Укрощение Зверя (СИ) - Кислюк Лев - Страница 46

– Лучники, готовсь! Пшёл!!!

Со стен на толпу со свистом полетела туча оперенных длинных стрел. Наконечники были поставлены специально широкие, которые наносили длинные резаные раны, если попадали вскользь. Масса людей откатилась назад. Раздались крики и стоны раненых. Пехотинцы вложили сабли в ножны и подняли с земли лежащие тут же длинные копья. Толпа стала плотнее, народ прижался друг к другу боками и спинами. Было страшно.

Боярин Муромский крикнул из-за спин бойцов:

– Выдайте крикунов, тогда отпущу всех по домам! Ну?! Жду три минуты и даю команду колоть!

Ждал он минут пять. После его короткой команды, воины перехватили копья поплотнее и сделали несколько шагов вперёд. Стонов и криков стало больше, кровь полилась под ноги стоящим людям. Но никто никого не выдал, Справа от забора образовалась сеча. Несколько человек из толпы, с саблями, ухитрились проскочить между копьями дружинников. И сейчас рубились с ними на равных. Несмотря, на то, что были без доспехов.

Люди, плотно прижатые друг к другу, помочь им не могли и только наблюдали за боем. Постепенно дружинники зарубили всех отчаянных бойцов, кроме одного очень искусного фехтовальщика, крутившегося и изворачивающегося «как уж на сковородке». Он был ранен, но и дружинникам от него изрядно досталось. Они никак не могли всерьёз достать его клинками. Тогда князь отдал короткую команду и из строя вышел крупный боец вооруженный очень тяжелой саблей с толстым каленым клинком. Это оружие было специально предназначено для «вырубания рубак», то есть для уничтожения бойцов с хорошими навыками фехтования. Мгновенно была сломана сабля ловкача и он сам был пленен, связан и утащен в строй дружинников. Пехота сделала ещё один шаг вперёд и тут же толпа выкинула из своего чрева немолодого бородатого мужика с окровавленным лицом.

– Бери боярин Епифана! Это он нас привел! Он подзуживал! Он и оружие купил!

Епифана схватили, связали, бросили через седло и галопом повезли в Разбойный приказ, разбираться. Боярин опять выехал из строя и крикнул:

– Эх, вы мелочь пузатая! Это ж они, тимуровы слуги, специально вас бунтовать учили! А вы их послушали, эх дурачье стоеросовое. Теперь выходи по одному, оружие кидай направо, а сам пошел налево. Дружина, ворота делай!

Дружинники мгновенно перестроились и образовали импровизированный коридор, через который проходили по одному люди, стоявшие до этого тесно прижавшись, друг к другу. Через некоторое время справа от воеводы образовался внушительный холмик из сабель, кавалерийских пик, засапожных ножей, кинжалов, дедовских мечей, топоров, чеканов и другого грозного оружия. Воевода с каждой минутой все лучше понимал мудрость митрополита, предсказавшего реакцию этой страшной толпы на все действия дружины.

Он говорил:

– Толпа – это змей со многими головами, еще более многими руками и ногами. Головы нужно сему змею отсечь, тогда и всему чудищу конец. Тех, кто первыми нападет на дружинников, убейте жестоко и без жалости – это и есть головы змея. Остальное тело без головы расслабнет и сдастся. Кого удастся живыми взять, сразу везите в Разбойный приказ. Там есть умельцы, которые каждому язык развяжут. Остальных пороть по десять кнутов каждому и отпустить домой. Они ж грабить не начали, бить будем за желание. Тех, кто, молча батоги, выдержит сразу взять в ополчение. Этим людям все нипочем. Пустим их в первых рядах на врага.

На дворе посла была организована порка. Каждый бунтовщик, получив по десять ударов, старался улизнуть как можно скорее. Через некоторое время у дома остались только дружинники и куча никому не нужного оружия. Воевода приказал сложить все на подводу и увезти в арсенал. Там разберутся, что с этим делать.

Посол Шамсутдин вышел к дружинникам, попросил воеводу построить их, с удовольствием оглядел высоких и сильных русских воинов и подумал, что нелегко будет нукерам Повелителя справиться с этими мощными батырами. Он вручил каждому из них по серебряной тенге и сказал «катта рахмат [65]».

Однако ни один воин не улыбнулся ему и, если и благодарил, то только кивал головой. Ни один из дружинников не поцеловал ему руку. Ни один ничего не попросил. Они хмуро смотрели на него, на его подарок, как будто решали дилемму: проиграть эту маленькую денежку или выбросить.

Справившись с этой неблагодарной миссией, посол, заперся в своей келье и погрузился в сладостный персидский стих, Баба Тахира [66]. Читая стихи он забывал о грязи, вони и крови реальной жизни и становился, подобен ангелу.

Таким уж создан я – веселым и печальным,

И все ж нельзя меня считать необычайным.

Из праха создан я. Кого там только нет?!

А значит, я таким родился не случайно.

Всей красоты твоей я так и не постиг.

Тюльпаны с горных круч ко мне приходят в стих,

Но ты красивей их, к тому ж – цветут неделю,

А ты надежда всех бессчетных дней моих.

Ни крова, ни друзей. Куда идти Тахиру?

Вдвоем с тоской своей, куда идти Тахиру?

К вам, небеса? Твердят, что вы добрей земли,

А если не добрей, куда идти Тахиру?

А куда идти ему, Шамсутдину Бури? Когда войска Повелителя придут под стены Кремля, князь Василий точно отрубит ему голову. Он сам ему это сказал на пиру после дипломатического приема. Ведь эта кличка Бури – волк, досталось ему от предка. Он же скорее был джейраном в этой жизни. И если что и привлекало его, то только стихи, цветы в его саду и красавица Саодат, недавно взятая им в дом.

Иншалла! Может быть, все обойдется. В любой другой культурной стране, где люди носят тюрбаны или шлемы он мог быть абсолютно уверен в своем будущем, но только не в Европе и не в варварской Московии.

Среди мещерских болот, на острове. В доме главного волхва Яромира. На чистой постели, застланной чистыми льняными простынями, лежал ордынский царевич, а ныне русский хан Касим. Глаза его были открыты, но ничего не видели. Зато внутренним взор его видел далеко и ясно. Он видел себя маленького в родном доме, когда отец пришел усталый, с потухшими глазами. В этот день Тимур обезглавил его лучшего друга, бека Худжента Керима Толгани. Только за то, что бек решил устроить религиозный диспут и пригласил для участия в нем известных философов разных религиозных конфессий.

Мусульманским саидам не повезло, известный талмудист из Дербента Иса-бен-Рафаил неопровержимо доказал, что ислам возник из иудаизма, а римский иезуит Бенито Фаленаме разъяснил присутствующим, что неграмотный пожилой пастух Мухамед не мог написать святую книгу Коран. Ему в этом помогала жена. То есть самая святая книга ислама написана женщиной. А ислам относится к женщине как к существу второго сорта.

Мусульманские богословы даже считают, что женщины не имеют души, поэтому в загробном мире им нет места. Зато там будут гурии – вечно юные девы идеальной красоты, созданные Аллахом для услаждения праведников, попавших в рай… И где логика в этих утверждениях? Самым опытным улемам, саидам и другим мусульманским философам нечего было возразить. Все это происходило прилюдно, на диспут мог попасть любой желающий. Сотни правоверных мусульман тяжело переживали поражение своих любимых ученных.

Тимур – фанатичный мусульманин, воспринял случившееся как личное оскорбление. Он казнил начальника города, всю его семью продал на рабовладельческом рынке в дальние страны. Некоторых придворных провинившегося бека, посоветовавших ему устроить этот неудачный спектакль, по приказу Повелителя, посадили на кол, и они долго умирали на виду у молчащей толпы горожан. Имущество провинившихся забрали в казну.

На горячий лоб хана Касима чья-то ласковая рука положила мягкую тряпицу, пропитанную целебным травяным раствором. Рана его была промыта и смазана кашицей из тех же болотных трав. Нужно было только время, чтобы молодой сильный организм хана восстановил здоровье. За ним ухаживали ведьмы и ведуны Яромира. Древние знания помогали им лечить больных с, казалось бы, смертельными ранениями и болезнями.