. Судя по тому, как озирался великан, он подозревал последнее.

Кауниане не обращали на него внимания. Они даже не предложили ему облиться водой из ведра. Если они выглядели довольными собою, что ж, кауниане часто выглядели самодовольно – еще одна черта, вызывавшая неприязнь соседей. Если они оказались настолько хитры, что незаметно столкнули Мервита в выгребную яму… если так, Леофсигу стало очень интересно, как далеко может зайти их хитрость. Надо будет выяснить это как-нибудь, если только он сумеет придумать, как.

В деревнях Грельцкого герцогства осень охотно уступала дорогу зиме. Ункерлант отличался суровым климатом, а южные его области – в особенности. Звери, впадавшие в зимнюю спячку, прятались здесь по норам и берлогам раньше, чем где бы то ни было в стране.

Жители упомянутых деревень тоже прятались по своим берлогам первыми. Подобно соням, барсукам и медведям Гаривальд и его односельчане нагуливали осенний жирок и набивали кладовки. Сейчас, когда урожай собран, им оставалось только продержаться в живых самим и сохранить жизнь скоту до того дня, когда в их студеный край придет весна.

Гаривальд к долгим зимам относился со смешанным чувством. С одной стороны, работать приходилось не так много, как в более теплую погоду. Если ему в голову приходила блажь вытащить из кладовой кувшин самогонки и уйти в запой на денек – или два, или на неделю, – он мог это себе позволить. Семья не умрет с голоду оттого, что он по пьяни забыл сделать что-нибудь жизненно важное, и худшее, что может случиться, – у него будет жуткое похмелье, когда кувшин покажет дно. К похмелью Гаривальд привык и даже испытывал по отношению к нему некую тоскливую гордость. Запой был для него еще одним способом убить время долгой зимой.

Убивать время в зимние месяцы было тяжелей всего. В отличие от лесной сони, барсука или медведя, крестьянин не мог дрыхнуть, пока лежит снег. Только залив глаза самогоном, он не чувствовал, что заперт в тесной землянке вместе с женой, сыном, дочерью и всяческой скотиной, которая иначе замерзла бы или передохла с голоду.

Его жене Анноре зима нравилась еще меньше.

– Ты можешь не мусорить? – взвизгнула она, когда Гаривальд выскреб роговой ложечкой остатки вареного яйца из скорлупы, а саму скорлупу швырнул на пол.