Длинная тень - Хэррод-Иглз Синтия - Страница 5

Аннунсиата, сидя перед зеркалом и расчесывая длинные, густые волосы, улыбнулась своему отражению и сказала:

– По-моему, фейерверк был недурен.

Ральф подошел к жене, взял из ее рук расческу и продолжил медленно расчесывать ее волосы. От этого прикосновения Аннунсиата ослабела, и мысли унеслись куда-то вдаль...

– И это все, что ты хочешь мне сказать? – спросил он с улыбкой. – Что фейерверк был недурен?

– А что еще я должна сказать? – лукаво ответила она.

–Ты принимала здесь самых именитых людей государства: короля, его брата и кузена. А ты взволнована не более, чем если бы это был обыкновенный семейный ужин.

– Они для меня как семья, – просто ответила Аннунсиата, но, встретив его взгляд в зеркале, наконец отвела глаза от своего отражения. – А тебе понравилось?

– Да, но мне больше нравится быть с тобой наедине.

Он наклонился, чтобы поцеловать ее белую шею за маленьким ушком. Аннунсиата от удовольствия вздрогнула.

– Ты был сегодня очень красив в новом костюме.

Ральф обвил руки вокруг шеи жены, все еще удерживая ее взгляд в зеркале; ладони медленно скользнули вниз, к мягкой пышной груди.

– Достаточно красив, чтобы быть любимым тобой?

– Достаточно, даже для этого, – произнесла она. Руки Ральфа достигли ее груди, и она с готовностью ответила на ласку. Он прижался к ее щеке и поцеловал в уголок улыбающихся уст.

– Не пойти ли нам в постель? – прошептал он сдавленно.

Жена продолжала улыбаться, и он сказал:

– Ты выглядишь слишком юной для того, чтобы быть женой и матерью. Ты сейчас не старше той дикой девчонки-всадницы, которая бросилась за мной спасать овец Макторпа.

Аннунсиата повернула к нему лицо, их губы встретились, и Ральф страстно поцеловал ее. Оставаясь с ним наедине, она полностью принадлежала ему, и не было таких сил, которые могли бы разлучить их. Он крепко обнял ее и, прижав изящное девичье тело жены к своей могучей груди, направился к кровати. Улыбаясь призывной улыбкой, Аннунсиата ласкала его грудь.

– Ты хочешь меня? – спросил он.

– Да! – ответила она, но тут же добавила: – Но я не хочу сейчас еще одного ребенка. Мы должны быть осторожны.

Тень омрачила его лицо. Такая предосторожность была естественна для женщины, еще не оправившейся от родов, но он почувствовал себя отстраненным и обеспокоенно вгляделся в ее глаза:

– Ты любишь меня?

– Конечно! – сказала она, но что-то в ее голосе насторожило его.

Глава 2

Несмотря на то, что Морлэнды легли спать очень поздно, встали они рано – по привычке, которая могла бы шокировать, если бы король сам не любил просыпаться чуть ли не затемно и не сделал раннее пробуждение популярным и престижным среди высшей знати. В шесть часов утра вся семья и прислуга собрались вместе, чтобы прослушать утреннюю мессу отца Сент-Мора, а в семь хозяевам подали хлеб и эль – деловой день начался с раздачи заданий прислуге. Доркас и Берч привели детей для отцовского благословения, и они по очереди преклоняли перед ним колено, а цепкий взгляд матери придирчиво ощупывал их.

– Берч, что за платье надето на Дейзи? Вряд ли это одно из тех платьев, которые ей подарили на день Святой Анны?

– Но это оно, госпожа, – бесстрастно сказала Берч.

– О Боже, как этот ребенок быстро растет! – с удивлением и огорчением воскликнула Аннунсиата. – Она выросла по крайней мере на два дюйма! – И, уже обращаясь к Дейзи: – Ты не могла бы расти чуть медленнее, иначе к пятнадцати годам в тебе будет больше двух ярдов.

– Она не может этого сделать, мадам! – запальчиво встрял Мартин. – Она вся в отца.

– И тем не менее, ей придется, – сказала Аннунсиата, улыбаясь Мартину и давая понять, что это лишь шутка. – Иначе ее будущему мужу придется забираться на гору, чтобы поцеловать ее. Доркас, вы нашли бы что-нибудь из моих вещей, чтобы переделать для мисс Дейзи. Берч покажет вам платья, которые мне не очень нужны.

По мере того как дети подходили к отцу, мать успевала напутствовать каждого:

– Джордж, ты очень бледен. Поменьше уделяй внимание книгам, а если заболит голова, сразу скажи отцу Сент-Мору.

– Хьюго, стой ровно и не делай недовольное лицо.

– Ара, что у тебя на голове? Неужели нельзя привести волосы в порядок? Если ты не будешь вести себя как подобает леди и не научишься заботиться о своей внешности, то так и вырастешь неряхой.

Арабелла залилась краской и отошла в сторону. Аннунсиата справилась о младенце:

– Мне кажется, я опять слышала, что он плачет.

– Да, мадам, – озабоченно сказала Доркас. – Мне очень жаль, но у бедного малютки снова были колики. С ним не все благополучно, мадам.

– Это только ветры, – пресекла йоркширскую няньку Берч. – Ему будет лучше с каждым днем.

– Хорошо, – сказала Аннунсиата, испытывая одновременно и горечь, и надежду.

Доркас порывисто вышла вперед и сказала:

– Мадам, извините меня, но ребенок нездоров. Его нельзя кормить овсянкой, он не усваивает ее, я говорю правду, мадам.

Берч взглядом остановила эту речь. Она была лондонкой, и так же, как Аннунсиата, строго соблюдала традиции высшего света, которые предписывали вскармливание младенцев жидкой овсянкой, а кормить детей грудью считалось уделом нищих. Берч была в ярости. Как эта деревенщина посмела предложить подобное?

– Вздор! – выпалила она. – Младенца просто пучило. Он совсем перестал плакать.

Аннунсиата переводила взгляд с одной на другую и затем кивнула головой:

– Я не сомневаюсь, что ты права, – сказала она Берч. – Доркас, заберите детей, я постараюсь подняться наверх и сама присмотрю за ребенком.

Доркас поджала губы и, сделав книксен, собралась увести детей: мальчиков – делать уроки с отцом Мором, а девочек – заниматься рукоделием под ее присмотром. Но тут двери распахнулись, и дворецкий Аннунсиаты Том доложил о первом посетителе – единокровном брате Ральфа Кловисе.

Это был стройный, красивый молодой человек, с приятным лицом и обаятельной улыбкой, озарившей всю комнату, в которой собралась его теперешняя семья. Он потерял родителей во время Великой Чумы, и Аннунсиата приютила его с братом Эдмундом, заботилась о них и продвигала по службе. Оба они были хористами королевской часовни, а два года назад Эдмунд, попав под влияние герцогини Йоркской, принял католичество. Благодаря покровительству герцогини, Эдмунд изучал иезуитство в монастыре Святого Омера. Кловис занимал более выгодное, но менее высокое положение при дворе и теперь, в свои девятнадцать лет, совмещал занятия в часовне с обязанностями управляющего имением, как и его отец в свое время. Изящество молодого человека было глубоко обманчиво: энергия переполняла его.

– Я пришел слишком рано? – спросил он, целуя Аннунсиате руку, затем пожимая руку Ральфу. – Я понимаю, что это шокирующе неприлично, но в городе...

– Я знаю, – засмеялась Аннунсиата.– Ты всегда от зари до зари на ногах. Выпей с нами, только сначала попрощайся с детьми, а то Берч торопится их увести.

Кловис горячо поприветствовал всех детей по очереди, поинтересовался у Мартина, перестал ли тот кашлять, поцеловал обеих девочек, причем Дейзи подставила щеку с удовольствием, а Арабелла приняла это как вынужденную необходимость, и согрел сердце Хьюго тем, что поздоровался с ним раньше, чем с Джорджем. Как только детей увели, он произнес:

– Пожалуй, я не буду завтракать с вами, а то не успею до обеда переделать все дела.

– Ах да, ведь ты сегодня, как и мы, обедаешь с герцогом, – сказал Ральф, немного подумав.

– Поэтому едем быстрее.– Кловис внимательно посмотрел на тарелку Ральфа, и тот, добродушно улыбаясь, вытер губы салфеткой и встал.

– Да-да, ты прав, я уже иду. Ты приехал верхом?

– Нет, приплыл с последним приливом, и пара гребцов ожидает нас у ступеней Уайтхолла. Мы можем успеть в док Святой Кэтрин за полчаса, – сказал Кловис, готовясь тут же отправиться в путь. Ральф остановился на секунду, чтобы поцеловать жену.