Прежде чем я упаду - Оливер Лорен - Страница 34

Когда через десять минут я врываюсь в столовую, наш обычный столик пуст. Становится ясно, что меня официально и намеренно бросили.

Долю секунды за мной наблюдают десятки любопытных глаз. Я невольно подношу руку к лицу, внезапно испугавшись, что все заметят красноту на моем подбородке и поймут, чем я занималась, и ныряю обратно в коридор.

Мне надо побыть одной, все хорошенько обдумать. Я иду в туалет, но из его дверей вылетают две десятиклассницы, хихикая и держась за руки (Линдси называет таких гадкими парочками, потому что они всегда ходят по двое и ведут себя просто отвратительно). Во время обеда в туалете всегда полно народу — каждой нужно подкрасить губы блеском, пожаловаться на лишний вес, пообещать засунуть пальцы в рот в одной из кабинок. Мне сейчас только потока глупостей не хватает.

Я устремляюсь в старый туалет в дальнем конце научного крыла. Им почти никто не пользуется, потому что в прошлом году между лабораториями построили новый, который не засоряется каждый божий день. Чем дальше я от столовой, тем тише рев голосов, он постепенно превращается в шум далекого океана. С каждым шагом я успокаиваюсь. Мои каблуки выбивают размеренный ритм по плиткам пола.

В научном крыле пусто, как и ожидалось, привычно пахнет хлоркой и серой. Но сегодня к ним примешивается запах дыма и нотка чего-то землистого и едкого. Я толкаю дверь туалета; мгновение ничего не происходит. Я толкаю сильнее, раздается скрежет; я налегаю плечом, и наконец дверь распахивается, увлекая меня за собой. Я ударяюсь коленом о стул, который подпирал дверную ручку, и ногу пронзает боль. В туалете запах намного сильнее.

Уронив сумку, я сгибаюсь пополам и сжимаю колено.

— Черт.

— Это что за дела?

При звуке голоса я подскакиваю. А я и не заметила, что в туалете кто-то есть. Я поднимаю глаза и вижу Анну Картулло с сигаретой в руке.

— О господи, — говорю я. — Ты напугала меня.

— Я напугала? — Она опирается о стойку и стряхивает пепел в раковину. — Это ты сюда ворвалась. Тебя что, не учили стучать?

Можно подумать, я вломилась к ней в дом.

— Извини, что испортила тебе вечеринку.

Нехотя я шагаю к двери.

— Погоди. — Она тревожно поднимает руку, — Ты расскажешь?

— О чем?

— Об этом.

Она затягивается и выпускает облако дыма. Ее сигарета совсем тонкая и напоминает самокрутку. Меня наконец осеняет: это косяк. Наверное, травка перемешана с целой кучей табака, потому что я не сразу узнала запах, хотя моя одежда пропитана им насквозь после каждой вечеринки. По мнению Элоди, мне повезло, что мама не заходит ко мне в комнату, не то бы она решила, что я храню травку в корзине с грязным бельем.

— Ты здесь куришь обед?

Я не хотела грубить; так уж получилось. Анна косится вниз, и я вижу на полу пустой пакет из-под сэндвичей и полпачки чипсов. Я вспоминаю, что ни разу не видела ее в столовой. Наверное, она обедает здесь каждый день.

— Ага. Мне нравится интерьер. — Заметив, что я смотрю на пакет, она гасит косяк и скрещивает руки на груди. — А ты что здесь делаешь? Разве у тебя нет…

Она осекается, но я угадываю продолжение фразы. «Разве у тебя нет друзей?»

— Просто зашла пописать.

Явная ложь, поскольку я даже не попыталась воспользоваться туалетом, однако я слишком устала и не способна выдумать другое объяснение, а она и не требует.

Мы стоим в неловкой тишине. В жизни не общалась с Анной Картулло, по крайней мере в жизни до автокатастрофы, не считая единственного раза: она назвала Линдси злобной сукой, а я крикнула: «Не смей называть ее злобной сукой». Но лучше я останусь здесь с ней, чем вернусь в коридор. Наконец я решаю: «К черту», плюхаюсь на стул и закидываю ногу на раковину. Взгляд Анны становится немного затуманенным; она рассеянно опирается на стену и кивает на мое колено.

— Распухло.

— Да, представляешь, кто-то подпер дверь стулом.

Анна хихикает. Она явно под кайфом. Подняв брови, она изучает мои ноги, торчащие над круглой раковиной, и заявляет:

— Классные туфли.

Это сарказм? Не уверена.

— Наверное, тяжело в таких ходить?

— Мне легко, — слишком поспешно отвечаю я. — По крайней мере, недалеко.

Она фыркает и зажимает рот рукой.

— Я купила их в шутку.

Не знаю, зачем мне понадобилось оправдываться перед Анной Картулло, но сегодня все наперекосяк. Правил больше не существует. Анна тоже расслабилась. Судя по ее виду, нет ничего странного в том, что вместо обеда мы болтаемся в туалете размером с тюремную камеру.

Она запрыгивает на стойку и сует ногу мне под нос. Ее одежда никак не связана с Днем Купидона, что неудивительно. На ней пара черных маек одна поверх другой и расстегнутый балахон. Джинсы обтрепались по краям, а ширинка заколота английской булавкой вместо потерянной пуговицы. На ногах у нее здоровенные круглоносые ботинки на танкетке, безумная пародия на «Док Мартене».

— Купи такие же. — Она щелкает каблуками: панк Дороти пытается попасть домой из страны Оз. — Никогда не носила ничего удобнее.

Я взираю на нее с видом: «Ага, конечно».

— Сначала померь, а потом вороти нос, — пожимает она плечами.

— Ладно, давай сюда.

Анна долго смотрит на меня, словно сомневается, что я серьезно.

— Слушай! — Я сбрасываю туфли, и они с грохотом падают на пол. — Давай поменяемся.

Она молча наклоняется, расстегивает ботинки и снимает с ног. На ней радужно-полосатые носки. Надо же! Я ожидала увидеть черепа или что-нибудь в этом роде. Она стаскивает и носки, комкает их в руке и пытается всучить мне.

— Фу. — Я морщу нос— Нет уж, спасибо. Я лучше на босу ногу.

— Как угодно, — смеется она, снова пожимая плечами.

Застегнув ботинки, я понимаю, что она права. Они потрясающе удобные, даже без носков. Кожа прохладная и очень мягкая. Я в восхищении и щелкаю обитыми железом носами друг о друга. Раздается приятный звон.

— В таких ботинках только детей пугать, — замечаю я.

— В таких туфлях только на панели стоять, — говорит она.

Надев мои туфли, Анна раскинула руки, как канатоходец, и разгуливает по туалету. Ее шатает.

— У нас одинаковый размер ноги, — сообщаю я то, что и так очевидно.

— Восемь с половиной. Обычное дело.

Оглянувшись через плечо, будто хочет сказать что-то еще, она лезет под раковину за потрепанной лоскутной сумкой, напоминающей самострок. Из сумки появляется небольшая жестянка «Алтоидс». Внутри находятся пакетик травки — и от Алекса Лимента есть прок, — папиросная бумага и несколько сигарет.

Она начинает скручивать очередной косяк, установив на коленях вместо подноса пакет брошюр по «Основам безопасности жизнедеятельности». (Примечание: до сих пор я была свидетелем, как брошюры по «Основам безопасности жизнедеятельности» использовались в качестве: 1) зонтика, 2) импровизированного полотенца, 3) подушки. А теперь еще и это. Ни разу не видела, чтобы кто-нибудь их читал, а значит, либо ни один выпускник «Томаса Джефферсона» не готов ко взрослой жизни, либо не все на свете можно разложить по полочкам.) Тонкие пальцы Анны так и летают. Ей явно не привыкать. Может, этим они с Алексом занимаются после секса — лежат бок о бок и курят? Интересно, она хотя бы иногда вспоминает о Бриджет? Вопрос так и вертится на языке.

— Хватит пялиться, — бросает она, не поднимая глаз.

— Я не пялюсь. — Запрокинув голову, я изучаю потолок цвета блевотины, вспоминаю о мистере Даймлере и снова опускаю голову. — Тут больше не на что особо смотреть.

— Тебя никто не звал сюда, — огрызается она; в ее голосе снова появляется резкость.

— Это не частная собственность.

На долю секунды ее лицо темнеет. Сейчас она взбесится, и нашему веселому, приятному времяпрепровождению настанет конец.

— Здесь не так уж и плохо, — поспешно добавляю я. — В смысле, для туалета.

Анна щурится с подозрением, словно опасаясь, что я нарочно это говорю и потом подниму ее на смех.