Прежде чем я упаду - Оливер Лорен - Страница 33

— О твоих выкрутасах у всех на виду. О чем ты думала?

Я поднимаюсь, чтобы не сидеть и не смотреть на него снизу вверх, как ребенок. Мои ноги дрожат, так что приходится облокотиться о парту. Я делаю глубокий вдох, стараясь собраться с мыслями. Это ничего не значит; завтра все сотрется, исчезнет.

— Прошу прощения. — Ко мне потихоньку возвращаются силы. — Я действительно даже не догадываюсь, о чем речь. Я поступила неправильно?

Теперь он разглядывает дверь; мышцы его челюсти дергаются. Это едва заметное движение наполняет меня уверенностью. Я хочу прикоснуться к нему, запустить пальцы в волосы.

— Ты можешь вляпаться в большие неприятности, сама знаешь. И меня втянуть.

Звучит первый звонок: урок официально окончен. Моя кровь бурлит, воздух вновь начинает петь. Я осторожно огибаю парту, подхожу к доске и замираю, когда между нами остается всего несколько футов. Он не пятится. Вместо этого он наконец-то ко мне поворачивается. Его взгляд такой глубокий, он полон чувства, которое почти пугает меня. Но только почти.

Небрежно прислонившись к парте Бекки, я откидываюсь назад и опираюсь на локти, так что полностью лежу перед ним: ноги, грудь и все остальное. Голова словно парит отдельно от тела; тело словно парит отдельно от крови; я вся превращаюсь в сгусток энергии и вибраций.

— Мне наплевать на неприятности, — как можно сексуальнее сообщаю я.

Мистер Даймлер смотрит мне в глаза и никуда больше, но мне отчего-то ясно, что это лишь усилие воли.

— Что ты творишь?

Юбка высоко задралась, и наверняка видно нижнее белье. На мне надеты розовые кружевные трусики «танга», одни из первых в моей жизни. В «танга» мне всегда кажется, что в задницу забилась резиновая лента, но в прошлом году мы с Линдси купили одинаковые трусики в «Виктория сикрет» и поклялись их носить.

Я словно читаю вслух сценарий, играю в кино.

— Могу прекратить, если угодно, — говорю я с невольным придыханием.

Дышать я перестаю… весь мир замер в ожидании его ответа.

Однако в его голосе слышны усталость и раздражение — совсем не то, на что я рассчитывала.

— Чего ты хочешь, Саманта?

От его резкого тона я вздрагиваю, на миг все вылетает из головы. Теперь он смотрит на меня с нетерпением, как будто я попросила исправить оценку. Раздается второй звонок. Сейчас мистер Даймлер отпустит меня, напомнив о контрольной в понедельник. Я выронила вожжи из рук и не имею понятия, что делать. Воздух продолжает звенеть, но зловеще, словно полон острых ножей, которые вот-вот упадут на пол.

— Я… хочу вас.

Не собиралась признаваться в этом так неуверенно, но я действительно его хочу. Кого я хочу, так это мистера Даймлера. Голова кружится в слепой панике; я не могу вспомнить его имя и готова истерически захохотать: валяюсь полуголая перед учителем математики, забыв даже его имя. Наконец вспоминаю: Эван.

— Я хочу тебя, Эван, — чуть смелее повторяю я, впервые назвав его по имени.

Он долго смотрит на меня. Я начинаю нервничать. Мне не терпится отвернуться, одернуть юбку или сложить руки на груди, но я запрещаю себе шевелиться.

— О чем ты думаешь? — наконец спрашиваю я.

Вместо ответа он молча, решительно подходит ко мне, кладет руки на плечи, опрокидывает на парту Бекки и склоняется надо мной. Он целует меня, лижет шею и уши и похрюкивает, точно Пикуль, когда ему хочется писать. Прижатая его телом, я ощущаю себя крошечной; его сильные ладони жадно шарят по моим плечам и рукам.

Он просовывает ладонь мне под кофту и по очереди сжимает груди, так сильно, что я чуть не вскрикиваю. Его язык большой и толстый. «Я целуюсь с мистером Даймлером, я целуюсь с мистером Даймлером, Линдси в жизни не поверит», — думаю я, но это совсем не похоже на то, что я воображала. Его щетина царапает кожу, и в голову приходит ужасная мысль: «Наверное, мама чувствует то же самое, когда целуется с папой».

Открыв глаза, я вижу простые крапчатые плитки потолка — те самые, которые не один час разглядывала во время семестра, — и начинаю мысленно кружить возле них, пересчитывать, как будто я муха, жужжащая над собственным телом. «Почему потолок остался прежним? — размышляю я. — Почему не обрушился на нас?» Внезапно бесшабашность уходит; блестящие острые ножи осыпаются на пол, и одновременно что-то обрывается глубоко внутри. Я словно трезвею после того, как пила всю ночь.

Положив руки ему на грудь, я пытаюсь отпихнуть его, но он слишком тяжелый, слишком сильный. Под кончиками пальцев чувствуются мышцы — мы с Линдси выяснили, что в средней школе он играл в лакросс, — и тонкий слой жира над ними. Он налегает на меня всем телом, и мне нечем дышать. Я расплющена под ним, его бедра втиснулись между моих ног, теплый, толстый и тяжелый живот прилип к моему. Я сжимаю губы, мотаю головой и бормочу:

— Нет… не здесь.

На самом деле я собиралась сказать: «Нет. Не здесь. И вообще нигде». Я собиралась сказать: «Хватит».

Он тяжело дышит и не сводит глаз с моих губ. У кромки его волос повисла бисеринка пота, и я слежу, как она прокладывает себе путь по лбу и ниже, повисая на кончике носа. Наконец он отстраняется, потирает челюсть ладонью и кивает.

В тот же миг я вскакиваю и одергиваю юбку, чтобы он не видел, как дрожат мои руки.

— Ты права, — медленно произносит он и встряхивает головой, как будто пытается проснуться. — Ты права.

Сделав несколько шагов назад, он встает спиной ко мне. Секунду мы просто молчим. У меня в голове нет ни единой мысли. Он всего в нескольких футах от меня, но выглядит безнадежно, невозможно далеким, словно точка на горизонте, силуэт среди метели.

— Саманта? — Наконец он снова поворачивается ко мне, протирая глаза и вздыхая, как будто я утомила его. — Послушай, то, что случилось… вряд ли тебе нужно объяснять, что это больше никого не касается.

Он улыбается, но не своей обычной непринужденной улыбкой. В ней нет ни капли веселья.

— Это важно, Саманта. Понимаешь? — Он снова вздыхает. — Все мы совершаем ошибки…

Умолкнув, он наблюдает за мной.

— Ошибки, — отзываюсь я.

Слово с глухим стуком перекатывается в мыслях. Кто, по его мнению, совершил ошибку: я или он? Ошибка, ошибка, ошибка. Какое странное, жгучее слово.

Рот, глаза, нос мистера Даймлера — все его лицо словно складывается в незнакомый узор, как на картине Пикассо.

— Мне нужно быть уверенным, что на тебя можно положиться.

— Конечно можно, — слышу я собственный голос.

Учитель с облегчением смотрит на меня, как будто хочет погладить по головке и назвать хорошей девочкой. И медлю еще немного. Может, он поцелует или обнимет меня? Неужели я должна просто уйти, собрать свои вещи и отчалить, словно ничего не произошло? Но он только моргает и наконец говорит:

— Ты опоздаешь на обед.

Итак, он отпустил меня. Я хватаю сумку и исчезаю.

Едва очутившись в коридоре, я прислоняюсь к стене, радуясь твердой опоре. Что-то вскипает внутри, и я не представляю, как мне себя вести — прыгать вверх-вниз, смеяться или визжать. К счастью, в коридоре никого нет. Все уже в столовой.

Я достаю телефон, чтобы написать Линдси, но вспоминаю, что мы поссорились. Эсэмэски с вопросом о вечеринке у Кента нет. Наверное, она все еще злится. А с Элоди я тоже поссорилась? Я вспоминаю, что наплела в машине, и мне становится дурно.

Может, послать эсэмэску Элли? Уж она-то не обижена на меня. Я долго размышляю, какой текст сочинить. «Я целовалась с мистером Даймлером» звучит как-то странно, но если я напишу «Эван», она не поймет, о ком речь. «Эван Даймлер» — тоже не то, и к тому же мы не просто целовались. Он лежал на мне.

В конце концов я бросаю телефон в сумку, так ничего и не придумав. Подожду, пока не помирюсь с подругами и не расскажу им лично. Так будет проще. Легче представить все в выгодном свете, к тому же я увижу их лица. Представляю, как Линдси обзавидуется! Только ради этого стоило немного потерпеть. Я мажу подбородок консилером, чтобы скрыть красные точки от щетины мистера Даймлера, и отправляюсь обедать.