Бессмертные - Ковальчук Игорь - Страница 33

Несколько мгновений правитель даже не знал, что сказать.

– Да как ты смеешь?! – прошипел он наконец. – Распоряжаешься, будто властитель здесь – ты. Но я уверяю тебя, это не так. Ты никогда не будет править Провалом, это я тебе обещаю.

– Мне плевать на Провал. Ты думаешь, я ничего не вижу и не слышу? Или ничего не понимаю?

– Тебя не учили, что подслушивать под дверью нехорошо?

– Если не хочешь, чтоб тебя слышали, не кричи на весь замок. А уж о своеобразном приглашении, данном собственной дочери, не то что кричать – да же говорить должно быть стыдно!

– Да с чего ты взял, что меня интересуют твои советы? Сопляк! Ты что себе позволяешь?!

– А что себе позволяешь ты? Она твоя дочь. Ты понимаешь? Твоя дочь! Ты на что собираешься пойти? На кровосмешение?!

До Морганы наконец дошло, о чем идет речь, и она попятилась.

Глаза Армана-Улла вспыхнули злобно, как два блуждающих огонька.

– Я здесь правитель, – процедил он сквозь зубы. – Этот мир принадлежит мне. И мир и все, что есть в этом мире. Я волен в своих подданных. Я волен в своих домочадцах. И если пожелаю взять свою дочь – я это сделаю. Мне плевать, что ты об этом скажешь.

– Отец… – всхлипнула девушка, но никто в этой комнате ее не услышал.

– Я не позволю тебе! – Один шаг, и Руин вдруг оказался между отцом и сестрой. Как ему это удалось – сложно сказать, ведь он почти не обучался военному делу. Но шагу, который он сделал, позавидовал бы даже самый опытный воин.

Если бы в тот же момент он нанес удар, возможно, все решилось бы в пару секунд. Но рука Руина не поднималась на отца даже теперь. Он отдавал себе отчет в том, что нападение на Армана-Улла – это на падение на властителя Провала. И потому ждал, когда тот нападет первым, потому что защищаться он имел право. Умом понимал, что делает ошибку, но все-таки медлил.

И Арман-Улл ударил. Он сделал это с наслаждением. Наконец-то непокорный сын дал ему повод расправиться с ним. В принца устремилось мощное заклинание, похожее и на паутину и на молот – оно должно было окутать тело и сокрушить дух. Руин сложил руки в причудливом жесте, на который и принял атаку, брошенную, конечно, не спонтанно, а с артефакта, одного из самых сильных в Провале. Энергия, заключенная в нем, должна была опрокинуть молодого человека, но он чудесным образом устоял. Руки, выставленные перед лицом, дрожали, отдача сбросила с туалетного столика вазу с цветами и опрокинула кресло. Перепуганная Моргана завизжала и бросилась в угол. Лишь для того, чтоб не задеть ее, принц не отразил заклинание вбок, что было бы намного проще.

Правитель наседал, принц держал оборону. Чего это ему стоило, никто из его наставников и представить себе не мог. Впрочем, никто из наставников юного принца не поверил бы, что он способен вообще устоять против подобной магии. Никто, разумеется, не знал о гематитовых браслетах, которые, конечно, были опустошены предыдущими магическими действиями, но могучая основа в них оставалась, никто не знал и о существовании цепочки с несколькими драгоценными камешками в оправе. А знали бы, так не поверили, что женское украшение и женский артефакт способен на такое. Но Руин-то сразу понял, чего стоят артефакты, созданные леди Деавой Нэргино. С тех пор он не расставался с ними.

Цепочка нагрелась, камешки, казалось, вот-вот разлетятся, но зато вскоре Руин почувствовал облегчение. Добрые три четверти всей магии взяли на себя артефакты. На это, собственно, принц и рассчитывал, когда подставлялся под заклинание своего отца. Зато теперь он мог полюбоваться ошеломленным лицом правителя, никак не ожидавшего, что отпрыск сможет сопротивляться его заклинанию. Принц вывернулся из-под невыносимой тяжести, сдвинул ладони – и магия рухнула в пол. Затлел ковер и паркет, отряслись стены.

Но в тот же миг в покои принцессы ворвалась стража, предводительствуемая двумя королевскими архимагами. Руин сопротивлялся недолго – его скрутили, надели магические блоки и швырнули под ноги Арману-Уллу. Один из архимагов сноровисто обыскал принца.

– Ну? – спросил Арман-Улл.

– Ничего особенного, повелитель. – Маг пожал плечами. Снял с шеи Руина цепочку, осмотрел ее. Половина камешков треснула. – Артефакт исчерпан. Но он и не мог быть мощным.

– Что там на запястьях?

– Браслеты? Вообще не артефакты. Вернее, раньше были артефактами. Следы магии есть. Очень слабые.

– Ладно, можно оставить. Что еще?

– Рабочий артефакт. Без заклинаний.

– Дай сюда. – Арман-Улл взял камень в руку, повертел, сжал – и швырнул в окно. Раздался звон разбитого стекла. Испуганно охнула Моргана. Руин смотрел на отца снизу вверх. – Увести его. В камеру и в. цепи. Давайте.

Охранники подняли Руина и поволокли его прочь, за ними последовали и оба архимага – хотя арестованный уже был в блоках, за ним полагалось присмотреть и доставить до места. На камере, где содержались маги, обычно лежало дополнительное заклинание, не позволявшее им применять чары, даже если они умудрялись вырваться за пределы наложенной на них блокировки, что считалось невозможным. Но на всякий случай…

Арман-Улл с видом триумфатора проводил сына и архимагов взглядом, и тут к его ногам бросилось что-то растрепанное и плачущее. Правитель испуганно отшатнулся, но тут узнал свою дочь. Она пыталась обнять его колени и притом заливалась слезами, и с опозданием отец вспомнил, что Моргана, кажется, от всей души привязана к брату. Он рассматривал ее. Даже в этом положении и даже растрепанная, она была весьма мила – соблазнительна и прелестна.

– Отец! – рыдала она. – Отец, умоляю, пощади его.

– Он напал на меня, ты не заметила этого? Это государственное преступление, детка.

– Отец… Умоляю! – Девушка заливала слезами его колени, тыкаясь в них лбом, и правитель наслаждался этим приятным ощущением. Он и прежде знал, что другого такого дивного сочетания, как красота и покорная беспомощность, не существует, и теперь еще раз убедился в том, что это именно так. Одновременно его изворотливый ум понял, как можно держать девушку в повиновении. Раз уж она так любит брата, почему бы этим не воспользоваться?

– Так-так… И ты просишь за преступника, моя лапочка? Разве не меня, своего отца и властителя, должна ты любить больше всех?

Она лишь плакала, уткнувшись в его колени.

– Ну что ж… – добавил он как бы в задумчивости. – Ты так прелестна, мое дитя. Трудно тебе отказать. Я пощажу твоего брата, не стану казнить его, как он того заслуживает. Но и ты, моя красавица, должна в свою очередь доказать мне свою любовь. Это будет честно, как ты полагаешь?

Девушка подняла глаза – темные бездны, до краев налитые слезами, застывшие и остекленевшие.

Она, без сомнений, понимала, хотя определение «честно» вряд ли можно было применить к этой ситуации.

– Итак, я жду тебя вечером. Нет, не этим вечером, я ошибся, моя крошка. Сегодня я буду занят. Но не волнуйся, о твоем новом высоком положении узнают сегодня же. Разумеется, я не могу сделать тебя женой, пока жива твоя матушка. Впрочем, это дело времени, нужно набраться терпения и подождать, пока мои люди найдут ее. Пока Дебору, эту неверную супругу, не спалят на костре. Тогда ты сможешь стать моей женой.

– Нет-нет, – сдавленно запротестовала Моргана.

– Верно. Торопиться ни к чему. Положение наложницы правителя тоже довольно высокое. Тем более – любимой наложницы правителя. – Он стряхнул с колен ее руки и направился к двери. Принцесса осталась лежать на ковре. У самого порога он обернулся. – Да, разумеется, из этой комнатушки тебя переведут в другие покои.

И ушел.

Моргана не шевелилась. Она и сама не понимала, что с ней происходит, да и не хотела понимать. Она была в таком состоянии, когда нет ни мыслей, ни чувств, ни желаний, ни даже страха, когда не видят глаза, не слышат уши, тело не повинуется. Она была в глубоком шоке, и при одной мысли о том, чтобы что-нибудь предпринять, кружилась голова и мутилось сознание.

Да и что она могла сделать? Ледяной холод отчаяния замораживал ее и превращал в совершенно аморфное существо. Она боялась даже подумать о том, что услышала, о том, что случилось с Руином. Прошло больше часа, прежде чем она смогла доползти до кровати и со стоном рухнула на нее. Уткнувшись носом в подушку, девушка затихла, мечтая, чтоб ее, как ребенка, спрятавшегося в укромном уголке, ни кто больше не нашел. Ей хотелось и вовсе перестать существовать.