Глухая стена - Манкелль Хеннинг - Страница 12

С минуту Валландер глядел на коллег.

Потом снял куртку и сел.

6

Комиссару потребовались считаные минуты, чтобы понять, что произошло.

Кто-то проявил халатность. Совершенно недопустимым образом пренебрег своими служебными обязанностями. А главное, забыл, что Соня Хёкберг не просто молодая девушка с невинной внешностью, а преступница, которая всего несколько дней назад совершила жестокое убийство.

Реконструировать происшедшее не составило труда. Соню Хёкберг нужно было отконвоировать из одного помещения в другое: из комнаты, где она беседовала с адвокатом, обратно в камеру. Но сперва она попросила разрешения зайти в туалет. Выйдя оттуда, Соня обнаружила, что ожидавший ее конвоир стоит к ней спиной, болтая с кем-то в конторском помещении. И тогда она направилась в другую сторону. Никто даже не пытался ее остановить. Она прошла через вестибюль, мимо вахты, никем не замеченная. Ни Иреной, ни другими. Минут через пять конвоир заглянул в туалет, не нашел там Сони и сперва вернулся в ту комнату, где она встречалась с адвокатом. И только увидев, что ее и там нет, поднял тревогу. К тому времени Соня Хёкберг имела примерно десять минут форы. Вполне достаточно, чтобы скрыться.

Валландер аж застонал в душе. Снова разболелась голова.

— Я всех, кого мог, послал на поиски, — сказал Мартинссон. — И позвонил ее отцу. Ты только что ушел от него. Не узнал ничего такого, что позволяет предположить, куда она навострила лыжи?

— Ее мать находится у своей сестры в Хёэре. — Он отдал Мартинссону листок с телефоном.

— Вряд ли она двинет туда, — заметил Ханссон.

— У Сони Хёкберг есть водительские права, — сказал Мартинссон, прижимая к уху телефонную трубку. — Она может сесть на попутку, может угнать машину.

— Прежде всего надо потолковать с Эвой Перссон, — решил Валландер. — Незамедлительно. Плевать я хотел, что она несовершеннолетняя. Пусть выкладывает что знает.

Ханссон вышел из кабинета, едва не столкнувшись в дверях с Лизой Хольгерссон, которая была на совещании за пределами управления и только что узнала об исчезновении Сони Хёкберг. Пока Мартинссон говорил по телефону с ее матерью в Хёэре, Валландер объяснил Лизе, как Соне удалось бежать.

— Но это же недопустимо! — воскликнула она, когда Валландер умолк.

Лиза рассердилась. И Валландеру это нравилось. Он вспомнил их прежнего начальника, Бьёрка, который бы первым делом забеспокоился о том, как случившееся отразится на его собственной репутации.

— Конечно недопустимо. И все-таки происходит. Но сейчас самое главное — разыскать девчонку. А там посмотрим, где напортачили и кого призвать к ответу.

— Думаешь, есть риск, что она опять прибегнет к насилию?

Валландер задумался. Перед глазами у него стояла Сонина комната. Множество мягких игрушек.

— Мы слишком мало о ней знаем. Полностью исключать такую возможность нельзя.

Мартинссон положил трубку:

— Я поговорил с ее матерью. И с коллегами из Хёэра. Они знают, в чем дело.

— В чем дело, не знает, увы, никто из нас, — вставил Валландер. — Но девчонку надо найти, и как можно скорее.

— Она задумала побег? — спросила Лиза Хольгерссон.

— По словам конвоира, нет, — сказал Мартинссон. — Думаю, она просто воспользовалась случаем.

— Нет, все-таки задумала, — возразил Валландер. — Она искала случая. Хотела выбраться отсюда. С адвокатом кто-нибудь говорил? Он может нам посодействовать?

— Вряд ли кто успел об этом подумать, — сказал Мартинссон. — Он уехал, как только закончил разговор с Соней.

Валландер встал:

— Я сам с ним потолкую.

— Пресс-конференция! — воскликнула Лиза Хольгерссон. — С ней-то что будем делать?

Валландер взглянул на часы: двадцать минут двенадцатого.

— Проведем, как решили. Придется сообщить журналистам эту новость. Не хочется, конечно, но ничего не попишешь.

— Как я понимаю, мне надо присутствовать, — сказала Лиза Хольгерссон.

Валландер не ответил. Пошел к себе. Голова гудела, глотать больно.

Мне надо лежать в постели, думал он. А не носиться по городу, разыскивая девчонку, которая убивает таксистов.

В одном из ящиков стола нашлись бумажные платки. Он расстегнул рубашку, вытер потную грудь. Взмок от температуры. Потом позвонил адвокату Лётбергу, рассказал о случившемся.

— Неожиданный поворот, — сказал Лётберг, выслушав рассказ.

— Главное — плохой. Посодействовать можешь?

— Вряд ли. Мы говорили о том, что ей предстоит. О том, что надо набраться терпения.

— И как она? Согласилась?

Лётберг ответил не сразу:

— Честно говоря, не знаю. С ней трудно установить контакт. Внешне она казалась спокойной. А вот как внутри — сказать не берусь.

— Она ничего не говорила про какого-нибудь приятеля? Не хотела, чтобы ее кто-нибудь навестил?

— Нет.

— Точно?

— Она интересовалась, как обстоит с Эвой Перссон.

Валландер задумался.

— О родителях не спрашивала?

— Да нет.

Странно. Вот и комната у нее тоже странная. Ощущение, что с Соней Хёкберг что-то не так, неуклонно усиливалось.

— Я, разумеется, дам знать, если она со мной свяжется, — сказал Лётберг.

Они попрощались. Валландер по-прежнему видел перед собой Сонину комнату. Это комната ребенка, думал он. А не комната девятнадцатилетней девушки. Там впору жить девчушке лет десяти. Комната остановилась в развитии, меж тем как сама Соня взрослела.

Он не мог вполне объяснить ход своих мыслей. Знал только, что это важно.

Не прошло и получаса, а Мартинссон уже все устроил: Валландер мог побеседовать с Эвой Перссон. Увидев ее, комиссар удивился. Маленького роста, на вид больше двенадцати не дашь. Он смотрел на ее руки, не в силах представить себе, что она держала нож, который с размаху всадила в грудь другого человека. Однако быстро сообразил, что чем-то эта девочка напоминает Соню Хёкберг. Сперва не понял чем, но потом догадался.

Глаза. Такие же равнодушные.

Мартинссон ушел. Валландер предпочел бы, чтобы при разговоре с Эвой Перссон присутствовала Анн-Бритт Хёглунд. Но она в городе, старается обеспечить максимальную эффективность поисковой акции.

У матери Эвы Перссон глаза были красные, заплаканные. Валландер тотчас проникся к ней сочувствием. Страшно подумать, что ей сейчас приходится испытывать.

Он немедля перешел к делу:

— Соня сбежала. И я хочу спросить у тебя, не знаешь ли ты, куда она могла направиться. Подумай хорошенько. И ответь честно. Ты поняла?

Эва Перссон кивнула.

— Так как по-твоему, куда она могла пойти?

— Домой, наверно? Куда еще-то?

Валландер не мог решить, искренне она говорит или дерзит. Он заметил, что головная боль делает его нетерпеливым.

— Если бы она пошла домой, мы бы уже ее взяли, — сказал он, возвысив голос.

Мать Эвы съежилась на стуле.

— Я не знаю, где она.

Валландер открыл блокнот:

— Ты знаешь ее приятелей? С кем она водит компанию? Есть у нее знакомые с машиной?

— Мы обычно вдвоем ходим — она да я.

— Наверно, у нее есть и другие приятели?

— Калле.

— А дальше как?

— Рюсс.

— Калле Рюсс?

— Ага.

— Смотри, чтоб ни слова вранья! Понятно?

— Чего разорался-то, старый хрыч? Его правда так зовут — Калле Рюсс.

Валландер чуть не взорвался. Ишь удумала — старый хрыч!

— Кто он?

— Серфингом занимается. Большей частью в Австралии. Но сейчас он дома, у папаши своего работает.

— Где?

— У них скобяная торговля.

— Значит, Калле — Сонин приятель?

— Они дружили.

Валландер продолжал задавать вопросы. Но Эва Перссон не вспомнила больше никого, с кем бы могла связаться Соня Хёкберг. Она вообще понятия не имела, куда та подалась. В последней попытке найти хоть какую-то зацепку, Валландер обратился к матери Эвы Перссон.

— Я ее совсем не знаю, — ответила она чуть слышно.

Валландеру пришлось перегнуться через стол, чтобы разобрать ее слова.