Дудочка крысолова - Михалкова Елена Ивановна - Страница 51

Он ушел, не забыв закрыть за собой люк, и вскоре вернулся с термосом в руках и пледом, который волочился за ним по полу. Сначала, разрезав веревки на ее запястьях, он поднял Альку, как куклу, обмотал пледом, а затем налил из термоса в крышку что-то, пахнущее на весь подвал сытной вкусной едой, и поставил перед Алькой:

– Ешь.

Собрав силы и приподнявшись, она схватила затекшими руками крышку, поднесла к губам, обжигаясь, и в рот ей полилось что-то густое, горячее, по вкусу похожее на картофельное пюре, разведенное молоком. Она глотала это варево, и когда выпила все, псих, сидевший рядом и смотревший на нее с интересом, налил новую порцию.

Сначала Алька почувствовала тепло от еды, а затем от шерстяного пледа, в который ее завернули. Как ни странно, но теперь ее стала колотить дрожь куда более сильная, чем прежде, и она едва не выронила крышку.

– Но, но! – недовольно прикрикнул парень. – Аккуратно! Вот, так…

Когда Алька наелась, она отодвинула термос и, сделав над собой усилие, подняла глаза на своего тюремщика. На лице его было написано ожидание… вот только она никак не могла понять, чего он ждет от нее…

– И? – вопросительно сказал парень.

– Что – «и»?

– Что нужно сказать?

Тут Алька догадалась.

– Спасибо, – с плохо скрытым омерзением выговорила она и увидела, что ожидание на его лице сменилось по-детски обиженным выражением – даже губы он надул как маленький мальчик.

– «Спасибо» – и все? Я тебя накормил, согрел, сварил тебе жратву…

– А до этого ты меня сюда бросил! – вырвалось у Альки.

Детская обида на его лице сменилась злой гримасой, и она поняла, что сделала ошибку.

– У-у-у, какие мы неблагодарные девочки… – протянул парень, прищурившись.

Маска заботливого приятеля спала с него, и Альке открылось то лицо, которое пугало ее больше всего. «Мне нужно играть по его правилам!»

– Извини, – быстро проговорила она, отводя глаза, – я тебе очень, очень благодарна! Если бы не ты, мне было бы очень холодно! Я об этом не подумала!

– Врешь, крыса, – процедил он, – кого ты, тварь, обмануть хочешь?

Он занес руку для удара, но Алька от страха начала соображать.

– Ты хозяин, – шепотом сказала она, вжав голову в плечи, – можешь ударить.

Она подождала, но удара не последовало, и Алька осмелилась снова поднять на него глаза. Псих смотрел испытующе, и от его взгляда ей захотелось зажмуриться. Но та девочка, которая когда-то рассказывала соседкам сомнительные истории о своей тетушке, незаметно ожила и вступила в игру.

– Я очень виновата перед тобой, – послушно сказала девочка. – Что мне сделать?

Предостерегающий голос внутри Альки закричал, что нельзя, нельзя, НЕЛЬЗЯ задавать такие вопросы, потому что перед ней сумасшедший самец, который изнасилует ее, изувечит, сделает что-то такое страшное, чего еще никто… Но Алька оборвала голос на полуслове, потому что прислушиваться нужно было к девочке, а не к нему. Это был голос паники. А девочка, и вслед за ней Алька, видела, что этот человек – мужчина лишь с виду, а по сути – странное бесполое существо, изувечившее само себя. Он не хотел ее так, как хотят женщину. Он смотрел на нее иначе…

Ничего не ответив, парень забрал у нее термос и поднялся. Глядя сверху вниз, он стоял в нелепой позе, согнувшись, и лампочка описывала круги над его головой.

– Скоро приду, – сухо сказал он. – Сиди тихо.

И выключил свет.

Когда хлопнул люк, Алька повалилась на бок, ощущая сквозь шерстяную колючую ткань пледа холод, идущий от досок. Но теперь, когда она была сыта, этот холод невозможно было сравнить с прежним, могильным, мучившим ее всего полчаса назад. «Сиди тихо…» Алька не смогла бы кричать, даже если бы очень захотела, – ей казалось, что горло охрипло до наждачной шершавости. С ним она каким-то чудом смогла поговорить, но кричать… Нет, он убьет ее раньше, чем кто-нибудь прибежит на крик. «И почему я решила, что вокруг вообще кто-то есть? Может быть, дом стоит в лесу?»

«Соблазни его, – шепнул тихий голос, напоминающий ей голос Микаэллы, когда та была в хорошем расположении духа. – Не зря же он принес тебе плед. Ты сможешь…»

Альку едва не стошнило от омерзения. «Не смогу!»

«Брось! Ты же обычная шлюшка! Раньше спала с одним мужиком за его деньги и выбирала его сама, теперь спишь с теми, на кого укажут… Будь честной с собой. Ты можешь представить, что это твоя работа, и все получится! Сделай так, чтобы он трахнул тебя!»

Алька едва не зашипела от злости. «Называй меня как хочешь! Но спать с ним я не буду!»

«Ты должна! Иначе никогда отсюда не выберешься! – Голос становился громче и навязчивее, как будто питался ее отвращением и паникой. – Хочешь сдохнуть здесь, а?»

Невесть почему Алька вдруг вспомнила своего дружка-скрипача, тощего и голубоглазого, веселившего ее по утрам игрой на воображаемой скрипке. Они так часто ссорились, что едва успевали заняться любовью в перерывах между скандалами… Но в ее воспоминания о счастье входило все время, что она провела с ним, и ссоры тоже были его частью.

«Я лучше и правда сдохну», – в один миг успокоившись, сказала она, и тут же поняла, что это решение – единственно правильное. Если бы она попыталась соблазнить его, он бы убил ее, теперь в этом не было никаких сомнений. Она нарушила бы его игру.

Тень Микаэллы развеялась, и голос ее исчез, но Алька приказала себе быть настороже. Растирая руки – слава богу, на этот раз псих не связал ее, – она размышляла, что же такое знакомое чудится ей в его интонациях, пока не сообразила: точно так же разговаривал знакомый дрессировщик собак со своими питомцами, которых хозяева приводили к нему на площадку.

Ей вспомнилось, что он постоянно называл ее крысой, и Альку внезапно осенило. Что, если это не оскорбление, как она считала до сих пор? Похоже, он и в самом деле обращается с ней как со зверьком… Она постаралась припомнить все, что знала о крысах, но в голове с пугающей назойливостью всплывало лишь одно: карикатура, которую она увидела пару месяцев назад. На ней зажатая мышеловкой крыса лапками отжимала пружину, словно культурист на тренажере, а вокруг стояли аплодирующие коты… Не самое полезное воспоминание, но Альку оно успокоило.

«Все, все, все пошло не так! Вернувшись в свою комнатушку под крышей и бросив ненужный мешок с ядами на пол, Крысолов остановился перед окном, уперев руки в бок. До чего же он был зол на этих глупцов! «Церковники!» Он произнес это с таким презрением, что, услышь его хоть кто-нибудь из святых отцов, не миновать бы ему суровой кары. Но его слышала только крыса, сидевшая в коробке. Крысолов выпустил Ушастого на стол и погладил зверька по спине.

– Ты видел, а? – негромко спросил он. – Они не пустили меня в свой паршивый собор. В его чреве копошатся сотни крыс, а эти безумцы объявляют, что не могут разрешить провести обряд внутри святыни тому, кто служит дьяволу. Скажи, кто после этого служит дьяволу – я или они?

Он сел на стул, чувствуя, что злость уходит, сменяясь насмешливым пренебрежением. Ему захотелось собрать вещи и уйти куда глаза глядят из этого города, оставив жителей и бургомистра с епископом самих разбираться с черной напастью. «Вот же запляшут они, когда прибудет посол из Кельна!» Но мстительное чувство быстро схлынуло, уступив место задумчивости.

Он знал, что не уйдет. Конечно же, дело было не в том свитке, на котором он старательно вывел свою подпись, чтобы не уронить лицо перед высокомерной знатью… Хотя и про свиток нельзя забывать: как-никак, он обязался увести крыс из Хамельна, а нарушать обещания опасно. Кто знает, чем это отзовется в будущем?

Но все же дело было не в свитке… У него была своя гордость, гордость крысолова, привыкшего истреблять черных тварей повсюду, где ему платили звонкой монетой. Ни разу за всю его жизнь не случалось такого, чтобы он отступал. Люди ли, крысы ли препятствовали ему, он все равно упорно разбрасывал яды, натравливал крысоволка, придумывал хитрые ловушки – делал свое дело.