Дудочка крысолова - Михалкова Елена Ивановна - Страница 52

За годы странствий в одиночку он стал больше размышлять и пришел к выводу, что каждому человеку отведено свое место в жизни. Если ты создан стражником, тебе негоже лезть в купцы. Из тех, кому уготован удел стать купцом, получаются плохие воины, а из прирожденных воинов – никуда не годные правители. Он был создан крысоловом и, видит бог, не ропщет на судьбу, а принимает ее со смирением.

Правда, Хамельн без конца испытывал его смирение. То чернобородый, то жена бургомистра, а теперь вот – святые отцы! Все, что он собирался сделать, – это лишь скинуть крысам вниз отравленное мясо, и даже запасся ядами у местного лекаря, уверенный, что все получится. Крысолов проводил «изгнание» много раз и в этот опасался лишь одного: что сытые твари пренебрегут его даром и съеденного ими яда не хватит, чтобы тот убил крыс.

Поэтому он не довольствовался теми запасами, что имелись у него, а пришел в лавку со снадобьями. Даже если бы местные жители знали, что сами без труда могут уничтожить крыс, они не пошевелили бы и пальцем. Слишком силен был в них страх, и слишком глубоко укоренилась привычка полагаться на крысоловов. Что ж, ему это только на руку. Он выбрал нужные средства и сразу заплатил за них, рассчитывая, что уже вечером его щедрый дар отправится в подземелья под собором.

Но стоило ему заикнуться об этом в церкви, как служители встали насмерть. Они не пустят слугу дьявола совершать свои кощунственные обряды внутри храма! Он взывал к их здравому смыслу, убеждал, просил, но все было зря – церковники оказались неумолимы. Не помогло и вмешательство бургомистра. Тот, правда, и не жаждал выступить на стороне Крысолова и лишь для проформы обратился к защитникам святыни от посягательства.

За окном вновь затрещали надоевшие Крысолову вертушки и раздались пронзительные крики детей.

– Клянусь святым Петром, этот город заслуживает того, чтобы крысы сожрали его до основания! – вспылил он, прикрывая ставень.

«Что же делать? Как выманить тварей из нижних залов собора?»

Он взглянул на Ушастого, пробующего на зуб угол стола, и его осенило. Простое соображение, не приходившее на ум прежде: «Но зачем их выманивать?»

Что случится, когда крысы сожрут все? Они выйдут наружу. И произойдет это очень скоро, ибо как ни велики запасы епископа, но и крысиные желудки, как известно, безмерны – они управятся с едой в ближайшие сутки, раз уже сидят там несколько дней. Выйдя, они разбегутся по городу, и потравить их будет чрезвычайно сложно. Значит, нужно сделать так, чтобы они не разбежались.

Он подхватил в ладонь Ушастого, заглянул в черные бусинки глаз.

– Как же мы сделаем это, а? Крыс не очень много, это ясно, но как их собрать?

Крысолов напряженно размышлял. Крысы выходили только по ночам, и были это одиночки – разведчики, пугающие жителей своей наглостью. Но они возвращались обратно в хранилище под собором, а прочие их собратья и не покидали его. Неудивительно. Он и сам хотел бы забиться в какой-нибудь прохладный подвал, где надолго хватит еды и вина, чтобы только не слышать раздражающего треска вертушек…

– Вертушек?!

Он сказал это так громко, что крыса спрыгнула с его ладони и потрусила к обглоданному углу стола. Крысолов не заметил этого, пораженный открывшимся объяснением. «Вертушки!.. Может ли такое быть? Но ведь известно, что возле ветряка, воткнутого в землю и осененного крестным знамением, в земле не заводятся кроты. Конечно, есть важное условие: с восхода и до заката солнца священник должен читать рядом молитву об избавлении от бедствия… И меня бы прокляли, если бы я усомнился в том, что последний так уж необходим, вместе со всеми своими молитвами».

Он вспомнил, как дети с утра до вечера бегали по городу, развлекаясь своими игрушками, как втыкали их в землю при каждом удобном случае, как ловили ветер лопастями, издающими противный звук. «Тогда понятно, почему крысиные отродья не выходят днем! А ночью дети спят, и вертушки смолкают».

Но игрушки могли остановить только сытых крыс, голодных же они не остановят. Значит, нужно придумать что-то другое… Вернее, ничего другого придумывать не стоит, достаточно применить старые, испытанные средства. Уж проголодавшись, крысы бросятся на любую еду, даже будь она вся нашпигована ядом!

Замысел быстро созрел в уме Крысолова. Да, он истребит крыс – но так, чтобы Хамельн надолго это запомнил! Он устроит такое изгнание, какого они не видали прежде! Эти люди запомнят Крысолова, пришедшего к ним в солнечный прохладный летний день, и будут слагать о нем песни и рассказывать своим внукам, понизив голос, что видели этого удивительного человека собственными глазами. Своими собственными глазами! И, конечно, присочинят с три короба – например, что из-под платья у него виднелся хвост, а один глаз сверкал красным, и на голове рос петушиный гребень.

Пусть! Он вскочил, довольный, уже готовый действовать. Единственное затруднение, которое он видел, состояло в том, что работы предстояло слишком много для него одного. Но тут же он понял, как его преодолеть. Пожалуй, вдвоем они справятся… И если утром послезавтрашнего дня будет ветер, то все выйдет так, как он задумал.

– Ветер! – сказал он Ушастому, возвращая его в коробку. – Нужен ветер!

На следующий день он сообщил бургомистру, что ему понадобится пять телег с копченым мясом и прочей снедью. А лучше – шесть. И без промедления! Если господин бургомистр желает избавиться от крыс, то ему стоит поторопиться.

И приготовления начались. Подводы въезжали в город, и Крысолов расставлял их согласно своему плану. Поначалу он опасался, что жители растащат еду, но те, лишь услышав, для кого она предназначена, отходили от телеги подальше. Они опасались не крыс, а его самого.

Старика разыскали быстро. Выяснилось, что имя его – Курц, и он проживает за оградой Хамельна, а промышляет попрошайничеством. Крысолов сомневался, насколько можно вводить его в курс дела, но выбора у него не было: один бы он не справился. К тому же нищий казался не таким суеверным, как прочие жители. Коротко поделившись с ним своими мыслями об изгнании тварей, Крысолов с облегчением убедился, что старик совсем не против помочь. За награду, конечно же! Но в случае удачи бургомистр должен будет раскошелиться на столько монет, что Крысолов сможет щедро оплатить труды старика.

Он решил, что примется за дело ночью. Днем они занимались приготовлениями за стеной города и успели все – приготовили и охапки хвороста, и вертушки. Крысолов разузнал, что за мастер делает потехи для детей, и, найдя его, скупил у того все игрушки, что были в лавке. Их оказалось больше пяти десятков, но мелочиться он не собирался.

Раскладывая вязанки хвороста, он поглядывал на небо. Дождь или безветренная погода могли уничтожить всю его затею. Но туч не было, и он возносил молитвы святому Петру, чтобы они не появились в ближайшую ночь.

Вечером на площади вышли глашатаи. Они объявили по всему Хамельну, что нынче ночью состоится обряд изгнания крыс из их города. Те, кто не хочет гореть в аду, должны закрыться в своих домах и не выходить, что бы ни случилось. «Окна и двери должны быть заперты, – читали глашатаи воззвание, написанное самим Крысоловом, – и те, кто нарушит запрет, разгневают Крысиного Короля». Бургомистр, правда, потребовал, чтобы стражники остались в наружных башнях – он не мог оставить свой город без охраны, – и Крысолов подчинился.

Епископ прочел воззвание к пастве, в котором призывал горожан не выходить наружу до тех пор, пока не зазвонит колокол или не заиграет дудка. Крысолов стоял, незамеченный, в стороне, смотрел на этого необъятного, жирного человека, расползающегося, как тесто в квашне, и думал о том, что старик Курц уже слишком стар и надо было попросить кого-то другого в помощники.

Но когда на Хамельн опустилась ночь и они принялись за дело, он убедился, что недооценивал Курца. Сперва тот бодро проковылял по главной улице, проверяя, все ли окна закрыты. Но жители были изрядно напуганы епископом, и потому ставни захлопывались, двери закрывались на засовы, дети прогонялись прочь от окон, и по всему Хамельну дома слепли, а улицы пустели. К полуночи на улицах города не осталось ни одного человека, кроме них. К счастью для Крысолова, ночь выдалась звездная, светлая, и он вознес хвалу святому Петру за то, что тот не оставляет его своим заступничеством.