История Пурпурной Дамы - Крючкова Ольга Евгеньевна - Страница 12

Через несколько дней я узнала, что мой дневник прочитали госпожа Сейси, Садако и сам император.

После этого я получила в дар целую кипу свитков отличного качества, десяток изящных тушечниц и три отменные кисти. А ещё спустя несколько дней по распоряжению Яшмовой госпожи, служитель императорского архива принёс мне «Исторические записки», написанные придворной дамой императора Сейва [37].

Я тотчас ознакомилась с содержанием «Исторических записок» и нашла их весьма занятными. И, если вы, моя милая Мурасаки, когда-нибудь возьмётесь за кисть, ощутив всепоглощающую потребность поведать миру о своей или чужой жизни, то я с радостью преподнесу вам эти записи в дар.

Мурасаки тяжело вздохнула, дневник госпожи Сей Сенагон закончился…

– Какой изящный слог! Правда, сама каллиграфия оставляет желать лучшего… Но это не важно… Госпожа Сей Сенагон преподала мне бесценный урок: не надо бояться, что твои мысли станут всеобщим достоянием! Я непременно буду писать! Я непременно прочитаю «Исторические записки»! И напишу свою повесть…

(В тот момент юная Мурасаки даже не предполагала, что пройдёт время, и она напишет бессмертное произведение «Похождения Гензи»)

Глава 5

Ренай – любовь

Яшмовая госпожа слыла в Хэйане поклонницей чая. Она с завидной частотой организовывала в небольшом придворном садике, тянива, чайные церемонии. Поэтому чаепитие получило широкое распространение не только в столице, но и в крупных провинциальных городах.

Госпожа Найси, будучи фрейлиной Яшмовой госпожи, часто принимала участие в чайных церемониях и потому решила организовать риндзитяною (специальную чайную церемонию, приуроченную к празднику) наилучшим образом, используя приобретённый дворцовый опыт.

Госпожа Найси, занятая приготовлениями к празднованию совершеннолетия своих племянников, посовещавшись со всезнающей Фуджико, решила провести церемонию именно в чайном садике, тянива, недавно обустроенном в восточной части имения Тамэтоки.

В соответствии с этикетом, церемония проводилась по особым случаям: праздник, специально организованная встреча друзей, празднование какого-либо события. А совершеннолетие как раз соответствовало этому случаю.

Чайный сад, тянива, обустроенный ещё при жизни Саюри, любимой жены Тамэтоки, был невелик. Именно она, следуя новомодным буддийским традициям, решила устроить в имении уголок для медитаций, любования луной в ночное время и восходом солнца в час Зайца.

Тянива являл собой небольшой фрагмент горного склона, поросшего лесом. В ясную погоду он был защищён от палящего яркого солнца – в чайном павильоне царил полумрак. В саду произрастали различные вечнозелёные кустарники, бамбук, сосны, кипарисы. Также в нём в естественном порядке, имитирующем природный беспорядок и случайность, располагались камни, поросшие мхом, и масляные фонари. Если церемония проводилась в тёмное время суток, фонари зажигали, чтобы осветить путь гостей к чайному павильону. Приглушённый свет фонарей, достаточный лишь для того, чтобы видеть путь, не нарушал духовного равновесия гостей и не отвлекал их от размышлений.

От дома к павильону вела дорожка, выложенная природными камнями, являвшая собой имитацию тропинки в горах. Дорожка эта получила название родзи, что означало «дорожка покрытая росой».

Госпожа Саюри прозвала её так потому, что Яшмовая госпожа любила совершать чайную церемонию рано утром, едва наступал час Дракона. Служанки выстилали дорожку, ведущую к чайному павильону белой бумагой, ступая по ней, одежда Яшмовой госпожи и её свиты оставалась сухой.

В конце родзи, подле чайного павильона, располагался каменный колодец, из которого обитатели поместья и гости брали воду для омовения перед церемонией.

Чайный павильон отличался изысканной простотой и состоял из одной просторной комнаты, в которую вёл узкий и низкий вход, так что пройти в него, можно только сильно наклонившись. Такая конструкция входа имела символический смысл, заставляя любого, кто входит в павильон, низко поклониться, независимо от его общественного положения.

Окна в чайном павильоне располагались высоко под потолком, пропуская необходимое количество дневного света. Внутренне убранство павильона выглядело простым: серые стены, дабы отражённый ими свет создавал ощущение спокойствия и полумрака, пол устлан татами. Специальная ниша в стене, токонома, расположенная напротив входа, вмещала курильницу с благовониями, цветы и свиток с изречениями мудрецов и буддийских монахов.

В центре комнаты располагался бронзовый очаг, на котором и готовился чай. Подле очага стоял невысокий чайный столик. На нём лежали: деревянный ящичек с чаем, чайник из красной глины, керамические чаши для питья, ложка для насыпания чая, мешалка.

В честь праздника госпожа Найси распорядилась, чтобы внутреннее пространство чайного павильона украсили икебаной. Для этой цели она пригласила представителей известной школы Икэнобоо из храма Роккакудо, которую особенно почитала.

Храм Роккакудо был основал принцем Сётоку, именно ему принадлежала известная в Хэйане фраза: «Самое ценное – атмосфера нежности, самое важное – не противоречить другим». Это были первые слова так называемой «Конституции семнадцати пунктов», составленной Сётоку почти триста лет тому назад. Именно тяга к нежному и прекрасному заставила принца покинуть мирскую жизнь, затворившись в храме Роккакудо. Там он посвятил себя написанию трактатов об искусстве, а затем приобщил монахов к изобретённому им искусству икебаны. Идея создания композиции из цветов посетила принца-затворника, когда он купался в храмовом пруде. Отсюда и возникло название школы: икэ – пруд, боо – келья. А если сложить два слова вмесите получится: Икэбоо – келья у пруда.

С тех пор минуло немало лет. В Хэйане всё большее распространение получало учение Будды. Аристократия охотно принимала новомодную религию, однако, не забывая о своих исконных корнях и о традиционном учении синто.

В конце концов, в школе Икэбоо композиция из цветов приобрела буддийскую интерпретацию: сочетание цветов и веток мыслилось как воплощение Великого предела, Тайцзи, где ветви выступают символом Инь, а цветы – символом Ян. В данном случае символы Инь и Ян олицетворяли мужское и женское начало, ибо предстоящее празднование посвящалось Мурасаки и Нобунори, будущим мужчине и женщине. Икебана несла особый смысл…

К тому же госпожа Найси пригласила модного столичного поэта, владеющего новомодным искусством моно-но аварэ [38], печальным очарованием вещей, в котором нынешнее поколение аристократов находило особую притягательность. Он начертал несколько свитков со стихами, которыми украсили внутренне пространство чайного павильона.

Наконец, приготовления к празднику были завершены. В имении Фудзивара Тамэтоки с нетерпением ожидали гостей…

Мурасаки и Ояко пробудились чуть свет, едва час Зайца вступил в свои права. Ояко смачно потянулась и произнесла:

– Мурасаки…

Девушка не ответила, притворяясь спящей.

– Мурасаки! – более настойчиво произнесла сестра. – Я знаю, что ты уже не спишь. Прекрати претворяться! Предстоит тяжёлый и ответственный день… Не стоит проявлять малодушие с первыми лучами солнца.

– Я не проявляю… – нехотя отозвалась Мурасаки. – Просто вставать не хочу…

– И взрослеть тоже не хочешь, – подковырнула её Ояко.

– Нет, не хочу… – призналась Мурасаки. – Зачем? У женщин одни проблемы… Лучше навсегда оставаться в беззаботном детстве.

– Хм… К твоему сведению это нарушает порядок вещей! К тому же навеки оставаться в детстве можно только одним путём: если ты покинешь наш бренный мир и попадёшь в Чистую землю Будды!

– Предпочту прекрасные сады Аматэрасу… – спокойно возразила Мурасаки.